– Привет, Макс, – с утра двадцать третьего апреля Уэйн Гретцки чувствовал себя как новенький, если проводить аналогии, то как новенький реактивный истребитель, среди поршневых бипланов. Теперь он понимал, что равными ему были очень немногие – среди русских только Быков, Макаров и, с некоторой натяжкой, Фетисов с Касатоновым. Третьяк и Харламов истребители классом повыше, но они с уже изрядно потраченным ресурсом, а вот Воронов казался чем-то просто запредельным, несмотря на всю телевизионную и газетную болтовню. Летающая тарелка с боевой мощью "Звезды смерти" и скоростью выше световой.
– Привет, Уэйн, – кивнул Воронов, снаряжающий своего енота к выходу на лёд. Небольшие подошвы с коньками крепились к лапам енота причудливым, но довольно красивым переплетением ремешков, – Физиотерапию тебе назначали всего двухчасовую, так что ты здоров как древний Мамонт, в момент максимального рассвета его могучего древнего здоровья. Погоди немного, я Челябера экипирую. Или ты торопишься?
– Куда мне теперь торопиться? – устами Уэйна Гретцки вдруг заговорил философ, он же и пожал плечами, – в команду меня обратно уже не ждут, несмотря на все слухи о чудесах Савельева.
– Ну, тогда погоди. – Воронов приладил еноту второй конёк и открыл перед ним калитку на лёд. Зверёк, очень осторожно переставляя задние лапы в странной обувке, дошёл до выхода, а потом неожиданно ловко покатился.
"Нет, Челябер, если тебе сейчас дать клюшку, она для тебя костылём на льду станет, сначала просто кататься научись". – Услышал у себя в голове фразу Воронова Гретцки.
– Ты учишь енота играть в хоккей?
– Учу, – кивнул Воронов, – и уверен, что среди енотов он станет непревзойдённой звездой хоккея.
– А зачем?
– Тебе назначено всего два часа физиотерапии. Хочешь проговорить это время о енотах и их хоккее, или потренироваться вылетать за борт?
Челябер покатался полчаса, а потом попросил сделать ему коньки для фигурного катания, Воронов пообещал, но как-нибудь позже. Сейчас у него задание провести Уэйну сеанс физиотерапии. И этот диалог Гретцки отчётливо слышал, хоть звуков никаких и не произносилось
– Впечатляет, – подвёл итог Гретцки, в шестой раз вылетев с площадки и выбираясь из-под сломанных зрительских кресел, – но это уже нечестная игра.
– Нечестная, – согласно кивнул Воронов, – но теперь уже и ты в этой игре нечестный. Неужели ты думаешь, что хоть кто-нибудь поднялся бы на ноги после шестого вылета за борт? Мне и самому это неинтересно, но у меня проблема, Уэйн – я пообещал отцу выиграть Чемпионат мира и Олимпийские игры. Ещё подростком был, но назад это уже не отыграешь, теперь придётся выигрывать.
– Заставляешь себя?
– На горных лыжах я покатался бы с большим удовольствием. Но это не значит, что мы с тобой не сможем поиметь с этого выгоду. Забьёшь мне только ты, причём так забьёшь, что на это и через сто лет любоваться будут. В первый раз завтра, а второй – в условном финале двадцать девятого.
– Хочешь сыграть на ставках?
– "Забьёт ли Гретцки Воронову?" После нашей физиотерапии это слишком многим покажется подозрительным, Уэйн. Нет. Деньги слишком смешные, чтобы из-за них подставляться под подозрения. Играть будем всерьёз, за исключением одного эпизода. Мы вас порвём в клочья, и ничего твоя шайба канадцам не даст, разве что её позже начнут разглядывать как "Мону Лизу". Как великое творение хоккея. Взамен я прошу тебя вывести на лёд Челябера. Он немало помог Савельеву с твоим лечением, так что ты ему должен.
– Что значит – вывести на лёд?
– То и значит. Ты представишь Челябера публике как разумное существо. Поиграешь с ним на вечерней тренировке в хоккей, поучишь чему-нибудь. На сегодняшнюю вашу тренировку все журналисты сбегутся, так что случай очень удобный
– "Наследие ушедших" – это твой енот?
– Нет, конечно. "Наследие ушедших" – это не енот, человек, или артефакт; это возможности, которые мы утратили. Мы утратили возможность стать подобными богам, хоть и были созданы по образу и подобию. Савельев сейчас как раз занимается изучением вопроса – кем и когда мы были этого лишены.
– И за что…
– Это уже третий вопрос, а он ещё даже на первый ответа не нашёл.
– Слушай, а для чего он мне помог? Незнакомому парню, всего за один доллар, хотя в его клинику стоит очередь мультимиллионеров с чемоданами денег.
– Да кто-ж его знает. Я же говорю – он что-то там изучает, а деньги… Это точно последнее, что его интересовало в твоём случае. Ну так что, представишь Челябера публике?
– Конечно! Это же такая сенсация – играющий в хоккей енот. Куда там излечению от травмы, этим теперь уже никого не удивишь, после стольких то чудес.
– Вот и отлично. А если ты заявишь после чемпионата, что именно Челябер научил тебя забивать Воронову, я научу тебя тем трюкам, из-за которых ты улетал за борт.
– Не вопрос, Макс. Тем более, что это не ложь. Я вас с енотом воспринимаю единым целым.
– Интересно. Очень интересно. Нужно будет обязательно рассказать это Савельеву. Ну что, готов? Часок до обеда можем покататься.
– Поехали!
