Глостер шел, как всегда, танцевально выворачивая носки и при каждом шаге словно собираясь упасть то правым, то левым плечом вперед, и Морхольд на краткий миг замер. Он был опытным воином, с пяти лет приученным владеть клинком, и именно поэтому, может быть, как никто другой понимал, что такой виртуоз, как Ричард, ему не по зубам. Но, к чести своей, Морхольд не дрогнул и не струсил, его широкое лицо не отразило ничего, кроме напряжения и готовности встретить смерть лицом к лицу; он поудобнее взялся за меч и переступил, понадежнее упершись ногами в землю.
Принц-регент остановился шагах в пяти от противника.
– Дайте ему шлем, – привычным сонным тоном приказал он, по-прежнему удерживая меч на плече.
Морхольд, воткнув клинок в землю возле ног, натянул капюшон кольчуги и застегнул нижний ремешок немедленно поданного шлема; в этот момент произошел первый волшебный фокус: невидимым движением иноземный меч спорхнул с регентовского плеча и, проделав неразличимый взглядом путь, ткнулся острием в едва прикрытую щель между морхольдовским шлемом и нагрудником, после чего с той же колдовской незримостью в четверть мига вернулся обратно. Глостер, как казалось, даже не шевельнулся.
– Защищайся, – равнодушно приказал он.
Морхольд не заставил упрашивать себя дважды. Заревев, он прыгнул вперед и что было сил рубанул сверху вниз. Но Ричарда на этом месте уже не оказалось, он легко подался в сторону, и тяжелый свейский меч лишь вспорол наст. На втором ударе – то же самое, на третьем выяснилось, что Морхольд хитрит: с молниеносным поворотом он ударил наискось по горизонтали. Но герцог, успев перехватить меч так, будто собирался колоть им лед – только его невероятные руки могли крутить такую тяжесть как перышко, – тоже косо подставил лезвие, и Морхольдов клинок безвредно проскочил вбок. Но Морхольд, как будто лишь этого и ждал, задержав оружие на полузамахе, он шагнул по кругу, словно в фигуре кадрили, и, не давая Ричарду уклониться, издал еще один вопль и сделал отчаянный выпад.
Но этому броску не суждено было завершиться. Уйдя в свое фирменное глубокое плие, Глостер – похоже, ему уже прискучили эти игры – тоже повернулся как в танце, и жуткая рогатая сталь обрушилась с небес на землю. Мятежный меч в неудержимом порыве, кувыркаясь, улетел прочь, унося на себе обе отсеченные руки, а разом смолкший, но с по-прежнему разинутым ртом Морхольд повалился на колени. Еще одна секунда – и хищный кристаллический металл промчался сквозь него сверху донизу – от кубического, скрытого бесполезной броней затылка и до того уязвимого в пешем бою места, которое у рыцаря защищает окованная железом спинка седла.
Из разваленного напополам тела кровь хлынула даже не струей, а веером, красной скатертью с бахромой, но всего на мгновение. Снег жадно впитал горячую влагу, Ричард выдернул меч, отдал подскочившему оруженосцу, сказал: «Всех троих в ящики, заколотить, и в Лондон», после чего вошел в королевский шатер, и лишь тогда Морхольд рухнул на землю. Левая половина, курясь паром, упала разрубом вверх, правая – вниз, открыв целый, едва забрызганный профиль (под выпученным остановившимся глазом, словно десант бороды, рос длинный одинокий рыжий волос) и свесив чисто срезанный кольчужный локоть.
В палатке, за столом, тесно уставленном блюдами и бутылками, сидел и нехотя ковырял вилкой в тарелке хрупкий подросток лет двенадцати с большим ртом и спутанными темно-русыми волосами. Его величество Эдуард VI очень вырос за время смут. Двое слуг в ужасе уставились на вошедшего регента.
– А, дядя, – приветливо сказал его величество. – Заходи, присаживайся. Вот яблочный сок, представляешь, и совсем неплохой! Попробуй! Это кабан в горшочке, салат, но мне не очень нравится, чего-то не хватает…
Ричард стащил шлем и поставил его прямо среди яств.
– Я привез твою музыкальную шкатулку. Бен, где ты? Вот она. И да, кстати, я подобрал ту мелодию на рояле, «Вспомнить все» – которую играет Колин. Сможешь исполнять ее в Рочестере. Это курица?
– Нет, это гусь, – обрадовался король. – Вообрази, Морхольд кормит меня гусем! Кстати, он умер?
– Да, – ответил Ричард, глядя, как ему наливают сок. – И гусь, и Морхольд.
– Ты знаешь, он мне никогда не нравился, – задумчиво произнес король. – Этот вечный чесночный дух… Невыносимо.
– Все валлийцы обожают чесночную похлебку.
– Вообще это был полный кошмар. Бесконечные переезды, постоялые дворы, ночь-полночь, ужасная еда, все время какие-то люди… Я больше месяца не видел леди Урсулу! В одном городе я не выдержал и хотел забраться на колокольню, чтобы обратиться к народу…
– На башню ратуши.
– Да, возможно, так Морхольд стащил меня оттуда и не дал сказать ни слова!
– Не беспокойся, – кивнул Ричард. – Больше он тебя не тронет.
– Да, да, я знаю… Дядя, я хочу вернуться в Рочестер.
– Разумеется. Но по пути надо будет заехать в Лондон.
– Я не хочу в Лондон.
– Лу, по обычаю ты должен представить меня палате лордов.
