Страшного суда.
Кромвель знал возможности и резервы «Джерри» лучше многих. Лишенный своей электромеханики, «Ял» превратился в то, что именовалось «летающей микроволновкой» – ракетой с элементарным выхлопом так называемой перегретой грязной плазмы, из чего, кстати сказать, впоследствии явился на свет разделительный ионный двигатель. Ущербность на ущербность, минус на минус дал плюс – в распоряжении у Дж. Дж. оказалась лишь примитивная сверловка, сварка да неограниченное количество битых диафрагмальных редукторов, и вот этих-то диафрагм он наварил на сопла целые сосисочные гирлянды. Сооружение вышло на редкость уродливым и на первый взгляд совершенно бессмысленным, большинство решило, что старику наконец изменили душевные силы и он спятил, но упрямец знал, что делал, – за счет своих диафрагмальных каскадов Дж. Дж. ухитрился так перераспределить тяги, что в среднем диапазоне практически вернул «Джерри» возможность маневра.
Кромвель вышел на маршрут вместо бедолаги майора, вытащившего «черную карту» – тот, хотя и будучи ни жив ни мертв, все же пытался остановить боготворимого маршала. Но Дж. Дж. лишь посмеялся своим деревянным смехом – «Молчать, я все еще ваш командующий!» Живучий, как кошка, «Джерри», успешно перенес топорную хирургию, которой подверг его Серебряный Джон, и обомлевшие офицеры, разинув рот, восторженно наблюдали, как лихачит их начальник меж смертоносных небесных камней. Верная гибель, притаившаяся среди астероидов, перестала быть такой уж верной – так «Ял-Скевенджер» в очередной раз сохранил множество жизней, и сегодня на Церере туристам показывают карту движения астероидов, собственноручно начерченную Кромвелем на стене барака и действующую по сию пору. Специальная табличка ограничивает возраст зрителей: красочные пометки и комментарии на схеме говорят о богатстве языка автора, но на детей никак не рассчитаны.
Новое время – новые песни. «Грязная плазма», спасшая Серебряного Джона и его товарищей-каторжан, канула в прошлое. В начале шестидесятых в десантную авиацию пришли силовая механика и трансформеры и начали бойко теснить старину «Джерри». От устаревшей техники принято избавляться, но самые скромные расчеты показывали, что для утилизации чудовищного парка «Ялов» надо создавать целую промышленность, даже если позволить себе такую немыслимую роскошь, как просто пустить их под нож и пресс. Одним из выходов – простым и вполне рентабельным – как раз и оказался тот, с которым столкнулись Диноэл и Володя: основательно выпотрошенный «Ял-Скевенджер» использовался в качестве мобильной бытовки для работы и проживания на планетах с агрессивными средами. Скажем, «Джерри» второй модернизации, с его по сию пору непревзойденной системой защиты, после демонтажа военного и исследовательского оборудования стал романтической самоходной баржей и позволял без усилий разместить от шести до десяти человек во вполне комфортных условиях проживания. Многие «Ялы» вообще превратились в прогулочные яхты, скрыв свою жесткую боевую сущность за инкрустациями, резьбой и всевозможными ухищрениями дизайна.
Конец скучной интерлюдии.
В тесном сером закутке шлюза, среди труб, кабелей, задвижек и заглушек интуиция шепнула Диноэлу: здесь подвох, копай. Он вошел в то, что теперь можно было назвать салоном, и огляделся. Большая двухуровневая комната, убранство богатое, но безликое – диваны, бар, царские ковры, стены с фресками под старину. Он спустился в нижний ярус и оглянулся. Ну конечно, на этот подиум биологи всегда устанавливали свои дополнительные аккумуляторы, генераторы и прочую силовую подпитку.
Да, он уже начал подзабывать, как выглядит в мирном варианте эта летающая куча ящиков или, как говорили, взрыв на контейнерном заводе. Господи, вот такой же спас им жизнь на Гедеоне, где они искали тот злополучный блуждающий портал. Лед, ночь, убийственный холод, батарей в скафандре хватит еще максимум на пару часов, а дальше – мороз и смерть. И вдруг – вот такая же куча ящиков, лежит с разверстыми люками, распахнутым фонарем, в аккумуляторах жалкие проценты, но все же двигатель, все же шанс, заиндевелый Скиф просипел: «Дин, еще часик надо потерпеть, сначала перевернем, если посадим аккумуляторы на обогреве, нам эту дуру век не сдвинуть!» И они перевернули, начисто сгубив все индивидуальные резервы, и стали подключать – если не заведется – через полчаса крышка. Но «Ял» запустился, межкорпусное пространство продуло, и температура медленно поднялась до нуля, и… ах ты, боже мой…
Ладно, воспоминания подождут. Он присел у полированной тумбы, вроде бы из карельской березы, и отогнул край ковра. Да, так оно и есть – привинчена наглухо, а сзади еще и к стене. Ясное дело. Он включил сканер.
– Брось, – сказал Володя, – не трать время. Здесь же экранировка во все стороны, бесполезно. А, вижу что у тебя на уме. Без толку, братан, все спилено, осталась одна бронекапсула. Эта лайба свое отлетала, оставь надежду, всяк сюда входящий.
– Да что ты говоришь, – удивился Дин, следуя за сканером, он дошел до противоположной стены и там остановился, все еще не отрывая взгляда от показаний. – Ты сам-то видел?
– Конкретно у этой шаланды – нет, а так – сплошь и рядом. Да что там, у меня дома стоит насос из такого же «фантома».
Но Дин уже увидел то, что искал. Он выключил сканер и опустился на край длинного черного стола, сделанного неведомо из чего, но с прожилками.
