– Он думает, что все это натворила одна и та же акула?
– Ну, точно он не знает, но склонен считать, что все-таки одна. Причем именно большая белая.
– Я тоже так думаю. Ну, то есть мне все равно, белая она, зеленая или голубая, но, скорее всего, это одна и та же акула.
– Почему?
– Ну, ничего нельзя знать наверняка, но все же… Вчера днем я позвонил в береговую охрану в Монтоке. Спросил, не попадались ли им в последнее время акулы. Они ответили, что ни одной не видели. Ни одной за весну! Ну, не так уж и странно, ведь лето только началось. Они сказали, что вышлют катер вдоль берега и потом сообщат, если вдруг что-нибудь заметят. Ну, я им позже позвонил. Они сказали, что часа два курсировали вдоль наших берегов и ничего такого не увидели. Поэтому в любом случае акул здесь мало. Они также сообщили, что если здесь и попадаются какие-нибудь акулы, то в основном это голубые акулы – длиной от пяти до десяти футов – и еще песчаные акулы, которые обычно людей не трогают. Судя по тому, что рассказал Леонард, он видел отнюдь не голубую акулу средних размеров.
– Хупер говорит, что мы можем поступить следующим образом. Теперь, когда ты распорядился закрыть пляжи, мы можем приманить ее. Разбросать в воде рыбьи потроха и прочие вкусности. Если поблизости окажется акула, говорит он, это сразу привлечет ее.
– Отлично, ничего не скажешь! Только этого нам сейчас не хватало – заманивать сюда акул! А если та тварь и в самом деле явится? Что тогда делать?
– Поймать ее.
– Чем? Моим ржавым спиннингом?
– Нет, гарпуном.
– Гарпуном? Гарри, у меня нет даже полицейского катера, не то что судна с гарпунной пушкой!
– Здесь много рыбаков. У многих есть лодки.
– Да, но это стоит как минимум сто пятьдесят долларов в день.
– Верно. Но мне все же кажется…
Какой-то шум в коридоре прервал Медоуза на полуслове.
Он и Броуди услышали, как Биксби сказал:
– Говорю же вам, мэм, у него совещание.
Затем послышался голос женщины:
– Чушь! Мне плевать, что он там делает. Все равно войду.
В коридоре послышался стук каблуков. Сначала это был один человек, затем двое. Дверь в кабинет Броуди распахнулась, в проеме, сжимая в руках газету, застыла мать Александра Кинтнера. По щекам убитой горем женщины текли слезы.
Через секунду за ее спиной появился Биксби.
– Простите, шеф. Я пробовал ее остановить, – сказал он.
– Ничего, Биксби, – ответил Броуди. – Прошу вас, миссис Кинтнер, заходите.
Медоуз встал и предложил ей свой стул, который стоял ближе других к столу. Но женщина направилась прямо к стоявшему за столом Броуди.
– Чем я могу…
Женщина хлестнула его по лицу газетой. Броуди не было больно, но он был все-таки потрясен. Особенно его потряс звук – такой резкий и звонкий, от него долго гудело в ушах. Газета упала на пол.
– Что это такое? – воскликнула миссис Кинтнер. – Что все это значит?
– О чем вы, мэм? – спросил Броуди.
– О том, что здесь вот написали! Вы ведь знали, что там опасно купаться, что акула уже кого-то прикончила, а вы это скрыли!
Броуди поначалу не знал, что ей ответить. Все сказанное, с формальной точки зрения, было правдой. Он не мог этого отрицать. Но и не мог согласиться, ведь это была еще не вся правда.
– Погодите, – ответил он. – Ну, то есть то, что вы говорите, это правда, но… прошу вас, миссис Кинтнер…
Он мысленно умолял ее взять себя в руки, чтобы он мог толком все объяснить.
– Это вы убили Алекса! – пронзительно закричала она, и Броуди был уверен, что ее крик был слышан на парковке, на улице, в центре города, на пляжах. Что их слышал весь городок. Он был уверен, что слышали даже его жена и дети.
И подумал: «Останови ее, пока она не выкрикнула еще что-нибудь». Но единственное, что ему удалось произнести, это: «Ш-ш-ш-ш-ш!»
– Вы! Вы убили его!
Плотно прижав кулаки к бокам, она наклонила голову и подалась всем телом вперед, как будто пыталась каждое свое слово вонзить в Броуди:
– Вам это даром не пройдет!
– Прошу вас, миссис Кинтнер, – бормотал Броуди, – успокойтесь. Дайте же мне объяснить.
Он дотронулся до ее плеча, хотел усадить на стул, но женщина отскочила в сторону как ошпаренная.
– Уберите прочь свои руки! – завизжала она. – Вы знали! Вы все знали, но ничего не сказали. И теперь мой шестилетний сын, мой чудесный мальчик… – Слезы брызнули у нее из глаз, а сама она вся затряслась от гнева. – Вы знали! Почему вы не сказали? Почему?! – Обхватив плечи руками, словно ожидая, что на нее вот-вот наденут смирительную рубашку, она заглянула Броуди в глаза. – Почему?
– Дело в том… – Броуди с трудом подбирал слова. – Это длинная история. – Ему казалось, что он ранен, что его покидают силы, как будто в него выстрелили. Он не был уверен, что сможет ли даже что-нибудь произнести.
