«эпоха регентства» представлялась временем спокойствия и благоденствия.
Однако дело в том – и об этом мало кому известно, – что Ричард принадлежал и к еще более могущественному сообществу и куда более древней династии. Он был Проводником, членом Гильдии с тысячелетней историей, организации, о которой, кроме самих Проводников, знать никому не полагалось.
Откуда взялись Проводники – они же Ключники, они же Привратники, – никому не ведомо. По природе это вполне обыкновенные люди, кроме одной малопонятной детали: они несут в себе комплекс генов – несомненно, плод чьих-то инженерных усилий, – рождающих способность взаимодействовать с созданными опять-таки неизвестно кем космическими механизмами. В Алурском графстве, старинной Глостеровской вотчине, на скалистом острове посреди реки, в усадьбе, выстроенной еще ветхозаветными пращурами вокруг уж и вовсе не вообразить кем и когда воздвигнутого дольмена, находилось заколдованное место, и было это место порталом. Избранные, подобные Ричарду, через этот портал могли попасть в целую систему проходов, ведущих в таинственные земли иных миров, пространств и измерений. Мало того, можно было захватить с собой кого-то или что-то, а также кого-то или что-то пропустить или не пропустить сквозь свой портал, и за свое «да» или «нет» брать плату – между мирами тек немалый поток грузов и путешественников.
Увы, Алурский портал по большей части представлял собой периферийный тупик, спрос на него был невелик, но все же он позволял выйти к большим, оживленным перекресткам, открывающим пути в самые разные уголки Вселенной, и благодаря этому немало чего увидеть и узнать. Глостеровских Проводников, однако, более всего интересовали аналоги их собственной планеты, и туда они в основном и стремились попасть, используя знакомства с Проводниками других сообществ и направлений – сотни и сотни Тратер-Аналогов были разбросаны по бесконечным мирам, на многих были Англии, а в Англиях – Плантагенеты Йоркского дома. Некоторые гораздо старше, давно забывшие о королях и феодальных распрях или вновь к ним вернувшиеся, были и такие, для которых нынешние времена Йорков оставались пока далеким будущим, были и явные современники. Но существовали записи, архивы, летописи, поразмыслив над которыми можно было многое понять как в прошлом, так и в будущем – Глостеры приобрели славу непогрешимых пророков и предсказателей. Ко времени Регентства в анналах Проводников-Плантагенетов хранились данные примерно о девятистах Аналогах Англии во всевозможных мирах, скоплениях и галактиках.
Тогда-то и произошла катастрофа, о которой малышу Ричарду говорил герцог-отец. По причинам, недосягаемым для человеческого разума, Алурский портал, вместе со своими Перекрестками и Тратерой, выпал из привычных координат ходов-переходов и включился в другие, совершенно неизвестные, в одночасье лишившись всех связей и немногочисленных клиентов, так что наработки десятков поколений и навигационные схемы, накопленные за века экспериментов, рискованных экспедиций и изысканий, оплаченных немалыми жертвами, можно было смело отправлять на свалку. И это в то самое время, когда под Плантагенетами готова была загореться родная британская земля, а из вновь открывшегося Космоса, как черти из люка в преисподнюю, лезли беспардонные агенты КомКона и СиАй! Да уж, беда не приходит одна.
Не убоявшись неизведанных опасностей, отважный Ричард, руководствуясь чутьем и опытом, сумел-таки добраться до трех-четырех новых Аналогов и собрать кое-какую информацию. Выводы получились удручающие. Сопоставив их со всем уже известным, отставной лорд-протектор трезво оценил ситуацию, осознал бесплодность любых усилий переломить судьбу и, прихватив жену, отбыл на самую приемлемую, по его расчетам, из новоявленных Земель – преподавать теоретическую механику в Торонто. Утешало его эпикурейскую натуру лишь то, что он как раз успевал на открытие сезона в Восточной Конференции НХЛ, где страстно обожаемые герцогом «Кленовые листья» должны были сойтись в схватке со своими заклятыми соперниками из «Монреаля». Что ж, в любой ситуации важно оставаться философом.
На попечение друзей и врагов Ричард оставил сына – тоже Ричарда, одиннадцатилетнего меланхоличного и замкнутого мальчугана, унаследовавшего от отца все, кроме Йоркской короны – Глостерширские пустоши, замки и богатство с его потусторонним источником. Увы, в то же наследство входила и ненависть Маргариты – особым указом королевы-регентши из герцога и графа, богатейшего и родовитейшего вельможи страны, Ричард-младший был превращен в то, что именовалось «child of state», «дитя государства», и отправлен в специальную школу-интернат, под надзор клана Беркли, всецело преданного (иные говорили – продавшегося) нарождающейся чужеземной династии.
Единственной радостью для Ричарда стало то, что в Беркли он встретил своего лондонского друга Роджера Мэннерса, угодившего в тот же безрадостный регистр – с той лишь разницей, что вся родня потомка графов Лейстерских (редкий случай в те времена) вымерла совершенно естественным путем. Дружбу, выросшую и окрепшую в суровых, неприютных стенах казенного интерната, эти двое пронесли потом через всю жизнь и сохранили до смертного часа – когда один из них уже был самым знаменитым поэтом и драматургом Англии, а второй – ее самым великим королем.
