Священник вышел и вопросительно посмотрел на меня.
– Здравствуйте, Светлана Аркадьевна. Что-то случилось?
Да у нас каждый день что-то случается, раздраженно подумала я, но вслух этого не сказала, сумела взять себя в руки и вежливо спросила:
– Скажите, батюшка, могу ли я видеть Христа?
Сказать, что отец Сергий очень удивился – ничего не сказать…
– Вы что, Светлана Аркадьевна, в приемную министра пришли? И просите, чтобы секретарь пропустил Вас к нему?…
Но потом все-таки поманил меня за собой и подвел к большой иконе в золотистой раме. Вот, сказал он. Смотри.
– Нет, батюшка, Вы меня не поняли! Не икону! А Христа, живого, в жизни!…
– Да ты что?! – от изумления батюшка даже перешел на "ты". Конечно, нет! Вот, например, Силуан Афонский – он…
– Подождите, подождите, – замахала я на него руками, – Я все-равно не знаю, кто это такой! Вы мне прямо скажите, про Иисуса, – да? или нет?
– Разумеется, нет! – отрезал батюшка. – Видеть Христа-Спасителя… – батюшка начал раздражаться…
– Ладно, – примирительно сказала я. Нет так нет. Значит, к психиатру.
***
Вернувшись в кабинет, я застала Человека на том же месте, где Он оставался, когда я уходила. Конечно, куда Ему деваться, дверь-то заперта…
Я подошла почти вплотную и тихо, но настойчиво, сказала:
– Скажи мне прямо, кто Ты.
– Ты знаешь, – Человек посмотрел мне в глаза. – Меня зовут Иисус…
Я опустилась в кресло. Так. Прекрасно… Еще раз оглядела хитон, лучистые глаза и родное лицо… А может, все-таки, шутник какой-то?… Но дверь… Дверь была заперта, а Он прошел. Странно, очень странно, но почему-то я совсем не удивлялась и не боялась. Словно каждый день я встречаюсь с непонятным и неизведанным… Бухаться на колени и биться лбом об пол тоже желания не возникало.
– Значит, Иисус, – спокойно сказала я. – Тот Самый? Бог?
Человек промолчал, но я как-то поняла – Тот Самый. Бог.
– Почему Ты пришел ко мне? Я ведь не Силуан… как его… Афонский… – я начинала потихоньку закипать. – Если Ты – Бог, – вдруг осенило меня, – то Ты все можешь?!
– Да. Все.
– Тогда исцели их всех! Исцели всех! – закричала я. – Ведь Ты можешь!
– Могу. Но нет, – вдруг твердо сказал Иисус, – со Мной им будет лучше.
– Но почему? Почему дети? Почему одних Ты оставляешь, а других забираешь? Взрослые – ладно (простите меня, пожалуйста!). Взрослые, может, нагрешили много… Но дети!!! Димка! Валерик, Машенька, Лера!… Леночка, Максим, Гриша… Свечечки мои… Я помнила их всех, всех до одного…
– Ваши грехи тут ни при чем, – сказал Бог и замолчал…
Наверное, понять мотивы и поступки Божии мне было не дано… Как это называется – Божий Промысел?
***
Больше я ничего не говорила и не спрашивала. Уткнулась носом в коленки и заплакала. Долго плакала. Но на душе становилось все легче и спокойнее, сердце перестало колотиться, как у загнанного зайца. Наконец слезы иссякли и я подняла глаза на Христа.
– Но зачем? Почему все так? Они такие маленькие… Они умирают почти каждый день! Пожалей их…
– Я жалею, – с болью сказал Господь, – Вы все больны. Все. И однажды Я уже приходил помочь вам. Но вы не послушали Меня, – горько добавил Он. И теперь вы все больны. Я тоже умираю каждый день. С каждым из них…
Я посмотрела на кровоточащие раны на его руках и замолчала…
***
В отделение привезли двенадцатилетнего Толика. Полгода назад он уже лежал у нас. Потом наступила ремиссия, и мы выписали его домой. На гормонах, конечно. И вот снова… Я надела на лицо милое веселое выражение, стерла со щек мокрые дорожки и вошла в палату.
– Здравствуй, Толик!
– Ой, тетя Света, здравствуйте!, – обрадовался Толик. – А я снова к вам!
Я вымученно улыбнулась и присела на краешек его кровати…
– Как твои дела, Толик?
– Хорошо, тетя Света! Я даже немножко соскучился по вам! А где Гришка?
– Гриша умер, – тихо сказала я. – Два месяца назад. Улыбка сползла с лица Толика. Иисус стоял рядом с нами и молчал.
– Гриша теперь у Бога, ему там хорошо, – неуверенно сказала я.
– А я жить хочу, – вдруг серьезно произнес Толик, – Мне пианино купили… Я уже умею немножко играть. А еще у меня будет сестренка, мне так хочется ее увидеть!
– Да, – вдруг услышала я голос Спасителя, – Этот малыш выздоровеет. А сестренка его будет балериной, неожиданно, и, как мне показалось, с улыбкой, добавил Он.
– Толик, – сказала я, – все будет хорошо. Я тебе обещаю. Потрепала его по колючей голове и вышла.
***
Теперь к Олесе. Она детдомовская девочка, ей всего девять лет, из них три, с переменным успехом, она у нас. К ней никто никогда не приходит. Она лежит в вязаной теплой шапочке на лысой голове, и почти никогда не встает. Глаза у нее практически всегда закрыты. Спит, или просто сил нет – так сразу и не поймешь… Только по писку приборов и понятно, что жива.
Подаренная мною кукла безмолвно и ненужно лежит рядом с ней на подушке. Я часто покупаю ей фрукты и соки, но есть она уже почти не может. Тошнит.
Когда я вошла, Олеся вдруг приоткрыла глаза и слабо улыбнулась синими губами. Я села рядом. Мы обе молчали. И вдруг Олеся сказала:
– Тетя Света, а правда, я скоро умру?…
– Да, – сказал Господь.
– Да, – механически повторила я. И испугалась. Что я несу? Больному ребенку?… Одинокой, брошенной, неизлечимо больной девчушке!… Но добавить ничего не успела, потому что Олеся спросила:
– А это больно, тетя Света? Я боюсь....
– Нет, – сказал Иисус, – это не будет больно.
– Нет, Лесенька, ты просто уснешь. – И я буду с тобой…
Олеся закрыла глаза и замолчала. Я плакала, сначала тихонько, чтоб не напугать ребенка, но потом тихий плач превратился в рыдание, почти истерику, и я торопливо выскочила из палаты.
Навстречу мне попалась лаборантка Лиза. Она поманила меня за собой. На мои слезы и всхлипывания Лиза внимания не обращала. Не впервой. Мы зашли в сверкающую, безупречно чистую лабораторию и Лиза, окинув взглядом свое хозяйство, достала из ячейки одну из пробирок.
– Олеся из пятой, – тихо сказала она. Я взглянула на пробирку. Крови там не было. Было несколько капель бесцветной жидкости… Да, Лесенька, совсем скоро… И я постараюсь быть с тобой…
***
По воскресеньям отец Сергий приходил в отделение и причащал тех, кто еще мог есть и кого не тошнило. Иногда боялся причащать Кровью и Телом, и тогда просто вливал в рот малыша капельку Крови Христовой… Долго, над каждым, читал молитвы и клал земные поклоны… Я не знаю, помогало ли это…
***
Леся умерла теплым весенним вечером.
Мне позвонила Лиза, я схватила такси и помчалась в больницу. За распахнутым окном буйно цвела молодая зелень, воздух был наполнен ароматами сирени и первых цветов. Мне, как я и обещала, все-таки удалось быть рядом с Олесей. Руки ее были исколоты, с другой стороны кровати стояла капельница. Я взяла Лесю за холодную, на прутик похожую ручонку, и не отпускала до тех пор, пока не поняла – все… Все приборы хором заверещали и замигали, потом обреченно пискнули и замолкли. По экрану медленно поползла прямая зеленая змея… Вот и еще одна моя свечка погасла…
Спаситель стоял рядом. Потом вдруг неожиданно откуда-то возник чудесный Ангел с маленькой девочкой на руках. Малышка была крепенькой, с длинными кудрявыми волосами, розовощекой и необыкновенно красивой, с сияющими смеющимися глазами. Кого-то она мне сильно напоминала…
Да это же Леся! – вдруг поняла я.
– Олесенька, малышка, как ты?! – от радости, что вижу ее, я почти кричала.
– Она не слышит тебя, – тихо сказал Господь.
Я опомнилась. Оглянулась на кровать. Тощенькое маленькое тельце в шапочке неподвижно лежало с закрытыми глазами.
Леся, точнее, ее душа, легкая и счастливая, широко улыбалась и прижималась к плечу Ангела.
***
На следующее утро на место Леси положили Катюшу. Лысую, в теплой вязаной шапочке и руками-прутиками… Возле кровати стояла капельница. Пищали и перемигивались приборы…
У Катюши была большая семья, и все они, от мала до велика, испуганной и молчаливой стайкой жались в коридоре, возле застекленного окна палаты…
– Господи! – позвала я. – Ты здесь?
– Да. Всегда.
Про Катюшу я спрашивать не стала. Спустилась вниз, прошла по цветущей аллее в церковь. Отца Сергия нигде не было. Я взяла несколько свечей и стала расставлять их по всем подсвечникам подряд. Для Олеси я поставила самую большую витую свечу, самую красивую. Господь смотрел на меня, но я ничего не говорила. И только потом решилась спросить:
– Ну хоть когда-нибудь будет по-другому?
– Да, – твердо сказал Спаситель. – Совсем скоро Я вернусь к вам навсегда.
К психиатру я не пошла. Я пошла в церковь. Хожу туда каждый день и жду Его… Он обещал придти.
Одно меня удивляет по сей день – почему я не удивлялась тогда…
Победоносец
Шестнадцатилетнему Юрику Назарову, шалопаю и разгильдяю, мальчишке "без царя в голове", явился черт.
Вечером все было как обычно. Он лег в кровать, лениво полистал заданный на завтра параграф по истории, бросил учебник на пол и сладко заснул. Проснулся от холода. Сонно пошарил вокруг себя, ища одеяло. Потом свесился с кровати и провел рукой по прикроватному коврику. Одеяла не было. Удивленный Юрик включил ночник. Снова посмотрел на коврик, затем поднял глаза…
И его охватил потусторонний ледяной ужас. В тусклом свете ночника он разглядел в кресле возле окна какую-то смутную фигуру. Вскочил, включил яркий "верхний" свет. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел тощий, черный, с рогами на голове… Он гнусно ухмылялся, вертя в одной из лап кончик хвоста. Глаза горели дикой ненавистью и злобой.
– Сплю, – в ужасе подумал Юрик. – Нет, не сплю!
Волосы на голове встали дыбом. Юрик захотел убежать, но руки и ноги стали как ватные, язык одеревенел… Он не мог отвести глаз от зловещей фигуры, хотя очень старался. С трудом поднял правую руку и потрогал нательный крестик. Черт хихикнул. От этого хихиканья Юрика передернуло. Тогда он попытался перекреститься, но почему-то не сумел… Рогатый заржал во всю глотку, даже копытом притопнул… И… сгинул… Пропавшее одеяло смятой горой лежало на кресле…