е ожидавший такого поворота Джозеф растерянно уставился ему вслед. Ум епископа огненной спицей прожгла догадка, что сейчас этот вздорный парень поскачет прямиком в Лондон, к королю, который есть глава англиканской церкви и лучший друг Корнуолла-старшего, в полном восторге от выходок Корнуолла нынешнего, а веротерпимость его величества потрясает мир, а многие казематы Тауэра построены ниже уровня Твидла, и поэтому в них царит ужасающая сырость.
– Не спешите, сын мой! – закричал епископ, даже не додумав мысль до конца. – Разве мы не можем договориться? Блаженны миротворцы!
Так состоялся брак, продолжавшийся менее суток, юный Роберт одновременно осиротел и стал наследником герцогской короны, к теперешнему моменту превратившись уже почти в юношу, болезненного, но необычайно одаренного, и, вслед за отцом и дедом – любимца его величества короля Ричарда.
Корнуолльский властитель освободился от плаща, оставшись в чем-то наподобие сложно выстроченной тоги, и прошел в гостиную. Внешне он поменялся мало, разве что природная склонность к полноте заметно давала о себе знать, и уж точно, годы ни в малейшей степени не повлияли на его характер. Олбэни по-прежнему оставался внешне рассеян и неизменно доброжелателен, а внутренне – все так же несгибаемо предан своеобразным принципам разума и справедливости. Людям с подобным коктейлем терпимости и убежденности в душе, вероятно, следует становиться священниками и миссионерами. Диноэла в его присутствии охватывало едва ли не мазохистское нежелание врать. Контактер торопливо натянул один из своих официальных черных свитеров и сбежал с галереи.
Они заговорили одновременно:
– Друг мой, вы в Лондоне!
– Вы вернулись!
Они даже радостно потрясли друг друга за плечи. Дин тут же развернул свое любимое гостевое кресло.
– Садитесь же и немедленно рассказывайте. Секунду, вино… Вы все еще пьете тот сладкий ирландский ликер? Кстати, вот новейшая текила, в этом сезоне все от нее без ума, на мой вкус горьковата… Итак, какие же у вас новости?
Герцог покачал головой:
– Боюсь, вы все уже слышали без меня.
– Да, город просто бурлит слухами. Как приятно вновь услышать корнуолльский акцент… Я не сразу поверил… и простите, что начинаю со сплетен. Но что за диво? Друг мой, вы женитесь!
– Признаюсь, я и сам не очень верю. Не скрою, для меня это нежданный поворот судьбы, почти что чудо. И уж точно я не знаю, как об этом рассказывать. Вы по-прежнему не верите в любовь?
«Господи, – подумал Дин, – если бы я мог представить себе свою совесть, ручаюсь, она бы выглядела, как Олбэни Корнуолльский».
– Я верю в любовь, просто я понимаю ее иначе, нежели вы, мой друг. То, что рядом со мной находится женщина, для меня естественное состояние природы. И, видимо, я каким-то образом внушаю эту естественность окружающим, так что и женщины – вероятно, определенного рода – ощущают вакуум моего одиночества и спешат как можно скорее его заполнить. Чтобы не искажать для себя картину реальности. Как вы понимаете, ни моей заслуги, ни тем более какого-то романтизма здесь нет – но что поделаешь. Однако я перебил вас.
– Нет, нет, все это очень интересно для такого чудака, как я. Понимаю, о чем вы говорите. Как это характерно для нашего мира – вы протягиваете руку, берете, и никто с вами не спорит, потому что чувствует ваше право… Но нет, со мной и в самом деле все иначе. Я был искренне очарован, мы вели долгие беседы, гуляли, и однажды она приехала ко мне в Корнуолл, в Труро… нет, этого не расскажешь. Моему смятению не было предела – это ясно, разница в возрасте, мне уже не двадцать лет, мне даже уже не сорок… Но вот – невозможное оказалось возможно. Я утешаю себя одним – когда я ей надоем, она меня бросит – вы знаете, я поставил такое условие, и мы договорились. Но пока… Пока я непозволительно счастлив.
– Что ж, надо выпить. Но позвольте еще один нескромный вопрос. Между вами и Маргаритой теперь все кончено?
Олбэни задумался, в присущей ему манере уставившись на стол, словно разглядев на нем что-то небывалое.
– Да, это мучает меня. Я чувствую свою вину, хотя, казалось бы, мне не за что себя упрекнуть. Но все же… Мы так с ней близки, и столько лет… Потом, эти ссоры… Вы знаете, друг мой, до сих пор мне удавалось жить в ладу с совестью, но теперь… Право, не знаю, что сказать.
– А Роберт? Как он отнесся к вашему решению?
Герцог вновь посмотрел на стол, поднял и опустил брови.
– Роберт не одобряет моего выбора. В последнее время между нами нет того согласия, которое было раньше. Но мы привыкли уважать решения друг друга, так у нас было заведено с самого его детства… словом, я надеюсь, что в дальнейшем отношения потеплеют.
Тут наступила пауза, потому что сквозь любезность и доброжелательность Олбэни на этом месте отчетливо проступила несокрушимая скала корнуолльского характера, а Диноэл старался избегать не то что столкновений, а и просто соприкосновений с герцогской принципиальностью. Он предпочел сменить тему.
