***
Вечером Марина долго рылась по шкатулкам и ящичкам.
– Что ты ищешь? – поинтересовался Максим.
– Крестик, – коротко ответила Марина и больше не сказала за весь вечер ни слова.
Теперь они ходили в церковь вместе, свечей Максим больше не боялся. Зима потихоньку умирала, и воздух пах весной…
Кирюшка почти поправился и ему разрешили выходить погреться на солнышке. Ангел не отходил от него ни на шаг и непрестанно молился.
***
Рука у Максима зажила, и он вернулся на работу. Кирюшу выписали. Все снова стало хорошо…
– Максим, – как-то вечером сказала Марина, – давай повенчаемся. И крестик Кирюше надо купить.
– Конечно, – ответил Макс, сладко потягиваясь. – Это, наверное, красиво… И крестик тоже…
Зазвонил телефон – ждали новую партию автомобилей, завтра надо пораньше поехать в салон… Далеко внизу залаяла собака… Из комнаты Кирилла послышалась музыка… Жизнь входила в свое обычное русло. Спокойное, размеренное и обеспеченное… С некоторым смущением вспоминал Максим свой зимний порыв, походы в церковь, неумелые молитвы… Зачем все это надо? Ведь и так все хорошо.
В уголке тихо стояли и молились три Ангела. Они плакали, но этого никто не видел. За окном цвела весна, жизнь была прекрасна и удивительна…
Вот только Ангелов жалко.
Баба Катя
В осеннюю слякотную субботу баба Катя возвращалась с кладбища. Там у нее была похоронена единственная доченька. Прибралась на могилке, посидела отдохнула на лавочке. На обратном пути зашла в огромный супермаркет и долго бесцельно там бродила. Денег не было, а просто поглазеть – почему бы и нет? Потеряла счет времени, и, выйдя на улицу, обнаружила, что осенние сумерки уже сгущаются и небо заволакивает тучами. Поспешила на автобусную остановку.
Спешить было трудно. Бабе Кате было семьдесят четыре года, ноги болели и отекали, сердце не соглашалось со взятым темпом, приходилось останавливаться и отдыхать. В общем-то, торопиться было некуда. Всю свою жизнь она прожила одна, почти пятьдесят лет отработала на хлебозаводе, сначала в цеху, потом вахтершей… Из Катюши, Катерины, и Катерины Васильевны постепенно превратилось в бабу Катю.
Так вот и жизнь прошла, вздохнула баба Катя. А что хорошего было? Да ничего. Мысль о зря промелькнувшей жизни была привычной и особых эмоций уже не вызывала…
Людей баба Катя не любила. Просто так. Вот просто не любила, и все. Любила своего кота Платона и черепаху Тосю. Этого ей хватало.
***
Протискиваясь сквозь набитый автобус к выходу на своей остановке, баба Катя старалась не смотреть на уставшие, злобные, пьяные лица. Уперла глаза в пол и активно работала локтями. Вышла. И попала под проливной холодный ливень, струи хлестали по лицу, ветер завывал и гнул вековые деревья. Перспектива простудиться в таком возрасте не радовала, да и денег на лекарства нет. Прячась за хлипкими стенками автобусной остановки и прикрывая воротником лицо, баба Катя вспоминала, где можно переждать непогоду. До дому было далековато…
Рядом, буквально в нескольких шагах, была только церковь. В Бога баба Катя не верила никогда, была некрещеной пионеркой, комсомолкой и коммунисткой. Но как укрытие от непогоды церковь ее вполне устраивала. Мелкими перебежками она добежала до церковной ограды, поискала глазами калитку… Калитка покачивалась и скрипела. Баба Катя протиснулась в нее, доковыляла до церкви и вошла внутрь.
С плаща текли струи, от сапог оставались мерзкие грязные следы. Все-таки некрасиво. Поэтому баба Катя опустилась на лавочку возле самых дверей и притихла, изредка передергиваясь от сырости и озноба. Но постепенно согрелась, ожила и с интересом стала оглядываться по сторонам.
В церкви, за всю свою долгую жизнь, она была впервые. Народу было много, в разгаре вечерняя служба, но баба Катя этого не ведала, просто рассматривала иконы на колоннах (дальше было не видно) и спины людей, дружно кланяющиеся в какие-то определенные моменты. Как роботы, неприязненно подумала она. Далеко впереди что-то пели и читали, непонятно и неразборчиво. Но пели красиво, и баба Катя, незаметно для себя, задремала…
***
Очнулась она, когда скамейка рядом с ней скрипнула и кто-то сел рядом.
– Ну что, раба Божия, проснулась? – раздался ласковый старческий голос.
– Я не раба! – тут же по-пионерски вскинулась баба Катя. Скосила глаза. Рядом сидел старичок-священник с лучистыми и немножко насмешливыми глазами.
– Не раба? А кто?
– Ползункова Екатерина Васильевна, – вежливо представилась баба Катя.
– Что же ты, Катерина Васильевна, в церкви спишь? Ночевать есть где?
Баба Катя даже немножко обиделась. Она что, на бомжа похожа?
– А Вы, вообще, кто? – немножко надменно и невежливо поинтересовалась она у старичка.
– Ах да, простите. Настоятель храма Святой Троицы отец Павел. Можно просто батюшка.
