ки, а мы по-чукотски и того меньше. Разговаривали больше руками. После такого «разговора» долго отогревали руки. Всё-таки мы поняли, что чукчу зовут Увакатыргин и что он приглашает нас в селение.
Он привёл нас к себе в круглую кибитку — ярангу. Пол и стены её покрыты мехами и оленьими шкурами. Внутри яранга разделяется пологом на две части. Первая половина — холодная, вроде как у нас коридор или сени. Здесь держат собак, здесь лежит добыча и всякие инструменты. Вторая половина жилая. Здесь тепло. Вместо печки и лампы — корытце с тюленьим жиром. В корытце лежит мох. Он пропитывается жиром и светит и греет.
Увакатыргин угостил нас моржовым мясом, напоил чаем и уложил спать.
Вот я сплю, и снится мне сон. Будто я десять раз подряд слетал в лагерь Шмидта, и будто я вывез всех челюскинцев.
Утром я проснулся, увидел чукотскую ярангу, спящих товарищей, вспомнил про самолёт и загрустил. Там, на ломкой льдине, челюскинцы, а я застрял здесь!
Потом я подумал: «Но ведь нас, советских лётчиков, много. Не я спасу, другие спасут».
И я немножко повеселел.
Петров сказал:
— Надо скорей сообщить в Москву по радио про наш самолёт, а то подумают, что мы погибли.
Увакатыргин отвёз нас на собаках в Ванкарем. Но там пургой сорвало антенну, и целых пять дней радио не работало. Все так и думали, что мы погибли. Я потом видел американские газеты, где большими буквами было написано: «Гибель русского полярного героя Ляпидевского». Я читал эти газеты и смеялся…
В Ванкареме мы взяли нужные инструменты и на собаках вернулись к самолёту — чинить мотор и «ногу».
Работа подвигалась медленно. Стоял жестокий мороз, дул сильный ветер. Часто мешала пурга.
Ремонт тянулся больше месяца. Больше месяца мы были оторваны от всего мира.
Мы не знали, спасены ли челюскинцы или сидят ещё на льдине.
Днём мы работали, а по вечерам коротали время как умели. Мы изучали чукотский язык, учили чукчей русскому.
И вот однажды прибежал Увакатыргин и стал весело кричать:
— Идут! Идут!
Кто «идут»? Откуда идут? Мы выскочили из яранги. Действительно, идут нарты. Мы побежали навстречу.
Челюскинцы! Одиннадцать человек!
Обрадовались мы им до невозможности! Пожалуй, больше, чем они нам обрадовались, когда мы к ним на льдину прилетели.
Они рассказали:
— Все челюскинцы уже сняты со льдины. Пока вы тут чинили самолёт, лётчики Молоков, Каманин, Водопьянов, Слепнёв, Леваневский и Доронин спасли всех. На льдине никого не оставили!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вот мы наконец починили самолёт и прилетели в Уэлен.
А там — полно! Там собрались все лётчики и все челюскинцы. Никогда ещё в маленьком чукотском селении не было столько народу. Чукчи принимали нас очень тепло и радушно. Они немало сделали для спасения челюскинцев: давали собак, помогали при починке самолётов, помогали строить аэродромы, были проводниками, перевозили на нартах лётчиков и челюскинцев, ничего не жалели.
Потом нас всех на пароходе отвезли в город Владивосток. Оттуда мы специальным, самым скорым поездом поехали в Москву.
Поезд был скорый, но ехали мы медленно. Не могу передать, что делалось по пути! На каждой станции, на самой-самой маленькой, нас встречали и провожали.
На больших станциях устраивались большие митинги. Играли большие оркестры. На маленьких станциях были маленькие оркестры. Но они всё равно с жаром играли в честь челюскинцев и лётчиков.
На каждой станции, на каждом полустанке нам подносили цветы и всякие подарки: альбомы, скульптуры, вышивки, фотографии, рисунки, модели, игрушки. Одному лётчику подарили даже маленького поросёнка.
Наши вагоны были заполнены подарками так, что повернуться негде было.
Но больше всего нам надавали тортов. Там были торты ореховые, шоколадные, песочные, ромовые, фруктовые. Торты маленькие, торты большие, торты-самолёты, торты-корабли, торты-портреты. Были торты даже в виде льдины. Если бы нам захотелось их все съесть, то пришлось бы целый год питаться одними тортами.
Но вот Москва!
Здесь нас встретили так, что рассказать слов не хватит! Вся Москва вышла нас встречать. Везде были лозунги, портреты, знамёна, флаги. Играла музыка. В машинах, обвитых красивыми гирляндами, нас повезли на Красную площадь. А вдоль улиц, по обеим сторонам, стояли москвичи. Они радовались и весело кричали:
— Ура! Привет челюскинцам! Привет лётчикам!
На Красной площади мы увидели всех членов правительства и нашего главного руководителя по спасению челюскинцев — товарища Куйбышева. Он нам сказал:
— Идите на трибуну!
Мы взошли и стали впереди.
Вдруг я увидел, что позади нас стоит народный комиссар тяжёлой промышленности товарищ Серго Орджоникидзе. Мне стало неудобно, что товарищ Орджоникидзе стоит сзади, и я ему об этом сказал. Он похлопал меня по плечу и ответил:
— Стойте здесь. Мы здесь всегда стоим, нас все знают и видят. Постойте и вы!
Потом нас в Кремле наградили орденами. Ещё по дороге в Москву мы узнали, что правительство установило новое звание Героя Советского Союза и присвоило его всем лётчикам, непосредственно участвовавшим в спасении челюскинцев — Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепнёву, Водопьянову и Доронину.
И вот в этот день, 23 июня 1934 года, Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин мне первому вручил орден Ленина и грамоту о присвоении звания Героя Советского Союза, а затем, позже, и Золотую Звезду Героя за № 1.
Всех челюскинцев наградили орденами Красной Звезды. Только Аллочку и Кариночку не наградили, потому что они были ещё маленькие. Сейчас они уже давно выросли и живут в Ленинграде.
Если кто из ленинградских ребят встретит их, обязательно передайте им привет от меня. Они, конечно, этого не помнят, зато я отлично помню, как обе они, закутанные, сидели в моём самолёте.
ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ
10. Лётчики — первые Герои Советского Союза: Ляпидевский, Леваневский, Слепнёв, Молоков, Каманин, Водопьянов и Доронин.
11. Самолёт Ляпидевского первым приземлился в лагере Шмидта.
12. Собачьи упряжки готовы к походу.
13. Самолёты Молокова и Каманина прилетели в лагерь почти одновременно.