Тут Ричард запустил палец в нос, сделал круговое движение, словно открывал ногтем консервную банку, и на свет явилось многоэтажное архитектурное сооружение – с одного конца засохшее и структурированное, с другого – почти еще жидкое. Король хмуро полюбовался на свое произведение, затем ноготь звонко щелкнул, и чудо улетело к стене, вероятно, прилипнув где-то над камином.
– Ты очень-то не разоряйся, – устало посоветовал Дин. – Я, например, из тебя никакого чудовища не делал. Не я утыкал кольями Трафальгар-сквер. И о Роджере я сожалею. Только не забывай, что все твои приключения я видел собственными глазами, так что нечего строить из себя невинную овечку. Да и сейчас, я думаю, ты не прогадал. Или это запретная тема?
– Запретная.
– Ладно, давай о другом. Как там Оливия? После смерти Роджера?
– Не знаю. Она ушла в леса – там, на Востоке, за Твидлом. Больше никто ее не видел. Не знаю, что с ней.
– Н-да. Выдаешь внучку замуж? За Олбэни Корнуолльского? Что прикажешь думать об этом?
– То же, что и я. Если им этого хочется, то в чем же дело? Слава богу, они взрослые люди и в состоянии сами за себя решать.
– А я считал, что Олбэни твой любимчик. Ты что же, не видишь, какой у Мэриэтт подбородок? Ты хочешь скормить ей последнего британского философа? А граф Роберт?
– Попробуй запрети им… И хватит об этом. Вот твои документы. Здесь еще приглашения на все приемы, в том числе и завтрашний, а это пропуск в Хэмингтон.
Диноэл откинулся в кресле и покачал головой.
– Ричард, выслушай меня. МакКормик добился для Тратеры зед-куба и сделал это на твои деньги. У меня при входе не отобрали оружие. Ты вдруг позволяешь Олбэни и Мэриэтт самим что-то решать. Мне ты даешь пропуск в Хэмингтон. Ричард Третий, может быть, хоть раз поговорим серьезно? Что происходит? Конец света? Ты знаешь, чего я хочу и чего боюсь. И тебе прекрасно известно, что я тебе больше не противник. Может, теперь стоит открыть карты и раз в жизни в согласии потрудиться на общее благо?
– Сотрудничек… – кисло ответил Ричард. – Плечом к плечу… Скажу одно – лично против вас, господин верховный комиссар, я ничего не имею. Даже более того… И благодарю вас за внимание, с которым вы меня выслушали.
Диноэл поднялся, сгреб бумаги и церемонно поклонился.
– Так же благодарю вас, ваше величество, что сумели найти для меня время, – повернулся и вышел из комнаты.
Вновь оказавшись дома, и гораздо раньше, чем ожидал, Дин поднялся к себе на галерею и, даже не сняв хламиды, некоторое время тупо смотрел на центральную потолочную балку, опершись обеими руками о стол. Догадки, неясные ощущения, бесчисленные увиденные детали сумбурно роились в голове; вновь ожило треклятое изувеченное плечо и почему-то заболели зубы с левой стороны. Диноэл кликнул вернувшуюся от лошадей Алекс, умылся и завалился спать.
А вот ночью стало по-настоящему худо. Он вдруг понял, что не спит, и с удивлением посмотрел на висящую над глазами собственную руку. Потом накатила боль. Шея и полспины. Повернул голову влево – боль надвинулась, грозя отключить сознание. Предупреждали тебя, дурака, – допрыгаешься, кончишь спондилезом. Эшли всадила анализатор с такой энергией, что он едва не подскочил.
– У тебя что-то с позвоночником, – нахмурившись, сказала она.
Что ж – срочно обратно в Хэмингтон, в клинику. Мир неуверенно плавал вокруг. Вот сейчас тебе и вживят жучок… размером с теленка. Если вообще не ухлопают. Какое простое решение всех проблем. Алекс и Эшли аккуратно переложили его на поспешно выдернутые из свалки стенного шкафа носилки. Если это конец, то какая же дурость. Дурацкая смерть. Если поврежден спинной мозг, так и останусь живым экспонатом. Тогда уж лучше и в самом деле умереть… В карете немного отпустило. Алекс нахлестывала лошадей, Эшли держала за руку. Диноэл остекленело смотрел на ближайший ромб стеганой обивки. Что это за ремни здесь висят? Откуда они тут?
– Эш, вы мне блокаторы ввели?
– Ввели, не волнуйся.
– Вряд ли это их остановит, но все-таки… Слушай… Если я не вернусь или вернусь чудной – бегите. Но не через Тринадцатый и не через Себастьяна – там вас точно будут ждать. Понимаешь, о чем я… И сразу на Траверс, напрямую… А уж там воля Божья…
Черная масса Хэмингтона во тьме была по-прежнему неотличима от Райвенгейтских скал. Танцевали неверные огни масляных фонарей. Носилки сменила каталка. Не помню этих коридоров, куда везут? Да что же это, Хэмингтона не узнаю… Полосы света и тени… Лифт, что ли? Галерея наверху, только прозрачная, там свет и много людей. Он даже не очень удивился, когда перед ним вдруг возникла Мэриэтт в бледно-зеленом халате и почему-то объяснила, что случайно задержалась. Тут ему сделали первый укол, и реальность вокруг перестала уплывать и качаться. Томография, сказала она. Ну конечно.
И вот он уже въехал в белый светящийся пенал. Знакомое гудение.
– Давно я не бывал в этой штуке. Отвык.
