яет. У меня был единственный сын, и вы видите, до чего дошло… Моя жена ушла в монастырь, отрешилась от мира, представьте себе, у нас такое еще возможно… Но теперь у меня есть внучка. Я хотел бы поговорить на эту тему. Мне не очень нравится этот дом, где вы живете, не знаю, какой кудесник умудрился вам его продать. С вашего позволения я хотел бы кое-что показать, здесь, недалеко. Я не отниму много времени, у вас до смены два часа, мы успеем еще пообедать, и я потом отвезу вас на работу.
«Он знает, когда у меня начинается смена, – подумала Джулианна. – Как все интересно».
У выкрашенного белой краской штакетника, символически отгораживавшего дом под монорельсом от окружающего мира, стоял «Бентли» – один из тех автомобилей, которые Джулианна видела только в кино. Ричард любезно усадил ее и сел сам. Ей доводилось ездить в роскошных лимузинах разных воротил, когда она выбивала деньги для всевозможных больничных фондов, но тут было совсем другое. Водитель был мужчина спортивного вида, невычислимого возраста, со взглядом мороженого судака, и еще один такой же добрый молодец сидел рядом с ним на переднем сиденье. Костюмы, цену которых Джулианна даже побоялась определить, сидели на них неправдоподобно идеально, булавки в галстуках наводили на мысль о двухмесячной зарплате, то же и одеколон с едва уловимым горьковатым запахом. Дверь «Бентли», закрывшись, не хлопнула и не щелкнула, а едва слышно вздохнула, под рукой у Джулианны оказалась вставка из натурального полированного дерева, какого она в жизни не видала, переходящая в бархатистую шкуру животного, о котором она никогда не слыхала. Лишь только машина, нежно замурлыкав, тронулась с места, как следом тут же двинулся притаившийся у соседнего забора звероподобный джип. Джулианна вопросительно посмотрела на Ричарда. Тот равнодушно поднял «домик» своих удивительных бровей:
– А… Я же еще официальный представитель Тратерской администрации. По статусу мне полагается сопровождение. Ничего не поделаешь.
До старшей сестры приемного отделения долетело дыхание мира, где словом «деньги» называют нечто совсем иное, нежели имеют в виду ее друзья и знакомые. В этот момент уважение к Гарри поднялось в ней до размеров восхищения – кем же надо быть, чтобы ради принципов поменять все это на швабру уборщика в заведении старого Мо!
– А вы точно заведуете кафедрой?
– Да.
– Какой же?
– Общей морфологии.
– Постойте… – изумилась Джулианна. – Так это вы написали учебник по гистологии? Я училась по нему на курсах! «Практическая гистология» Глостера? До сих пор стоит у меня на полке! Мне очень понравлось рассуждение о дальтонизме у птиц – как они склевывали клубнику у вас на грядке.
Ричард засмеялся.
– Надо же, до сих пор еще кто-то помнит… Хотите, подпишу? Джулианна, это трагедия всей моей жизни. Мне пришлось бросить науку ради политики – так уж сложились обстоятельства… Да, я сейчас финансирую эту кафедру, поддерживаю молодежь, но, разумеется, уже все не то. К сожалению, я и от Гарри потребовал подобного отречения, готовил его себе на замену и слишком поздно понял, насколько был не прав…
Машины довольно быстро остановились, но Джулианна поняла, куда они едут, еще раньше. Фокс-Лейк-Хилс – или, попросту, Лисья Горка – район застройки ландшафтного парка на цепочке холмов над озером – прощальный шедевр безвременно упокоившегося концерна «Марвелл и Хоули», решившего пойти навстречу чикагским толстосумам, которым лень в выходные тащиться далеко на природу, и хотелось, чтобы кто-то доставил эту самую природу к порогу их дома. Однако, плененные своим замыслом, «Марвелл и Хоули» явно перегнули палку – каждый дом они выстроили по эксклюзивному проекту, заключив контракты с молодыми непризнанными архитектурными гениями, проект обошелся в безумные деньги, стройка выскочила из всех допустимых смет, и подоспевший кризис, как торпеда, пустил компанию ко дну. Покупатели, мало прельщаясь восхитительными видами на Лисье озеро, тратиться на сверхдорогое жилье не торопились, и элитный район пребывал в неопределенном запустении, населенный одной лишь охраной. Теперь вся эта концептуальная роскошь с зеленью, заборами, крышами, дорожками и японскими садиками открывалась перед Джулианной с нижней смотровой площадки у самой воды.
– Я хотел бы, чтобы вы с Мэриэтт жили в одном из этих домов, – сказал Ричард. – Выбирайте любой. Я бы остановился вон на том, наверху. У него уютный вид. Но это дело вкуса. Кстати, отсюда вам будет удобнее ездить на работу.
– Ричард… Я не могу принять такого подарка, – оторопела Джулианна.
Стэнфордский профессор только повел бровями.
– Прекратите. Это же не дворец, это обычный дом. Я вполне состоятельный человек, и у меня только одна внучка. Я делаю это для себя. В любом случае давайте зайдем и посмотрим.
