– Да. – Эллен посмотрела на сковородку с кусочками курицы.
– Теперь ты, наверно, не самого высокого мнения обо мне.
– Я не собираюсь судить тебя, Ларри.
– Я никому не желал зла. Надеюсь, ты мне веришь.
– Верю. Элеоноре многое известно?
– Она ничего не знает, бедняжка, и я хочу, насколько это возможно, удержать ее в неведении. Поэтому, в частности, и хочу уехать. Элеонора любит меня, и мне не хотелось бы отнимать эту любовь… у нас обоих. – Вон наклонился над раковиной. – Знаешь, иногда я думаю… думаю уже на протяжении многих лет, что мы с тобой могли бы стать чудесной парой.
Эллен зарделась от смущения.
– Ты о чем?
– Ты из хорошей семьи. Знаешь всех тех людей, знакомство с которыми отняло у меня немало сил и времени. Мы смогли бы поладить и стать своими в Эмити. Ты – милая, добрая, сильная. Ты была бы настоящим ценным активом. И я думаю, что смог бы обеспечить такую жизнь, которая тебе бы понравилась.
Эллен улыбнулась.
– Я вовсе не такая сильная, как ты думаешь. И совсем не уверена, что стала бы таким уж ценным активом.
– Ты недооцениваешь себя. Надеюсь, Мартин понимает, каким владеет сокровищем. – Вон допил джин и поставил стакан в раковину. – Впрочем, предаваться мечтам уже нет смысла. – Он пересек кухню, тронул Эллен за плечо и поцеловал в висок. – Прощай, дорогая. Вспоминай меня иногда.
Эллен посмотрела на гостя.
– Буду. – Она поцеловала его в щеку. – Куда направишься?
– Не знаю. Может быть, в Вермонт. Или в Нью-Гемпшир. Займусь, например, продажей земли любителям покататься на лыжах. Кто знает? Не исключено, сам увлекусь спортом.
– Ты уже поставил в известность Элеонору?
– Предупредил, что нам, может быть, придется переехать. Она улыбнулась и сказала: «Как пожелаешь».
– Скоро уезжаете?
– Как только обсужу с адвокатами вопросы, связанные с моими… обязательствами.
– Пришли открытку, когда устроишься, чтобы мы знали, где ты и как.
– Обязательно. До свидания. – Вон вышел из комнаты, и Эллен услышала, как закрылась за ним сетчатая дверь.
Подав детям ужин, она поднялась в спальню и села на кровать. «Жизнь, которая тебе бы понравилась» – так сказал Вон. Интересно, какой могла бы быть жизнь с Ларри Воном? Конечно, деньги. Конечно, признание. Ей не пришлось бы сожалеть о той жизни, которую она вела девчонкой, потому что та жизнь никогда бы не кончилась. Не было бы страстного желания обновления, самоутверждения, подтверждения своей женской привлекательности, потребности флиртовать с такими, как Хупер. Но нет. До этого ее, как и многих других женщин, неделями остававшихся в одиночестве в Эмити, пока их мужья работали в Нью-Йорке, могла бы довести скука. Жизнь с Ларри Воном была бы жизнью без вызовов, жизнью дешевой сытости.
Размышляя над словами Вона, Эллен начала понимать, насколько в самом деле богата ее жизнь: отношения с Броуди давали больше, чем все то, что мог предложить Ларри Вон; мелкие испытания и крошечные триумфы складывались в нечто особенное, близкое к радости. И по мере того, как росло осознание этого, росло и сожаление по растраченным впустую чувствам и упущенному времени, в течение которого она пыталась цепляться за прошлое. Внезапно ей стало страшно – а что, если прозрение наступило слишком поздно и что-то случится с Броуди прежде, чем она насладится плодами своего взросления? Она посмотрела на часы – 6.20. Ему бы уже следовало быть дома. Да, с ним что-то случилось. О нет, Господи, только не с ним, не допусти этого.
Внизу открылась дверь. Эллен соскочила с кровати, выбежала в холл и слетела по лестнице вниз. Увидев Броуди, она обняла его за шею и крепко поцеловала в губы.
– Боже мой, – сказал он, когда жена отстранилась. – Какой жаркий прием.