– Кто бы сомневался, – сказала женщина. – О, ужасный вы человек. Вы просто ужасный, ужасный человек… Вы…
– Да прекратите же! – крикнул Броуди, и в этом выкрике были и мольба и требование. Женщина замолчала. – Ну, а теперь послушайте меня, миссис Кинтнер. Вы неправильно все поняли. Все было не так. Спросите у мистера Медоуза.
Остолбеневший Медоуз молча кивнул.
– Конечно же, подтвердит! Отчего ж не подтвердить? Он ведь ваш приятель, не так ли? Может, он даже науськивал вас. – Ее снова охватил гнев. – Вы, наверное, сговорились. Так ведь проще. Может, вы даже на этом заработали?
– Что?!
– Вы заработали деньги за кровь моего сына? Вам кто-нибудь заплатил за то, чтобы вы держали язык за зубами?
Броуди был в ужасе.
– Боже, что вы такое говорите! Конечно же, нет!
– Тогда почему? Скажите, почему? Я вам заплачу. Просто скажите, почему!
– Потому что мы не думали, что это произойдет еще раз.
Броуди даже сам удивился, как кратко и ясно он сумел все сформулировать.
Некоторое время женщина молчала, переваривая услышанное. Казалось, она повторяет про себя слова Броуди.
– О господи! – проговорила она мгновение спустя.
И внезапно силы оставили ее. Она больше не могла держаться. Она плюхнулась на стул рядом с Медоузом и, судорожно всхлипывая, зарыдала.
Медоуз пробовал как-то успокоить ее, но она ничего не слышала. Не слышала, как Броуди попросил Биксби вызвать врача. Она ничего не видела, не слышала и не чувствовала, когда в кабинет вошел доктор. Выслушав объяснения Броуди, он попытался заговорить с женщиной. Врач сделал ей укол успокоительного, а потом – в сопровождении полицейского – проводил к своей машине и повез в больницу.
Когда они уехали, Броуди взглянул на часы и сказал:
– Еще даже девяти нет. Еще никогда так не хотелось выпить…
– Если ты серьезно, – оживился Медоуз, – то у меня в кабинете найдется немного виски.
– Нет. Для меня это, скорее всего, сигнал. О том, как пройдет остаток дня. Мне все же понадобится ясная голова.
– Это нелегко, но тебе все же не следует принимать ее слова слишком близко к сердцу. Ну, то есть женщина до сих пор в шоке.
– Знаю, Гарри. Любой врач скажет, что она не соображает, что несет. Загвоздка в том, что я уже обмозговал массу вещей, о которых она упомянула. Ну, не в таких резких тонах, конечно. Хотя суть от этого не меняется.
– Ладно тебе, Мартин. Не стоит во всем себя винить.
– Знаю. Зато можно винить Ларри Вона. Или, может, даже тебя. Дело ведь в том, что две вчерашние смерти можно было предотвратить. Я мог их предотвратить, но ничего не сделал. И точка.
Зазвонил телефон. На звонок ответили в соседнем помещении, после чего голос по селектору сообщил: «На проводе мистер Вон».
Броуди нажал на загоревшуюся кнопку и снял трубку:
– Привет, Ларри. Неплохо провел уик-энд?
– До одиннадцати часов вчерашнего вечера все было хорошо, – ответил Вон. – А потом я включил радио в машине, когда возвращался домой. Боролся с искушением позвонить тебе, но потом решил, что у тебя и без того выдался нелегкий день.
– Вот с этим решением я, пожалуй, соглашусь.
– Только не мучай меня, Мартин. Мне и так плохо.
Броуди хотел спросить: «Да неужели, Ларри?» Ему очень хотелось позлорадствовать, а заодно и взвалить на кого-нибудь другого часть собственных страданий. Но он понимал, что так будет не очень справедливо, да и вряд ли получится. Поэтому он лишь буркнул:
– Конечно.
– За одно только сегодняшнее утро со мной расторгли два контракта аренды. Большие суммы. И люди весьма солидные. Контракты они подписали раньше, и я пригрозил, что могу подать на них в суд. Они ответили, что, мол, ради бога, а они между тем поедут отдыхать в другое место. Я даже боюсь отвечать на телефонные звонки. К тому же у меня еще два десятка домов не сданы на август!
– Я очень хотел бы как-то подбодрить тебя, Ларри, но боюсь, что это только начало. Дальше будет еще хуже.
– То есть? Что ты хочешь этим сказать?
– А то, что пляжи будут закрыты.
– А сколько времени, по-твоему, нужно продержать их закрытыми?
– Не знаю. Столько, сколько потребуется. Несколько дней. Может, и больше.
– А ты не забыл, что Четвертое июля выпадает на следующий уик-энд?
– Конечно, нет.
– Надеяться на хорошее лето уже не приходится, но мы могли бы исправить хоть что-то. Тот же август. Если, конечно, повезет на День независимости.
Броуди не мог толком понять, куда клонит Вон.
– Ты опять за свое, Ларри?
– Да нет, не совсем. Просто размышляю вслух. Или даже молюсь. Но как бы там ни было, на какой срок ты намерен закрыть пляжи? На неопределенный? Как ты поймешь, что та… тварь убралась отсюда?
– Так далеко я не загадывал. Знаешь, как-то не было времени. Я даже не знаю, как она здесь очутилась. Разреши мне кое-что спросить. Так просто, из любопытства.
– О чем ты?
– Что у тебя за партнеры в фирме?
Наступило неловкое молчание, после которого Вон спросил:
– Что именно ты хочешь знать? И как это связано с тем, что происходит?
– Я ж говорю: из любопытства.