– Я бы на вашем месте не переживал. Наверно, какие-то проблемы. С нами всеми такое случается время от времени.
– Знаю, но… Что-то не так. Что-то случилось. Я это чувствую. Он вот уже несколько дней сам не свой и ведет себя странно. Вот я и подумала, что, может быть, вы… его друг… Вы не знаете, что с ним такое?
Друг, подумал Броуди. Вот и Вон то же самое говорил, да только это в прошлом.
– Мы были друзьями, – сказал он. – И – нет, Элеонора, я не знаю, в чем дело. Но если хотите, поговорю с ним об этом.
– Правда, Мартин, поговорите? Я была бы очень вам признательна. Но, пожалуйста, не упоминайте, что я вам звонила. Ларри не хочет, чтобы я вмешивалась в его дела.
– Не скажу. Не волнуйтесь. Постарайтесь уснуть.
– А его можно оставить на ночь в кресле?
– Конечно. Просто снимите обувь и накройте его одеялом. Все будет хорошо.
Стоя за прилавком своего магазинчика кулинарии, Пол Леффлер посмотрел на часы и повернулся к жене, аппетитной красавице Роуз, которая убирала в холодильник коробки со сливочным маслом.
– Без четверти девять. Что скажешь, если мы немного сжульничаем и закроемся на пятнадцать минут раньше?
– После такого дня, как сегодня, я, пожалуй, соглашусь. Восемнадцать фунтов болонской! Когда это мы в последний раз продавали столько болонской в один день?
– А швейцарский сыр? Бывало ли такое раньше, что у нас заканчивался швейцарский сыр? Вот бы еще несколько таких деньков. Ростбифы, ливерная колбаса… буквально все. Такое впечатление, что все, от Бруклин-Хайтс до Истхэмптона, едут к нам за сандвичами.
– Бруклин-Хайтс, подумать только! Пенсильвания. Один парень сказал, что приехал из самой Пенсильвании. И только ради того, что увидеть акулу. У них что, нет рыбы в Пенсильвании?
– Кто их знает. У нас здесь как будто Кони-Айленд.
– Городской пляж, должно быть, превратили в свалку.
– Оно того стоит. Парочку удачных дней мы все же заслужили.
– Слышала, пляжи опять закрыли, – сказала Роуз.
– Да. Я всегда говорю, беда одна не ходит.
– Ты это о чем?
– Не знаю. Давай закрываться.
Часть третья
Глава 11
Море казалось застывшим, словно желатин. Ни ветерка, ни малейшей зыби на воде. Солнце втягивало поднимающиеся снизу дрожащие волны тепла. Время от времени пролетающая крачка устремлялась вниз, за добычей, и снова взлетала, оставляя после себя бесконечно расходящиеся круги.
Шхуна как будто замерла, едва заметно дрейфуя с отливом. На корме, в держателях, застыли два удилища, за которыми тянулись проволочные лески, исчезавшие в следовавшем за лодкой маслянистом пятне.
Там же, на корме, рядом с баком на двадцать галлонов, сидел Хупер. Время от времени он опускал в бак ковш, зачерпывал приманку и выливал содержимое за борт.
В носовой части лодки двумя рядами лежали десять деревянных бочонков, каждый размером с пивной кег и каждый оплетен пеньковым канатом в три четверти дюйма толщиной и сто футов длиной. Сложенный бухтой, каждый канат заканчивался стальным гарпуном.
Броуди сидел на привинченном к палубе вращающемся кресле и изо всех сил старался не уснуть. Было жарко, и он обливался потом. За все шесть часов сидения и ожидания ни ветерка, ни облачка. Шея обгорела, и при малейшем повороте головы воротник форменной рубашки болезненно царапал кожу. Запах его собственного тела смешивался с вонью от рыбьих потрохов и крови в баке и отзывался приступами тошноты.
Он чувствовал себя посторонним, ввязавшимся не в свое дело.
Взгляд его переместился на ходовой мостик и стоящего на нем Квинта – белая футболка, выцветшие джинсы, белые носки и серые топсайдеры.
На вид Квинту было около пятидесяти, и хотя, конечно, ему было когда-то двадцать, а когда-нибудь могло стать шестьдесят, представить его каким-то другим казалось невозможным. Нынешний возраст Квинта представлялся естественным для него и вечным. Рыбак был высоким, около шести футов и четырех дюймов, худым, 180–190 фунтов, и лысым – не бритым, а именно лысым, без единого волоска на голове и без малейшего указания на то, что на ней вообще когда-либо присутствовала какая-то растительность. Сейчас, при высоком и жарком солнце, лысину прикрывала кепка морского пехотинца. Как и все остальное в нем, лицо у Квинта было жесткое, с резкими чертами и длинным, прямым носом. Когда он смотрел с мостика вниз – таких темных глаз Броуди ни у кого еще не видел, – то как будто целился, глядя вдоль носа, словно вдоль ружейного ствола. Ветер, соль и солнце просолили, прокалили кожу, оставив на ней глубокие морщины. Стоя на мостике, он не сводил глаз с остающейся за кормой жирной пленки.
Струйка пота, сорвавшись с подбородка, поползла по груди. Броуди вздрогнул, дернул головой и, поморщившись от болезненного укуса в шею, уставился на мутное пятно.
– Не понимаю, как вам это удается, – сказал он. – Неужели вы никогда не носите защитные очки?
Квинт посмотрел вниз.