Батюшка… Какой там батюшка, ее ровесник, может, и моложе даже… Тоже мне, батюшка…
Баба Катя поправила плащ, проверила сумку и наличие в ней почти пустого кошелька и собралась уходить…
– Ты, Екатерина Васильевна, приходи завтра утречком, на Литургию. А потом поговорим, – неожиданно сказал отец Павел. Смотрел он на нее теперь внимательно, и смешинки в глазах больше не было.
– Зачем это? – слово "литургия" ей понравилось, но тащиться в воскресенье в такую рань никуда не хотелось… Да и смысла она в этом не видела. Лучше тесто поставит, пирог испечет…
– Просто приходи и все. К восьми. На вот тебе зонтик, там, кажется, еще поливает… Завтра вернешь.
Настойчивый какой! Что ему от меня надо? – недобро подумала баба Катя, но зонтик взяла. Подкину потом под двери, сами разберутся, решила она, вежливо сказала " до свидания" и пошла к выходу. Сзади послышалось "иди с Богом, милая", но оборачиваться и комментировать не стала.
***
Дома баба Катя переоделась в теплый халат и натянула шерстяные носки. Поставила сушиться зонтик и долго бродила по квартире, бездумно перебирая какие-то безделушки. Потом накормила Платона, и собралась укладываться спать. Уснуть никак не удавалось, в ушах звучал ласковый голос отца Павла – " иди с Богом, милая"… Куда? Куда идти?…
***
Отец Павел запер храм и прошел в свою келейку – она была тут же, во дворе. Прочитал вечернее правило. Поправил фитилек у лампадки… Сел, было, почитать, но не читалось. Из головы никак не шла дремавшая в церкви старушка… Ее было жалко, хоть и вела она себя гордо и насмешливо. Тогда отец Павел встал перед иконами и начал молиться. О чем он молился – неизвестно, но на душе у него стало полегче, а баба Катя раздумала ставить тесто…
***
Просыпаются пожилые люди рано, и баба Катя не исключение. Еще и шести не было, а сна ни в одном глазу. На улице темно и воет ветер. Под одеялом уютно и тепло, Платон свернулся калачиком сбоку и мирно посапывает. Хорошо…
Баба Катя открыла глаза и попыталась вспомнить – что-то вчера было. Необычное… Ах, да! Отец Павел… Впервые за много лет она улыбнулась, по-доброму, без язвительной усмешки и настороженности. Чудной какой старичок, на Литургию ее пригласил… Конечно, никуда она не пойдет, что ей там делать? Но на душе было радостно…
Встала, поставила на газ допотопный чайник и пошла разыскивать черепаху Тосю. Вытащила ее из своего тапочка и сунула под панцирь свежий капустный лист. Тося вытянула шею, взяла лист и стала его жевать. Затем баба Катя насыпала корм Платону, налила в мисочку свежей воды…
Половина седьмого утра…
– А может, сходить? – вдруг подумала она…
Одинокое воскресенье ничего хорошего не обещало, а тут хоть что-то…
Баба Катя открыла древний шифоньер и заглянула внутрь. Выбирать было особо не из чего. Она натянула теплую юбку, шерстяную кофту, нашла в недрах шкафа старую шаль… Вроде все. Присела у окна с чашкой чая и печенькой. Идти? Не идти? Задумчиво глядела в темное окно, но видела лишь свое отражение. Отражение было невеселым. Старая, седая, и жизнь пролетела зря…
– Пойду, – решила она. – Хоть раз в жизни побываю на этой, как ее… Литургии…
***
Пришла баба Катя в церковь немного раньше восьми, но народу уже было много. Что-то писали, бродили по церкви, ставили свечи у икон. Баба Катя уселась на "своей" скамеечке у входа и стала ждать.
Наконец все угомонились, встали, и в полной тишине раздался голос отца Павла:
"Благословенно Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!"
Хор пропел аминь, люди закланялись и закрестились.
Баба Катя сидела сиднем. Дальше все шло своим чередом, который она все-равно не понимала. Так же пели, читали, крестились. Изредка по церкви проходил молодой длинноволосый человек и чем-то размахивал. Это "что-то" было похоже на большой пузатый медный… может быть, чайник?… Только без носика и ручки. "Чайник" этот висел на длинных цепочках с бубенчиками, которые весело позвякивали. Из него шел дым, пахло незнакомо, но приятно. На бабу Катю тоже помахали чайником, словно ожидая от нее чего-то… А чего – она не знала…
Потом все выстроились в длиннющую очередь и стали подходить к отцу Павлу. Сегодня он был красивый, в золотых одеждах, и даже вроде выглядел моложе. Всех подходящих он чем-то кормил из большой золотой чаши. Точно – буржуи, усмехнулась баба Катя про себя. Наконец батюшка вышел к народу и стал что-то говорить. Все очень внимательно слушали, а баба Катя – нет. Туговата она была на уши, да и непонятно все. Потом целовали крест в руках отца Павла и выходили на улицу.
– Наконец-то, – подумала баба Катя.
Хотя она нисколько не устала и время пролетело незаметно.
***
– Ну, здравствуй, Катерина Васильевна, – батюшка улыбался. – Пришла! – удовлетворенно сказал он, словно и не сомневался в этом. – Давай поговорим, что ли…
– Здравствуйте. О чем поговорим?
– Да так, о жизни. Только не здесь, народу здесь много. Приглашаю на чай.
Они прошли через церковный двор, и батюшка распахнул перед бабой Катей незапертую дверь в маленький домик. Там он деловито усадил гостью к столу, включил чайник и засуетился, засуетился, собирая на стол угощение – варенье, печенье, бублики-баранки…