– Да, но вы еще преступно пренебрегали реабилитационными методиками. Насколько мне известно, в вашей организации эта служба налажена очень хорошо. Знаете, господин верховный комиссар, страсть к самоуничтожению наблюдалась до сих пор в основном у поэтов. Вы, случайно, не поэт? Ладно, на официальную медицину, как поняла, вам наплевать. Но вообще, кто-нибудь интересуется вашим состоянием? У вас есть семья или что-то в этом роде?
– У меня была жена, но мы расстались, что неудивительно. Женатый контактер – это редкое явление. Командировки, потом адаптации – какая женщина это выдержит.
– А друзья? У вас есть друзья?
– Когда-то была большая компания. Собирались, веселились. Девушки тоже были. Потом… Потом люди начали уходить. Кто-то не вернулся с задания, кто-то умер после, кто-то кончил дни в сумасшедшем доме… Кое-кто застрелился. Те, кто, что называется, ушел на покой, предпочитает не встречаться с бывшими коллегами… Доктор Мэриэтт – можно мне вас так называть? – мне кажется, мы можем говорить откровенно. Контакт – это клуб самоубийц, изгоев и психопатов. Среди обычных космических дальнобойщиков сдвиг рассудка – это что-то вроде насморка, а про контактеров и речи нет. Это в фантастических романах вывели особую породу клонов-космолетчиков – но на деле отдуваться приходится простым смертным. Нет, друзей у меня практически не осталось. Я последний за когда-то очень шумным столом.
– А эти ваши женщины, которые на всех тут нагоняют такой страх?
– Я для них такой авторитет, что указывать или советовать мне что-то им просто в голову не приходит.
Мэриэтт смотрела на него с недоумением и почти с испугом.
– Как так можно жить? – наконец спросила она. – Это не жизнь, это психоз! Я даже представить себе такого не могу. Вы считаете, что вот то, чем вы занимаетесь, стоит таких жертв?
– Не знаю, – ответил Дин. – Я не пробовал ничего другого.
Мэриэтт вздохнула и покачала головой.
– Ладно, вернемся к бреду и безумию. Вам никогда не говорили, что у вас очень необычная энцефалограмма? Могу вам показать, есть абсолютно не читаемые участки. Ваши помощницы говорят, что вы страдаете галлюцинациями. Это не просто дурные сны. Дальше. Это снимок вашего многострадального позвоночника. Что это за дырки? Можете как-то прокомментировать?
Диноэл мрачно кивнул.
– Думаю, что да. Теперь об этом, наверное, можно говорить, все сроки вышли… но все же попрошу: широкой публике рассказывать не стоит. Был такой страшно засекреченный проект, назывался «Минотавр», в принципе вы могли слышать…
– Что-то знакомое… Но я думала, это какие-то сказки, туманные легенды.
– Не такие уж сказки. История длинная, но если коротко… Здесь, на Тратере, еще до войны, была такая база Драконов, называли мы ее «Дом в Тысячу Этажей» – кстати, не так уж далеко, в Золотой Долине. Можете как-нибудь слетать и посмотреть – красивые места, тоже водопады, правда, от самого Дома и руин толковых не осталось. Драконы – это такая гуманоидная раса, и самое интересное в них то, что были они неэкологическими трансморферами.
– Это как?
– Вот как это, до сих пор понять не удается, а смысл в том, что они умели перестраивать свой организм, метаболизм и еще не знаю что в зависимости от места обитания, и по этой причине плевать на экологию. Ну, есть на планете кислород и все им дышат – и они тоже вместе со всеми, а если где-то сплошной метан – нет проблем, смутировали и дышат себе метаном. Радиация, органика, неорганика – им все нипочем. Энергетика у них сумасшедшая, и есть такая любимая примочка – становиться похожими на аборигенов. Отличить, правда, можно, но все равно здорово. В тридцать девятом я по дури угодил к ним в лапы, в довольно пестрой компании, в этот самый Дом, успели они надо мной немного поэкспериментировать, ничего особо страшного, я тоже у них кое-чего перехватил… да дело не в этом. Дело в том, что Драконы – это мечта, это вершина Контакта – обмен разумов, есть такая книга, не читали? Не надо никаких устройств, всей этой техники выживания, танков, куполов… словом, большего и желать нельзя. Беда только в том, что Драконы своими технологиями делиться не спешат.
– Как же вы спаслись?
– Случай, да и война помогла – не захотели они мыкать горе в зоне конфликта, бросили все свое хозяйство, в том числе и таких подопытных крыс, как я, и отбыли в неизвестном направлении – и с концами. Начальство было в шоке, но соблазн велик, и вот уже после всего, году где-то в пятидесятом, все же решились кое-какие драконьи фокусы опробовать. Это и был проект «Минотавр». Естественно, таких технологий, чтобы соорудить монстра, у которого разум человеческий, а тело меняется под какую угодно среду, ни у кого не было, их и сейчас нет, но кое-что все-таки придумали. Создали такой киборг-скафандр, который подключается к человеческому организму – общая нервная система и все такое – и он способен очень быстро мутировать в нужном направлении, у него своя ДНК и специальные модули, в которые вставили материалы, которые я успел добыть из Драконьего Дома. Само собой, потребовались добровольцы, желающих нашлось достаточно, я тоже согласился.