– Как это – сбежал? – Грузный Том Беркли тяжело соскочил с коня, передал повод слуге и принялся стаскивать перчатки. – Лучший ученик школы? Накануне Посвящения и вручения дипломов? Уилл, что произошло?
– Этого мы не знаем, милорд, – ответил старший преподаватель. – Ничто не предвещало таких событий. Боюсь, мы с самого начала недооценивали юного Глостера.
– Событий, недооценивали… – Том быстрым шагом направился к крыльцу внутренней галереи замка Беркли. – А Флетчер? Что он говорит? Глостер же его любимчик, гений, самородок и все такое?
– Он уже больше ничего не скажет, милорд. Глостер убил его.
Том остановился как вкопанный.
– Что? Как?
– Этого никто не видел, сэр. Судя по всему, у них вышла схватка, и Глостер зарубил сэра Саймона прямо у того в кабинете. Его нашли мертвым, с оружием в руках.
– Уилл… Пятнадцатилетний мальчишка зарубил Сая Флетчера?! Да что за чепуха!
– Милорд, сэр Саймон много раз сам говорил, что ученик превзошел учителя.
– Тогда это колдовство, не иначе. И все равно не верю… И как он сбежал?
– Взял на конюшне двух лошадей и ускакал.
– Но на конюшне охрана.
– Была, милорд. То есть теперь снова есть.
– А на воротах?
– То же самое, милорд. Потом, герцог пользовался определенной свободой…
– На Йоркскую дорогу послали?
– Да, сэр, погоню отправили, только, я думаю, он отправился на восток, он же понимает, что на пути в Йорк его перехватить легче всего, там негде спрятаться. В лесах ему не выжить, милорд, нам нечего опасаться. Голод и звери избавят нас от всех хлопот.
– А если не избавят? Через неделю он будет уже на границе Глостершира, а года через три объявится вот под этими стенами со стотысячным войском! – В ту минуту Том даже не подозревал, как далеко и верно заглянул в будущее. – Кого туда послали?
– Туда поехал Хэтч и его люди. Но, признаюсь, я не очень верю в успех. Для тамошних дебрей нужна целая армия.
– Уилл, Уилл, вы же понимаете, это претендент на престол! Что скажут в Лондоне?
Уилл покачал головой.
– Не знаю, милорд. В любом случае я не хотел бы оказаться на месте того, кто его догонит.
Для подъема Ричард не стал прибегать ни к каким альпинистским трюкам, он с детства знал тропу, которая позволяла обойтись без крючьев и карабинов. Более высокая точка двуглавой вершины была сдвинута на юг, панорама перекрывалась нижним балконом, так что лучший обзор открывался именно с него.
Высота скрадывала глубину уступа, и, казалось, поворот Твидла был прямо под ним. Сентябрьские облака висели низко и скрывали западную, выходящую к морю, самую широкую и полноводную часть, некоторые даже утверждали, будто в особенно ясные солнечные дни отсюда можно было различить на правом берегу, у самого горизонта, башни и шпили Бристоля. Но сегодня сквозь слоистую муть едва проглядывала широта водной глади. Зато правее облака разошлись, и простор южного Бернисделя открывался во всем великолепии осеннего дня: изгиб могучей реки, сходящиеся и расходящиеся протоки, рассекающие темные, со вкраплением золота, леса со всех сторон, с текущими по ним туманами, теряющиеся за неразличимым горизонтом; мохнатые шапки островков левобережья и белесый клин Хармагидских полей. Выступ горы закрывал восток, и котловины Тимберлейка видно не было, но Ричард сумел разглядеть черную проточину самого северного из гротов и узкий треугольник Челтенхэма на фоне серых скал левого берега. Остров смотрелся как обломившийся наконечник стрелы, упавший посреди водной шири – с острием косы Ежиного Носа, – даже отсюда можно было разобрать профиль ежиной головы со встопорщенными иглами и шишечкой носа – будто зверек спустился попить, да так и задремал у воды. Правда, западный ракурс открывал заодно и кусочек следующего, Садового мыса, так что можно было подумать, будто у ежа образовался изрядный флюс.
Злодействовал ветер, и Ричард быстро начал замерзать, набегающая влага в глазах отозвалась откровенной болью. «Прекрасно понимаю, – подумал он, – почему философы в такие минуты отправляются общаться с природой. Именно тогда она и показывает, насколько ей безразличен человек и всякие абстрактные представления у него в голове. Передеритесь, свихнитесь от своей философии, захватите власть, плюньте на власть, умрите – все равно будет этот ветер, эти облака и эти горы. Ну брошу я все, уеду, и не станет такой страны, как Англия, будет черт-те что, хаос, неважно, но останется река, дикий этот простор, пусть и будет он называться по-французски… А все эти Джоны, Дики, Томы и прочие недоделанные уроды? Вместо одной войны они погибнут на другой, вот и вся разница. Сильно их волнует, на каком языке будут разговаривать их дети?