Глава 31
Вечернюю тренировку сборной Канады двадцать третьего апреля захотели посмотреть не только аккредитованные на чемпионате журналисты. Почти мгновенное исцеление Уэйна Гретцки после тяжелейшей травмы вызвало бешеный интерес во всём мире, даже в бесконечно далёкой от хоккея Бразилии. Руководство ESPN свой шанс не упустило, и тренировка с чудесно исцелившимся Гретцки пошла в прямом эфире в восемнадцати странах.
Однако главной звездой репортажа стал не канадец. Явление публике хоккеиста Челябера, по степени сенсационности сравнилось бы разве что с предъявлением живого инопланетянина. Енот не продемонстрировал виртуозного катания и владения по размеру обрезанной для него клюшкой, но на льду действовал вполне осмысленно, примерно, как десятилетний человеческий ребёнок, уже пару лет занимающийся хоккеем.
Савельева пригласили сами благодарные канадцы, разумеется, не одного, а с группой поддержки. Словом, всех русских, которые проявят интерес. Впрочем, не только русских, к этому моменту в Финляндию съехались Бельмондо и Аль Пачино, Арчи Мур и Эдмон Жискар д'Эстен (теперь продюсер и ведущий самого рейтингового во Франции ток-шоу), Марлен Дитрих и Фрэнк Синатра (работающие сейчас над совместным альбомом) – и это только из "ближнего круга", и не считая Марину Влади, которую, несмотря на советский паспорт, все продолжали считать француженкой.
Вместе со съёмочной группой MGM Pictures Company (как обычно, Марина не упускала возможности снять документальный фильм об исторических событиях эпохи, а уж личное присутствие Максима для неё было слишком жирным маркером, чтобы пропустить такое) собралось больше ста человек, в том числе и Воронов-старший.
– Да, уж, – пробормотал Максиму отец, когда Челябер завершил свой получасовой кастинг, – а я, дурак, ещё просил тебя Юльку не обижать… такое чудо загубила бы. Семён, а он что, и правда разумный.
– В некоторых вопросах даже поразумнее нас с тобой, – усмехнулся Савельев, – но в некоторых никогда "разумным" не станет. Например, он не способен лгать. Вообще. А именно способность лгать и вывела человека на вершину пищевой цепочки. Подлость – наше главное оружие.
– Спасибо тебе, добрый человек, – саркастически усмехнулся Воронов-старший, – такой хороший вечер был…
– Так и не спрашивай, ибо во многих знаниях – многие печали. Максим, про Челябера теперь вопросы возникнут, а ты ведь его контрабандой ввёз, без карантина. Как бы арестовать его не попытались. Сходи, присмотри. Только не злобствуй, просто арестовать не позволь, потом договоримся.
– Сделаю, Семён Геннадьевич. Марина Владимировна, оператор со мной пойдёт?
– Конечно, Максим!
– Который? Дай-ка камеру посмотрю. Вроде исправная, снимай всё, что увидишь и ничего не бойся. Понял? Пошли.
– Прости недостойного, моя королева, – к Марине Влади протиснулся Аль Пачино, – я был слеп, глух и глуп, когда предложил тебе продать франшизу на "Наследие" Парамаунту.
– Что случилось, Альфредо? Ты прозрел, или начал слышать?
– Я поумнел!
– Опять у тебя обострение мании величия. – хмыкнула Марина, – Ты сам себе поставил этот диагноз? Думаешь, что если научился уворачиваться от моей сумочки – значит поумнел?
– Конечно! Пусть и не так сильно, чтобы ты это заметила, но я на правильном пути. Третье "Наследие" с этим енотом в главной роли соберёт полмиллиарда. Я уже обдумываю сценарий.
– С собой, в роли Гретцки. – кивнула Марина Влади, – а гонорары с Челябером ты уже согласовал? Или хотя бы приглашение к обсуждению получил?
– Я рассчитываю на содействие Савельева.
– Рассчитывать можно имея хоть какое-то представление о мире. Ты же пока даже не знаешь – ни зачем ты, ни где ты, ни кто ты.
– А ты знаешь?
– А я и не лезу. Если Савельев сочтёт нужным участие Челябера в моих проектах – он мне сам об этом скажет. Как сказал сегодня. Мой документальный фильм обязательно возьмёт Оскара. Сейчас именно мой оператор снимает сцену попытки ареста Челябера. Это тебе не кулаками махать, Альфредик.
– Может, помочь Максиму?
– Ты ещё даже слуха в полной мере не обрёл, будущий "Потрясатель Вселенных". Савельев ведь громко сказал – "не злобствовать и перевести конфликт в правовое поле".
– Но я злобствовать и не собирался.
– Именно ложь выведет Аль Пачино на вершину пищевой цепочки в мире кино, – торжественно перефразировала Савельева Влади и указала пальцем, – ведь именно он и есть квинтэссенция лжи. Подлейший отец любого порока! Хоть думай, кому ты врёшь, Альфредо. Меня учили не тому, чему тебя, но тоже кое-чему учили. С Савельевым сам договаривайся, такие твои примитивные тактические уловки со мной не сработают. Я тебя прощаю только потому, что ты даже не попытался применить "Силу Ци", хоть и чувствуешь, что гораздо сильнее меня.
– Не настолько уж и сильнее, моя королева. Да и то, сила моя подобна миллиардам стрел, выпущенных по современному танку. Зрелище красивое, но ущерб танку минимален, кое-где краску поцарапает. Вот если бы ты из танка в поле вышла, чтобы честно со мной сразиться…