Сопротивление бесполезно, заметил как-то Георг Ом. Именно так он бы и выразился в этом случае. Джулианна поняла, что противиться напору подобного соблазна нет никаких сил, – они вновь сели в машину, подъехали, она прошла по дорожке между можжевеловых кустов, поднялась на широкую веранду, прошла по коридору и оказалась в гостиной, обставленной мебелью, которую ей захотелось назвать музейной. Огромное окно дарило панораму озера и леса на противоположном берегу. Джулианна повернула ручку – исполинская рама темного дерева, обнажив многослойную инженерную анатомию, повернулась со сказочной легкостью, будто сама собой. «Так, – подумала старшая сестра, – мой дом не стоит столько, сколько одно такое окно.
Тут только она обратила внимание, что на двухэтажном шестиногом столе лежат бумаги. Она подошла и взглянула.
– Просто распишитесь здесь и здесь, – кивнул Ричард.
Она пробежала документы глазами.
– Ричард, откуда вы все знаете?
– Я наводил справки… когда разыскивал вас.
– Гарри был прав, – пробормотала Джулиана, – вы дьявол. А вот скажите – а если бы я выбрала другой дом?
Она бы ничуть не удивилась, если бы Ричард ответил: «Ты выберешь тот дом, который я велю», но он, слегка шевельнув плечом, сказал совсем иное:
– Пожалуйста. Здесь в каждом доме на столе точно такой же договор. Видите ли, на всякий случай я купил весь этот район. Как бы все ни обернулось, у вас будут очень приличные соседи. Джулианна, вспомните о Мэриэтт и подписывайте. Гараж внизу.
Тут настал час закаленного невзгодами байкера Клэнси. «Надеюсь, вы будете добры к моей внучке». Ричард говорил спокойно и доброжелательно, но и Клэнси почему-то вдруг тоже ощутил в себе дефицит сопротивляемости этому голосу. Сцена задела за живое его независимую свободолюбивую натуру.
– Да что за дьявольщина, – сказал он Джулианне уже ночью. – Мне не сегодня завтра пятьдесят. Я двадцать лет не был в церкви, не кланялся никакому начальству. Какое наваждение понесло нас просить благословения у твоего профессора? Кто он такой? Гипотизер он, что ли? Взгляд у него, надо признать… Я чувствовал себя зеленым новобранцем. Что на нас нашло?
– Мы поступили правильно, – твердо ответила Джулианна. – Сама не знаю почему, но мы сделали правильно.
– Помрачение ума, – проворчал Клэнси. – Надеюсь, его свадебный подарок будет этого стоить.
Вот тут старый байкер не ошибся.
Впрочем, он был умным человеком. Неразумно пренебрегать пожеланиями человека, который вылезает из такой машины, которого окружают такие телохранители и который просто ради знакомства дарит внучке без малого поместье.
Дом под монорельсом на Коллфакс-стрит так и остался для Мэриэтт тем самым единственным родным домом, хотя формально он теперь принадлежал бабушке, у которой постоянно кто-то гостил. Мэриэтт любила его неповторимый запах, его скрипы и шорохи, свою старую получердачную комнату и железную колыбельную вагонов, исполняемую колесами, рельсами и тормозными башмаками. Отзвуки этой песни она различала даже на Лисьей Горке. В тот день Мэриэтт как раз и сидела у бабушки, старательно управляя миксером, на улице было прохладно и ветрено, подступающая зима вела пока еще ленивый торг с осенью, в дверь постучали, и Мэриэтт пошла открывать. На крыльце стоял, как она для себя определила, красивый старик с голубыми глазами и длинными волосами, а позади – большая черная машина, какие часто показывают в новостях по телевизору.
– Ты кто? – спросила Мэриэтт.
– Здравствуй, Мэриэтт, – ответил старик. – Называй меня Ричард, так будет проще. Вообще-то, я твой дедушка – отец твоего папы.
Мэриэтт призадумалась, переваривая это сообщение. Неизвестно почему, но она сразу поверила незнакомцу, сомнения ее были другого рода.
– Папа сказал, что ты злодей.
Дедушка сокрушенно поднял брови смешным уголком, собрав кожу на лбу в глубокие морщины, и печально кивнул:
– Да, наверное, он был прав – я и есть злодей.
– Он сказал: «Надо было убить его, и пусть моей желчью склеили бы щит Джан-бен-Джана».
Дедушка пожал плечами. Губы он держал так, словно вот-вот собирался произнести: «О-о-о-о-о-о-о», и, когда говорил, нижняя губа шевелилась особенно выразительно.
– Возможно… Не знаю, помогло бы ли это.
– Ты не похож на злодея.
– Ну, тут уж я поделать ничего не могу. Мэриэтт, может быть, ты впустишь меня, а там уж мы обсудим, какой я злодей?
Вытирая руки полотенцем, из кухни вышла бабушка:
– Мэрти, с кем ты там разговариваешь? Боже мой, Ричард! Вы снова в наших краях? Надолго?
– Здравствуйте, Барбара, – кивнул дедушка, заходя. – Да, у меня здесь дела, филиал кафедры, но главное, я хотел увидеть Мэриэтт.
– С удовольствием предложу вам чашку чая, но Мэриэтт скоро уходить – у них сегодня детский праздник.
– Как же, как же, – невозмутимо отозвался дедушка, – день рождения у Кольриджей, я только что видел фонарики, когда проезжал. Мэриэтт, если ты не против, я тебя подвезу.
Но Мэриэтт насупленно продолжила свой допрос:
– Почему ты не был здесь, когда умер папа?
Ричард вздохнул: