– Что тебе почитать? – спросил он.
– Не нужно мне читать, – ответил мальчик, которому было семь лет. – Я хочу, чтобы ты рассказал.
– Хорошо. О чем же тебе рассказать?
– Об акуле. Расскажи про акулу.
Мужчина вздрогнул.
– Да нет. Давай лучше я расскажу тебе про… медведя.
– Нет, про акулу! Хочу про акулу.
– Сказку? Однажды жил да был… Так?
– Ну, да. Однажды жила-была акула, которая ела людей…
– Ну, это не слишком интересная история.
– А почему акулы едят людей?
– Наверное, потому что они голодные. Вообще, не знаю.
– А у тебя пойдет кровь, если акула тебя съест?
– Конечно, – ответил мужчина. – Слушай, давай я лучше расскажу тебе про какое-нибудь другое животное. Если я начну рассказывать про акулу, ты потом будешь плохо спать.
– Не буду. Если бы меня попробовала съесть акула, я бы стукнул ее по носу!
– Никакая акула не посмеет тебя съесть!
– Но почему? Если я пойду купаться, то может. Разве акулы не едят чернокожих?
– Ну-ка прекрати! Больше слышать ничего не хочу об акулах! – Мужчина покопался в кучке книг на столике. – Вот. Сейчас почитаю тебе «Питера Пэна».
Часть вторая
Глава 6
В пятницу днем, возвращаясь домой из Саутгемптонской больницы, Эллен заглянула на почту, чтобы купить марок и проверить корреспонденцию. В Эмити почту не доставляли на дом. Чисто теоретически срочную корреспонденцию должны были доставлять по любому адресу в радиусе одной мили от почтамта. Но на практике даже срочные телеграммы (за исключением тех, на которых стоял штемпель федерального правительства) хранились на почте до востребования.
Почта размещалась в небольшом квадратном здании на Тил-стрит, совсем рядом с Мейн-стрит. Там было пятьсот почтовых ящиков, триста сорок из которых арендовались постоянными жителями Эмити. Остальные сто шестьдесят были выделены курортникам, а кому какой достанется, целиком зависело от прихотей начальницы почтового отделения Минни Элдридж. Те, кто ей приглянулся, получали разрешение арендовать ящики на все лето. Те же, кому она не симпатизировала, были вынуждены становиться в очередь у стойки. Поскольку никто из курортников не мог арендовать ящик на весь год, никто из них толком не знал, будет ли у них почтовый ящик на следующий сезон, когда они снова приедут сюда в июне, или нет.
Мало кто сомневался, что Минни Элдридж уже давно за семьдесят, но ей каким-то образом удалось убедить чиновников в Вашингтоне, что она еще не достигла пенсионного возраста. Она была маленькой и на вид хрупкой, но при этом таскала и перекидывала пакеты и коробки почти так же проворно, как и двое парней, работавших на почте вместе с ней. Она никогда не рассказывала ни о своем прошлом, ни о своей личной жизни. Знали о ней лишь только то, что родилась она на острове Нантакет и уехала оттуда вскоре после начала Первой мировой войны. Она так долго прожила в Эмити, что в городе не было человека, который бы ее не знал, и считала себя не только коренной жительницей, но и экспертом по истории города. Она весьма охотно, без каких бы то ни было уговоров, могла рассказать о том, почему город назвали Эмити, рассказывала о жившей в XVII веке Эмити Хоупвелл, которую приговорили к смертной казни за колдовство. Минни доставляло особое удовольствие порассуждать о значительных событиях из прошлого города: о высадке британских войск во время Войны за независимость (о том, как англичане попытались обойти с фланга отряды колонистов, а потом сбились с пути и без толку бродили взад-вперед по Лонг-Айленду); о пожаре 1823 года, уничтожившем все дома, кроме церкви; о крушении судна с контрабандными спиртными напитками в 1921 году (судно в итоге подняли, однако к тому времени весь груз, снятый с парохода для того, чтобы облегчить его подъем, бесследно пропал); об урагане 1938 года и о широко освещавшейся в прессе (хотя полностью и не подтвержденной) высадке трех немецких шпионов на пляже у Скотч-роуд в 1942 году.
Эллен и Минни недолюбливали друг друга. Эллен чувствовала, что не нравится Минни. Минни же испытывала странную неловкость в присутствии Эллен, поскольку не могла ее толком «классифицировать». Ведь Эллен не принадлежала ни к курортникам, ни к местным жителям. Право на круглогодичное пользование почтовым ящиком она бы никогда не получила, если бы… не вышла замуж.
Минни была на почте одна. Когда вошла Эллен, она разбирала корреспонденцию.
– Доброе утро, Минни, – сказала Эллен.
Минни взглянула на стенные часы над стойкой и лишь потом ответила:
– Добрый день.
– Можно мне набор восьмицентовых марок? – попросила Эллен, положив на стойку одну пятидолларовую бумажку и три – по одному доллару.
Минни опустила в ящики несколько писем, отложила оставшуюся пачку и прошла к стойке. Она дала Эллен набор почтовых марок, а деньги смахнула в выдвижной ящик.
– Что там Мартин собирается делать с этой акулой? – спросила она.
– Не знаю. Наверное, они попробуют поймать ее.
– Разве может ли кто-нибудь поймать на крючок Левиафана?
– Простите, не поняла?
– Книга Иова, – ответила Минни. – Ни одному смертному не дано изловить эту рыбу.
– Зачем вы так?
– Потому что нам не суждено ее поймать, вот зачем. Наc готовят.
– К чему?
– Со временем мы об этом узнаем.
– Понимаю. – Эллен положила марки в сумочку. – Что ж, возможно, вы правы. Благодарю вас, Минни, – повернувшись, она направилась к двери.
– Ошибки здесь быть не может, – бросила Минни ей вслед.
Эллен вышла на Мейн-стрит, свернула направо, миновав магазин женской одежды и антикварную лавку. Остановившись у магазина скобяных изделий, она вошла внутрь. Но на звук колокольчика никто не вышел. Она подождала несколько секунд, потом окликнула:
– Альберт?
Эллен прошла к распахнутой двери, ведущей в подвал. Здесь до нее донесся разговор двух мужчин.
– Я сейчас, – отозвался Альберт Моррис. – Здесь их у меня целая коробка, – сказал он другому мужчине. – Поройтесь там, может, найдете то, что вам нужно.
Внизу появился Моррис и начал осторожно, ступенька за ступенькой, подниматься наверх, крепко держась за перила. Ему было немногим больше шестидесяти, а два года назад он перенес сердечный приступ.
– Крепительные утки, – сказал он, поднимаясь.
– Что? – удивилась Эллен.
– Крепительные утки. Парню нужны крепительные утки для его лодки. Он капитан линкора, не иначе! Потому что ищет крепительные утки каких-то гигантских размеров. А вам чем могу помочь?
– Да вот… Износился резиновый наконечник для крана на кухне. Ну, такой… с пульверизатором. Хочу раздобыть новый.
– Без проблем. Они у меня вон там. – Моррис подвел Эллен к шкафчику посередине. – Такой? – Он достал резиновый наконечник.
– Да, абсолютно!
– Восемьдесят центов. В кредит или наличными?
– Наличными. Не нужно из-за каких-то восьмидесяти центов выписывать кучу бумажек.
– Ну, это не беда. Иногда приходится записывать в кредит и меньшую сумму, – заметил Моррис. – Я мог бы вам такое рассказать!
Они прошли к кассе, и, выбивая чек, Моррис сказал:
– Многие здесь озабочены этой историей с акулой.
– Знаю. Их не в чем винить.
– Они считают, что пляжи нужно снова открыть.
– Ну, я…
– А что по мне, так в голове у этих людей солома вместо мозгов. Уверен, что Мартин делает все правильно.
– Рада это слышать, Альберт.
– Кстати, может быть, тот новый парень поможет нам.
– Какой еще парень?
– Специалист по морской фауне из Массачусетса.
– Ах да. Недавно слышала, что он в городе.
– Да он здесь, у меня!
Эллен огляделась вокруг, но никого не заметила.
– Где – здесь?
– Внизу, в подвале. Это ему вдруг понадобились здоровенные крепительные утки.
Эллен услышала шаги по лестнице. Обернувшись, она увидела Хупера. Ее вдруг охватило такое сильное, почти девичье волнение, как будто она только что встретила возлюбленного, которого не видела много-много лет. Она не была знакома с ним, и в то же время в этом человеке было что-то очень знакомое.
– Я нашел их, – сказал Хупер, который нес две большие крепительные утки из нержавеющей стали. Он подошел к стойке и вежливо улыбнулся Эллен. – Вот эти то, что надо, – сказал он Моррису, положил товар на прилавок и протянул двадцатидолларовую банкноту.
Эллен все смотрела на Хупера, пытаясь понять, кого же все-таки он ей напоминает. Она надеялась, что Альберт Моррис познакомит их, но тот и не думал этого делать.
– Простите, – обратилась она к Хуперу, – но мне нужно вас кое о чем спросить.
Хупер взглянул на нее и снова улыбнулся. Это была приятная дружелюбная улыбка, от которой его резкие черты лица смягчились, а светло-голубые глаза засветились.
– Конечно, – сказал он. – Спрашивайте.
– Вы случайно не родственник Дэвида Хупера?
– Это мой старший брат. Вы разве знаете Дэвида?
– Да, – сказала Эллен. – Вернее, знала. Когда-то давно он за мной ухаживал. Я Эллен Броуди. Урожденная Эллен Шеперд. Это моя девичья фамилия.
– О, конечно. Помню вас.
– Неужели?
– Помню. Без шуток. Сейчас я вам докажу. Дайте подумать… Прическа у вас тогда была покороче, под средневекового пажа. Вы постоянно носили такой браслет… с брелоками. Помню один большой брелок в форме Эйфелевой башни. И еще вы все время напевали одну песню… как она называлась? «Шибум» или что-то в этом роде. Правильно?
Эллен рассмеялась.
– Господи, ну и память же у вас! Я сама давно уже забыла эту песню.
– Поразительно, какие мелочи производят на ребят впечатление. Сколько времени вы встречались тогда с Дэвидом… года два?
– Точнее, два лета, – сказала Эллен. – Это было чудесное время.
– А меня вы помните?
– Довольно смутно. Помню, что у Дэвида был младший брат. Вам, наверное, тогда было лет девять или десять.
– Примерно так. Дэвид на десять лет старше меня. Вот еще я что помню: все звали меня Мэтт, и мне казалось, что это звучит как-то по-взрослому. А вот вы называли меня Мэттью. И говорили, что так благороднее. Наверно, я тогда влюбился в вас.