– Какая весна! Вы в этом году уже ездили на Водосброс? Вот, должно быть, зрелище!
Водосбросом именовалась финальная и, нет слов, эффектная часть той сложной системы каналов, тоннелей и водохранилищ, при помощи которой королю Ричарду удалось в конце концов зарегулировать сток непокорного Твидла и избавить Лондон от ежегодных наводнений – два громадных бетонных зева в дуврских скалах, с трехсотфутовой высоты обрушивающих потоки воды в Бискайский залив. Над сооружением была выстроена смотровая площадка, посещение которой, по крайней мере, раз в год, уж бог знает почему, считалось хорошим тоном у лондонского высшего света – несмотря на то что даже после постройки железной дороги Лондон – Йорк такое путешествие занимало не меньше трех дней. Большинство знатных семей старалось приурочить поездку к открытию курортного сезона в близлежащем Ярмуте, что превращало мероприятие в некий фестиваль мод: «Что же я надену весной на Водосброс?»
– Да, в этом году все радуются весне как никогда – зима была ужасна, – столь же охотно переключился герцог. – Эти ледяные дожди – боже, как выглядел лес, сколько деревьев погибло! Но позвольте и мне обратиться к сплетням. Диноэл, если эта тема обсуждается – представьте, я совсем недавно узнал о вашем разводе! Я просто не могу думать про вас с Черри отдельно. Я привык думать, что если и есть что-то постоянное в этом мире, то это ваша семья. Это было так утешительно… Простите, если вам неприятно, не будем говорить.
– Нет, нет, Бен, напротив. Я благодарен судьбе за то, что она послала мне такого друга, с которым я могу поговорить откровенно. Я даже думаю, что мне это необходимо.
Корнуолл улыбнулся своей знаменитой смущенной улыбкой.
– Но что же все-таки произошло?
– Бенни, если бы я говорил с кем-нибудь другим… Да, такие разговоры следует вести вечером, у камина, за бокалом хорошего вина. А у нас утро, вместо вина – виски и текила…
– Что поделаешь, Диноэл, мы с вами никогда не вписывались в традиционные условности.
– Да, да… Итак, кому-нибудь другому я бы просто перечислил официальные причины развода, их было достаточно, и дело с концом. Но вам… Перед вами мне нет ни малейшего смысла выглядеть лучше, чем я есть на самом деле, и скажу честно – я не знаю, почему мы развелись. Просто не знаю.
– Но все же?
– Да, да, разумеется – были колоссальные разногласия из-за ребенка, который никак не получался, и характер у нее… Бен, Черри давно уже была не той девушкой, которую вы знали. Она добилась признания, она стала большим начальником, а вы и без меня знаете, что есть люди, которым власть категорически противопоказана. Брак – это один длинный разговор, который тянется всю жизнь, а уж какие тут разговоры, когда все проблемы в семье высокий начальник решает в четверть секунды, и твоим мнением никто не интересуется. Я люблю сильных женщин, очень их уважаю, но при этом хочу, чтобы уважали и меня. Даже такому тюленю, как я, не нравится, когда им непрерывно командуют.
Из темной узкогорлой бутылки Дин разлил себе и гостю еще по одной.
– Друг мой, – осторожно вставил Корнуолл, – но у вас, как понимаю, к тому времени уже была другая женщина.
– Бен, в том-то все и дело. Была и женщина, и много чего еще, но это не довод. Ссорились? Да, ссорились, редко, но бывало. Но спросите – а бывало такое за год до развода? Да. А за два года? Было. А за пять лет? Да все было, и ничего, жили, все на нас нарадоваться не могли! Понимаете?
– Противоречия накапливаются…
– Да не было никаких противоречий, все было прекрасно до какой-то минуты, и самое интересное, что минуту эту я прекрасно помню. – Дин хмуро покачал головой, глядя вбок. – Мы были на ее профессиональной выставке, какие-то художественные ремесла, полная чепуха, там были ее коллеги, подчиненные и, кажется, еще чей-то юбилей. Когда вышли оттуда, я отправился по делам, а она со всей компанией еще куда-то. Мы расстались у светофора, на углу, я перешел улицу, оглянулся, посмотрел – они все еще стояли на том же месте – и вдруг понял: все. Внутренний голос мне сказал: беги. Я даже не понял поначалу, а он снова – беги! Ну я и побежал. Бен, ссоры, проблемы, женщины – это поверхностное, все преодолимое. А тут во мне заговорил бессознательный инстинкт, или бес его знает, что такое. Что, почему – я не понял до сих пор. Но спорить со своими инстинктами я не в состоянии.
Диноэл с силой потер лоб.
– Я, конечно, виноват, что спорить. Проклятая интуиция. Эгоизм страшнейший. Я обидел Черри. Мне стало все ясно – кончено, и при этом в голову не приходило, что она-то об этом представления не имеет, по-прежнему надеется сохранить семью и все прочее. Я думал – что там отрезанный ломоть – и вел себя, как скотина. Сами понимаете, ничего хорошего из этого не вышло. Чувствую себя свиньей. Боюсь, что и с самого начала наши отношения во многом держались просто на равнодушии – обоим удобно, и это устраивало…
– А та, другая?
Диноэл с тоской пожал плечами.