– Я тоже не привыкла так работать, – ответила неожиданно громко невидимая Мэриэтт. – Сэр Диноэл, тут у меня под боком парочка фурий с пистолетами – они нервируют моих сотрудников и меня. Им тут делать совершенно нечего. Уймите их, пожалуйста, они нам очень мешают.
Дин закрыл глаза.
– Алекс, убери оружие. Эшли, найди там где-нибудь кофе и попейте его в сторонке – я вполне доверяю доктору Мэриэтт.
Однако доктор Мэриэтт уже прочно оседлала заданную тональность разговора и безоговорочно вошла в ипостась разгневанной Ледяной Девы.
– Кстати, могу вас успокоить, вы отнюдь не умираете. У вас даже давление нормальное… Так, а это что такое? Антиквариат? Ручная работа, шестнадцатый век? Что это за чудовищные железяки у вас на позвоночнике?
– Корректирующие импланты.
– Кто и когда вам их ставил? Как вы вообще с ними живете? Это же каменный век!
– Воспаление?
– Воспаление! У вас там некроз, мой дорогой, страшнейшая инфильтрация, представляю, что покажет кровь… Ваша древняя чугунина сгнила, ей в музее место, вы на пороге спондилеза. Так когда вам это ставили?
– Кажется, в сорок восьмом, точно не помню.
– И что, с тех пор туда никто не заглядывал? Феноменально. Чак, дай сонацию по всему столбу… Что? Да, в проекции… Между прочим, господин верховный комиссар, есть такой врач – стоматолог, я вас с ним познакомлю… А что с плечом?
– Это давняя травма.
– Впервые в жизни вижу такую мышцу. Если бы тут была нормальная суставная сумка, можно было бы назвать это ложным суставом, а так и термина не подберешь… А, вот картинка. Скажите, вы левым глазом видите?
– Когда как… но, в общем, вижу.
– У меня нет слов. Просто нет слов. Я бы отдала вас под суд за издевательство над собственным организмом. Колено, так… Боже, титановый штифт с клеймом и номером! Ну, знаете, это уже чересчур. Ага, а вот эти лохмотья у вас называются ахиллом. Диноэл, простите, но вы в своем уме? Что вы творите?
– Часто оперировали в спешке, на бегу, а потом было некогда… Ладно, доктор, скажите, что меня ждет.
– Хороший вопрос, вот только поздновато вы его задаете… Что можем, мы вам подлатаем, кроме плеча – во-первых, тут нужен специалист, которого у нас сейчас нет, а во-вторых, в любом случае это долгая история. Между прочим, не представляю, кто бы мог этим заняться. Импланты заменим, поставим современные, нормальные, технически это не так сложно, но у вас там большая чистка, регенерация, потом отладка, балансировка… это не один день и не два. Сейчас мы проведем все анализы, приготовьтесь, это длинная и не очень приятная процедура, потом вас загрузим и отключим. Словом, вы мой гость недели на две… затем можете продолжить спасать Вселенную. Конечно, если ваши девицы не откроют стрельбу.
Операция прошла вполне рутинно, да и у самого Диноэла особых эмоций не вызвала – он давно притерпелся к тому, что в его теле регулярно копаются врачи. Проснувшись, он увидел за окном небо и облака, а в кресле напротив – безмятежно спавшую Алекс, положившую руку на «кольт» одиннадцатого года – правда, едва Диноэл шевельнулся, она немедленно распахнула свои зеленые, в крапинку, глазищи.
– Ага, – сказала она. – Вот теперь ответь. Что в ней есть такого, чего нет во мне?
– Прекрати, Алекс, – сказал Дин и откашлялся – нигде не болело, только во рту было странное ощущение, будто зубов стало больше и смыкались они как-то по-новому. – Это работа.
– Ага, – покивала Алекс. – Значит, работа. Работник ты наш… Ладно, счастливой работы.
Она хлопнула по клавишам пульта, торчавшего рядом с креслом, и вышла из палаты. Дин понял, что за время его отсутствия среди окружающих его женщин произошла перестановка авторитетов.
Появилась Мэриэтт. На сей раз все волосы были бескомпромиссно собраны в один массивный пучок.
– Здравствуйте, больной, – насмешливо сказала она. – Как вы себя чувствуете? Нет ли каких-нибудь пожеланий? Может быть, привести любимого коня?
– Какого еще коня? – пробормотал Диноэл.
– Не знаю. От человека вроде вас невольно ждешь чего-то в этом роде. А собаки у вас нет? Впрочем, уже знаю, что нет. Что ж, все прошло удачно, не считая того, что вы чуть не разгромили нашу реанимацию. Очень темпераментно вы защищали свою жизнь в бессознательном состоянии. Вводить химию было нельзя, так что пришлось вас в буквальном смысле слова уложить под пресс, иначе бы все наши усилия пошли насмарку. К счастью, регенерация у вас такая, что эту фазу вы буквально проскочили. Теперь через импланты проходит ваша живая ткань. Не пытайтесь встать. Но не будем строить иллюзий – то, что мы сделали, это паллиатив, временная полумера. По-настоящему вас надо укладывать в клинику на полгода и проводить полноценное обследование, на вас, как сказала бы моя мама, живого места нет. Природа вас наградила организмом с феноменальным резервом здоровья – и как же вы с ним обошлись? Страшно смотреть. Вы долгое время принимали наркотики, причем совершенно энциклопедический букет, их следы повсюду.
– В нашем деле без этого нельзя, – пробурчал Дин.