– Хозяюшка, налейте нам по сто граммов чего-нибудь вон из того изобилия. У меня к вам непростой разговор.
Александра тут же послушалась, не сводя с него внимательного взгляда, он взял со стола гнутое и наклонное произведение столового авангарда.
– Хотите, расскажу, как было дело? Вы вернулись с Фортеса и застали здесь Родерика. Он сказал, что приготовил вам сюрприз, и показал вот это чудо. Я угадал?
– Дин, вы прорицатель? Да, все так и было.
– Просто я много чего повидал на своем веку. Даже слишком много. В смысле, что некоторые вещи не стоило видеть, спокойнее было бы жить… Александра, мы с вами знакомы всего полчаса, даже меньше, я не имею права вмешиваться в вашу жизнь…
– Нет, пожалуйста, говорите. – Она по-прежнему не сводила с него глаз, обеими руками прижимая к груди непригубленный стакан.
«Ну и глазищи, – подумал он, – давненько не встречал я людей, которые так естественно и со вкусом выражают свои чувства. Ведь она не играет, это все на самом деле».
– Да, уж такой сегодня день… Александра, стоит ли вам так спешить туда, на Фортес? Будет ли эта самая свадьба, не будет ли – кстати, я тоже сильно сомневаюсь, – но зачем? Ну, скандал, дурацкая сцена – какой в этом смысл? Если надо, он сам вам все расскажет, а если нет – тем более не о чем говорить. И потом, уж извините за бестактность, насколько я успел понять, что-то изменить уже поздно, все поезда ушли, ваше появление ничего не спасет.
Горгона снова с силой втянула воздух, откинув голову и посмотрев в потолок, потом, не выпуская стакана, быстрым шагом прошлась взад и вперед по салону. Змеи у нее на голове стали окончательно белесыми, превратив ее в блондинку, и собрались в громадный шевелящийся хвост на затылке – лицо у наследницы Кобургов разом заострилось, и она стала похожа на героиню древнегреческой трагедии.
– И что же мне делать?
– Да ничего. Придет человек, скажет: плюнь на Родерика, пойдем со мной – и вы пойдете, и даже не спросите куда.
Александра, вдруг изобразив кокетливую задумчивость, скосила глаза вбок.
– Это, случайно, не вы?
– Ну, знаете, во-первых, я не прорицатель, как вы справедливо заметили, а во-вторых, ответ неправильный. Не засчитывается.
– А какой правильный?
– «Если это вы, то я согласна». Нет, второй попытки не дается. Но все же подумайте над тем, что я сказал.
Но взгляд его собеседницы уже обрел прежнюю одержимость. Теперь она резко выдохнула, словно стряхивая с себя что-то, и колыхнула своими змеями.
– Нет. Будь что будет. Я хочу увидеть это собственными глазами. Пусть я потом пожалею.
– Что ж, дело хозяйское. У меня обычай такой – всегда предупреждать людей, а уж дальше пусть решают сами.
– Минутку, я что-то не улавливаю сути, – вмешался Володя. – О чем речь? Мы, между прочим, как сели на мель, так и сидим. Какие наши варианты?
– Такие варианты, – туманно ответил Дин, вновь подошел к дальней стене, еще раз сверился со сканером и вытащил лазерный резак.
– Здесь, конечно, где-то лежит дистанционный пульт, – пояснил он. – Но, как я понял, до начала церемонии двадцать минут – искать нет времени.
– Э, э, земляк, – насторожился Володя, – ты там поаккуратнее с этим джедайским мечом. Пропорешь обшивку – мы в три счета превратимся в тушенку «Великая стена».
– Мне только контур наметить, – пробурчал Диноэл, убавляя световой фитиль до крохотного клинышка, – чтобы долго не ковыряться.
Он бережно вычертил на стене квадрат размером в две ладони, убрал резак и воткнул в надрез свой видавший виды десантный нож.
– Эх, земляк, – вздохнул Володя. – Венецианская штукатурка. Родерик небось за нее бешеные деньги отдал.
– Венецианская, – подтвердил Диноэл. – Копия церковной фрески делла Франческа из Ареццо… Вот тот парень с трубой мне особенно нравится – кругом резня, мечи, а он знай себе трубит, в ус не дует, творит искусство, и взгляд какой отрешенный… Но не люблю я Венеции, Володь. Стиль «гранж», черт бы его совсем брал, меня им чуть не двенадцать лет мучали, рухлядь проклятая, какая в нем прелесть?
Володя понимающе покивал:
– Вижу, братан, ты тоже хлебнул семейной жизни…
Тут вырезанный квадрат штукатурки отлетел на пол, и за ним открылся пульт ручного управления, к которому Диноэл немедленно подсоединил сканер.
– Э, армейское шифрование, тут и думать нечего…
– Ну да, – согласился Володя, – здесь была дверь в пилотскую кабину. Там же все срезано, дверь заварена…
– Дверь не чай, так просто не заваришь, – загадочно пробормотал Диноэл.
Он отключил сканер и торопливо застучал пальцами по клавишам панели. В результате для вдохновенного красавца-трубача с ареццианской фрески пробил последний час: он буквально взорвался, разлетевшись на куски вместе с трубой и закованными в латы соседями, а за ним распахнулся проем от пола до потолка, в котором мелькнули разъехавшиеся створки двери со сложным рисунком ребер жесткости и толстыми губами герметизаторов, и открылась целая и невредимая пилотская кабина с креслами, нависшим саркофагом контактной амбразуры и триптихом приборной доски, где, чуть помедлив, загорелись зеленые огоньки готовности.