Расскажи это сейчас мало-мальски грамотному специалисту, он упадет. Но ведь это теперь есть эти лаксианские методики, теория информационного поля и еще бог знает что. А тогда мы ни о чем таком слыхом не слыхали, и догадки даже не было, какие опасности скрыты в симбиотических схемах, подо что мы голову подставляем. Был голый энтузиазм.
Меня и четверых моих ребят упаковали в эти самые скафандры (а стоил каждый из них как авианосец) и перебросили в Линг-Шан – была там старая, почти уже не действующая База – агрессивные среды, экстрим, ну, и вообще то, что называется «условия, максимально приближенные». Тут приключения и начались. Еще раз скажу – ни у кого тогда представления не было, на какие сюрпризы способны симбионты, и когда эти сюрпризы грянули, мы оказались совершенно не готовы. Катастрофически не готовы. База ожила, импланты наши включились, и пошло-поехало.
Что там было, не перескажешь, и зря я, наверное, вообще об этом заговорил. Свихнулись все, и я в том числе. Я-то еще как-то успел выкрутиться из этой чертовой штуки, причем в буквальном смысле – как гриб из мицелия, скафандр без специального оборудования не снимешь, это хирургическая операция… А парней моих проросло насквозь, вместе с мозгами… Неизвестно, может, они и смогли бы жить дальше в таком состоянии, эксперимент есть эксперимент, но все четверо предпочли застрелиться, и стреляться-то им пришлось по нескольку раз, регенерация безумная, не повезло ребятам… На экзосистемах поставили крест, данные заперли в сейфы, и всех подробностей даже я не знаю. Приходил в себя год, даже больше, как будто бы очухался, но, как видите, не до конца.
Тут Диноэл увидел, что Мэриэтт смотрит на него уже с откровенным ужасом.
– Я больше не могу, – вдруг сказала она. – Это невыносимо.
С этими словами она повернулась и ушла, а Диноэл остался разглядывать красно-белый узор плиток пола, на котором она только что стояла. Он чувствовал, что между ними что-то произошло, но в неразберихе чувств не мог пока уяснить, что именно.
Впрочем, долго размышлять Диноэлу не пришлось – в скором времени его повели на муки. Сначала уложили в особенное кресло, увешали датчиками и заставляли поднимать то руку, то ногу, то быстрее, то медленнее, то вправо, то влево, потом пришло в движение и само кресло и попыталось вытряхнуть его на пол, и прочие чудеса в том же роде, затем ему опять что-то впрыснули, датчики заменили другими, и дальше команда молодежи в таких же халатах, как и у Мэриэтт, принялась играть с контактером в «дыши – не дыши». Далее последовала темная камера и шлем на голове, и еще черта в ступе и незнамо что. Сама же Мэриэтт упорно не появлялась.
Нахлынула волна посетителей. Объединяло их то, что каждый почему-то полагал, будто Диноэл на своей больничной койке умирает с голода. Одна за другой примчались девушки – готовить ни та, ни другая не умели и не любили, поэтому вместе с докладом, что работа по расшифровке продвигается, принесли немереное количество солений и копченостей с рынка и страшно возмущались отсутствием холодильника. За ними пожаловал Олбэни Корнуолльский с маринованными грибками и доставленной из тайных погребов бутылкой некой невероятной настойки по старинному рецепту его матушки. Чуть позже – вот вершина славы! – заглянул самолично его величество Ричард III, почему-то закутанный в шарф, с гроздью бананов в руке и в компании графа Роберта в его электрическом кресле.
– Какие гости! – воскликнул владыка Британии. – Надо же, куда дотянулась рука Земли! Съешь-ка вот бананчик. Ну, выздоравливай, – и с тем ушел.
Сладкоежка Роберт положил Дину на одеяло коробку зефира в шоколаде, негромко сказал: «Сэр Диноэл, наша договоренность остается в силе», – и укатил вслед за королем. Все чертовски мило, но где же Мэриэтт?
А Мэриэтт в это время переживала то, что до нее во все времена переживали тысячи и тысячи женщин: она выбирала между двумя мужчинами – с той лишь разницей, что аналитический подход избавлял ее от большинства сопутствующих иллюзий. Да, герцог Олбэни милый, приятный, немного пресноват, но свой, домашний человек, и будущее с ним, со всеми неизбежными проблемами, пусть и не расцвечено фейерверками, но надежно и определенно. А этот ужасающий, непонятный тип, прошедший через невероятные костоломки царств не от мира сего – просто ходячая катастрофа, да и все ли в порядке у него с головой? Но внутри нее что-то говорило: я не возражаю, да что там, я хочу, чтобы это чудище протянуло свою стократно покалеченную руку и взяло меня за то место, за какое пожелает, и пусть делает со мной что хочет, а дальше как в классике – знаю, что, возможно, потом прокляну эту минуту, но если этого не произойдет, я буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Опекая Салли, она чувствовала себя музой-утешительницей, с Олбэни она выступала в роли подруги-собеседницы, но лишь рядом с Диноэлом Мэриэтт ощущала себя настоящей женщиной в полный рост, со всеми достоинствами и недостатками этого звания, и это было несравнимо прекрасно.