– Никогда, – произнес он безразличным тоном, вовсе не предполагающим приглашение к разговору.
Но Броуди было скучно, и ему хотелось поговорить.
– Что так?
– Не чувствовал необходимости. Я вижу вещи такими, какие они есть. Так лучше.
Броуди посмотрел на часы. Начало третьего. Еще три-четыре часа, и придется возвращаться домой.
– И много выпадает таких вот дней? – Возбуждение первых утренних часов прошло, и Броуди уже не сомневался, что день потрачен впустую и увидеть акулу им не доведется.
– Каких?
– Таких, как сегодня. Когда сидишь целый день и ничего не происходит.
– Бывают.
– И люди платят, даже если ничего не поймали?
– Таковы правила.
– Даже если и клева не было?
Квинт кивнул.
– Такое случается нечасто. Обычно что-то да клюет. Или что-то наколешь.
– Наколешь?
– Да, такой вон пикой, – Квинт кивнул на лежащие на корме гарпуны.
– И что же вы ими накалываете? – поинтересовался Харпер.
– Все, что мимо проплывает.
– Неужели? Я не…
– Глянь-ка, взяло наживку, – перебил его Квинт.
Заслонившись ладонью от солнца, Броуди бросил взгляд за корму, но как ни всматривался, маслянистое пятно оставалось нетронутым, вода спокойной.
– Где? – спросил он.
– Секунду, сейчас увидите.
И тут же правая леса с мягким металлическим свистом устремилась вниз, разрезая морскую гладь ровной серебристой линией.
– Берите спиннинг, – сказал Квинт, – и как только я скажу, ставьте на стопор и подсекайте.
– Акула? – При мысли о возможной схватке с этим чудовищем, этим жутким кошмаром сердце заколотилось в груди и во рту пересохло. Он вытер о брюки влажные ладони, вытащил из держателя удилище и поставил между ног.
– Эта? – отрывисто хохотнул Квинт. – Нет, так, мелочь. Попрактикуйтесь пока на ней. – Несколько секунд он смотрел на воду, потом бросил: – Подсекайте!
Броуди толкнул вперед рычажок на катушке, отклонился назад и потянул. Конец удилища выгнулся дугой. Правой рукой Броуди начал поворачивать ручку, чтобы подтянуть рыбину, но катушка как будто застопорилась. Леса продолжала разматываться.
– Я подтяну, – предложил, поднимаясь с транца, Хупер.
– Не трогайте удилище! – предупредил Квинт.
Хупер недоуменно и даже с обидой посмотрел на рыбака.
Что бы ты понимал, подумал, взглянув на океанографа, Броуди.
– А-аа, – протянул Хупер.
– Думал, вы в рыбалке хоть чуть да разбираетесь.
Ихтиолог промолчал и, повернувшись, снова сел на транец.
Броуди держал удилище обеими руками. Рыбина ушла вглубь и медленно ходила из стороны в сторону, но лесу уже не натягивала. Наклонившись вперед, Броуди покрутил катушку, быстро подобрал слабину и, напрягая мышцы плеч и спины, подтянул рыбину поближе. Левое запястье болело, пальцы правой руки начали неметь от напряжения.
– Что ж такое на крючке? – проворчал он.
– Голубая акула, – сказал Квинт.
– Весит, должно быть, с полтонны.
Рыбак рассмеялся.
– Может, фунтов сто пятьдесят.
Вперед – назад, наклониться – потянуть, вперед – назад, наклониться – потянуть…
– Хорошо получается, – услышал Броуди голос Квинта. – А теперь держите.
Легко и непринужденно Квинт спустился по трапу с мостика, держа в руке старую армейскую винтовку М-1, и, остановившись у планшира, посмотрел вниз.
– Хотите увидеть вашу рыбку? Подойдите.
Броуди поднялся со стула и, подбирая на ходу провисшую лесу, подошел к борту.
В темной воде акула и впрямь казалась голубой. Длинная, около восьми футов, изящная, с длинными грудными плавниками, она медленно перемещалась из стороны в сторону и уже не сопротивлялась.
– Красивая, да? – сказал Хупер.
Квинт сдвинул предохранитель и, когда акула повернула голову так, что ее пасть оказалась в нескольких дюймах от поверхности, произвел три выстрела подряд. Три пули проделали в голове рыбы три ровных отверстия. Крови не было. Акула дернулась и затихла.
– Мертва, – сказал Броуди.
– Черта с два, – возразил Квинт. – Может, только оглушена. – Он вытащил из кармана перчатку, надел ее на правую руку и взялся за лесу. Потом достал нож из чехла на ремне, вытащил акулью голову из воды и перегнулся через планшир. Пасть была открыта на два или три дюйма в ширину. Ее правый глаз, частично затянутый белой пленкой, невидяще смотрел на Квинта. Рыбак вогнал лезвие в акулью пасть и попытался раскрыть ее, но маленькие треугольные зубы сомкнулись и не разжимались. Вытащить лезвие стоило Квинту немалых усилий. Вернув нож в чехол, он достал из другого кармана кусачки.
– Платите вы мне неплохо, так что я, пожалуй, могу позволить себе потерять крючок и поводок.
Он уже собрался перекусить поводок, но вдруг остановился, убрал в карман кусачки и снова вынул нож.
– Минутку. Смотрите. Народу это нравится. – Держа поводок в левой руке, он вытащил рыбину почти целиком из воды и одним быстрым движением вскрыл ей брюхо от анального плавника почти до нижней челюсти.