– Терпеть не могу палату лордов! Дядя, я получил письмо от леди Урсулы, вот… Она пишет, что в Рочестере залили новую горку. Что, если снова оттепель и горка растает до моего приезда? Я не хочу ехать в Лондон!
– Лу, нам все равно ехать через Лондон. Процедура займет меньше минуты. Такова традиция. Ведь ты король. Мы зайдем, ты скажешь: «Представляю вам нового главу Коронного совета», – и спокойно уезжаешь в Рочестер.
– Дядя, они и так тебя все прекрасно знают.
– Я дам тебе серьги для леди Урсулы. Дымногорские, старинной работы – те, что ей так нравились.
Эдуард помолчал, оценивая это предложение.
– Мне нужен еще ей подарок на Рождество.
– Браслеты не дам, – немедленно отозвался Ричард. – До другого раза. А над подарком подумаю.
– Ну хорошо, – вздохнул король. – Мы можем ехать прямо сейчас?
– Да. Я распоряжусь, чтобы тебя собирали. Я выслушаю доклады, и сразу едем. Поужинаем у графа Шрусбери.
– Ну вот, а это еще зачем? Не хочу я ни к какому Шрусбери!
– Лу, не ночевать же нам в чистом поле. Граф наш давний сторонник, у него прекрасный дом, там хорошо готовят. Есть дочь, немного старше тебя, девушка умная, образованная, играет на клавесине. Можете спеть с ней дуэтом.
– Как ее зовут?
– Элиза.
– Как только мне исполнится шестнадцать, я женюсь на леди Урсуле. Она теперь вдова.
– Лу, тебе известно, что я думаю на этот счет.
Эдуард снова замолчал, потом сказал:
– Ты будешь спать в моей комнате.
– Конечно.
– С мечом.
– Разумеется.
Позже, когда оба уже потихоньку начинали дремать среди ковров и мехов крытых, с печкой, саней, Эдуард сказал:
– Дядя, я знаю, ты не любишь этих разговоров, но… Я готов отречься в любую минуту. Я хочу жить в Рочестере как частное лицо, с леди Урсулой… Дядя, ты будешь замечательным королем.
– Даже и не думай, Лу. Просто выброси из головы.
– Я не гожусь… я не чувствую в себе склонности к государственной деятельности. Ну что такое, в самом деле? Завтра опять какая-нибудь война, явится Бэклерхорст, я помню его, он такой высоченный… Зачем мне это?
– Войны не будет, – сонно пробурчал Глостер, – будет мятеж Скроупа-младшего, но это весной, еще не скоро…
– И чего же хочет Скроуп?
– Как и все они – власти.
– А он принял бы мое отречение, отпустил бы жить, как мне хочется?
– Возможно, но тебя бы непременно отравили.
Эдуард поежился.
– Нет, умирать я не хочу… Когда приедем к графу, я должен непременно написать леди Урсуле… Мне жаль Скроупа, ты убьешь его, как всех остальных.
– Обязательно.
– Он вырезал из бумаги такие забавные фигурки… А как там Элис?
– Я давно ее не видел.
– А Джон приедет на Рождество? Было так здорово, когда он катал нас с Урсулой над лесом, а потом над озером, и еще выше, все стало таким маленьким… Знаешь, дядя, было даже немного страшно.
– Джон обещал приехать, но у него трудно со временем, он теперь генерал-губернатор. Но обычно он держит слово.
– Ладно, я спою с этой Элизой, – сквозь дрему прошептал Эдуард.
– Браслетов не дам, – так же сквозь сон пробормотал Ричард.
Ясным морозным днем уходящий февраль решил напомнить, что он все-таки еще зима. Над Лондоном ревели, звенели, гудели колокола – король возвращался в свою столицу, вновь все подходы к Стрэнду и Пэлл-Мэлл запружены народом, лондонцы желали видеть победившую смуту армию и монарха. Как и прежде, впереди сонный и недовольный Эдуард, закутанный в меха, ехал на Берберийце, не сводя глаз с конских ушей, а Берберийца вел под уздцы Глостер – в кирасе, при мече и вечной вязаной шапке, наводившей бы, наверное, на мысль о водолазах, если бы в Англии нашелся бы хоть один водолаз. Следом, с хвостатыми вымпелами и знаменами, натренированными рядами шла, гремя, бряцая и блестя суставчатой сталью, королевская конница. Как всегда, ко всеобщему восторгу, принц-регент на ходу коротко и хмуро переговаривался с публикой, и ни гам толпы, ни колокольный звон не мешали слышать его голос: «Куда лезешь, идиот, башку расшибешь», «Да, сегодня вечером угощаю, но знайте меру, обалдуи», «Мэгги, да ты, похоже, трезвая, глазам не верю». Словом, нация могла чувствовать себя спокойно: Бог правит миром, король на престоле, и Ричард Глостерский не даст Британию в обиду.
Зал палаты лордов был построен двойным амфитеатром, где на подобии сцены стоял на возвышении трон, а также места лорда-канцлера, лорда-протектора и ниже – секретаря. У самого входа струсивший и оттого ставший гораздо капризнее Эдуард схватил Ричарда за руку и шепотом спросил:
– Дядя, так что я должен сказать?
– «Лорды, представляю вам нового главу Коронного совета». Из вежливости можешь добавить: «Это хорошо вам известный мой дядя Ричард Глостерский». Но это необязательно. – И принц-регент втолкнул оробелого короля в зал.
– Его величество король Англии Эдуард Шестой!
Обе трибуны с шумом поднялись, спикер и секретарь свесили парики в поклоне. Глостер толкнул короля локтем.