Глава 13
– Нет, эту штуковину вы на мою лодку не погрузите, – заявил Квинт.
Они стояли на причале в свете наступающего дня. Солнце поднялось из-за горизонта, но его скрывала растянувшаяся вдоль восточного края неба низкая гряда облаков. С юга дул легкий, теплый ветерок. Шхуна уже была готова к выходу в море. Бочонки выстроились на носу, спиннинги застыли в держателях, поводки пристегнуты к ушкам катушек. Едва слышно пыхтел мотор, клокочущие пузырьки вырывались из выхлопной трубы, когда ее заливали невысокие волны, и дизельная копоть поднималась над водой и уносилась с бризом.
Мужчина в конце пристани сел в пикап, завел двигатель, и грузовичок медленно покатил по грунтовой дороге. Нанесенная с помощью трафарета надпись на дверце гласила: Институт океанографии, Вудс-Хоул.
Квинт стоял спиной к лодке, перед Броуди, Хупером и алюминиевой клеткой между ними. Клетка была чуть больше шести футов в высоту и ширину и около четырех футов в глубину. В клетке имелась контрольная панель и два цилиндрических баллона. На полу лежали кислородный баллон, регулятор, маска и легкий гидрокостюм.
– А что не так? – спросил Хупер. – Весит она немного, и я поставлю ее так, чтобы никому не мешала.
– Слишком много места занимает.
– А что это вообще за чертовщина? – поинтересовался Квинт.
– Клетка от акул, – объяснил ихтиолог. – Такими клетками пользуются дайверы в открытом океане. Мне ее прислали из Вудс-Хоул, привезли на том пикапе, что сейчас уехал.
– И что вы планируете с ней делать?
– Когда мы найдем рыбу – или она найдет нас, – я хочу спуститься в клетке под воду и сделать несколько снимков. Сфотографировать такую громадину еще никому не удавалось.
– Нет, не пойдет, – покачал головой Квинт. – Только не на моей лодке.
– Но почему?
– Потому что это глупость, вот почему. Здравомыслящий человек знает свои границы. Вы замахнулись на невозможное.
– Откуда вы знаете?
– Такое никому не по силам. Рыба, такая, как наша, сожрет эту клетку на завтрак.
– А захочет? Не думаю. Потрясти может, на зуб попробует, но есть, полагаю, не станет.
– Станет, если увидит в клетке такую свеженькую наживку.
– Не уверен.
– Ладно, забыли.
– Послушайте, Квинт, такой шанс выпадет раз в жизни. Это не только для меня важно. Я и сам ни о чем таком не думал, пока не увидел ее вчера. Это уникальное существо, по крайней мере в этом полушарии. Больших белых снимали и раньше, но никто еще не фотографировал плавающую в открытом океане акулу длиной в двадцать один фут. Никто и никогда.
– Он же сказал, забудьте, – проворчал Броуди. – Вот и забудьте. К тому же мне вовсе не хочется нести за вас ответственность. Мы выходим в море, чтобы убить акулу, а не снимать о ней домашнее кино.
– Какая еще ответственность? Вы никакой ответственности за меня не несете.
– В том-то и дело, что несу. Выход в море оплачивает город, так что последнее слово за мной.
Хупер повернулся к Квинту:
– Я вам заплачу.
Хозяин лодки улыбнулся.
– Неужели? Сколько?
– Хватит, – вмешался Броуди. – Мне наплевать, что скажет Квинт. Я говорю, что этой штуки на борту не будет.
Ихтиолог как будто и не слышал полицейского.
– Сто долларов. Наличными. Авансом, как вы любите. – Он сунул руку в задний карман, где лежал бумажник.
– Я сказал нет! – повысил голос Броуди.
– Ну? Ваше слово, Квинт. Сто баксов. Наличными. Вот они. – Хупер отсчитал пять двадцаток и протянул деньги рыбаку.
– Даже не знаю. – Квинт ненадолго задумался, а потом протянул руку к деньгам. – Вот дерьмо. Да ладно, я же не обязан спасать кого-то, если кому-то вздумалось помереть.
– Примете клетку на борт – не получите ваши четыре сотни, – сказал Квинту Броуди. В конце концов, если парню так хочется умереть, пусть делает это в свободное время.
– Без клетки я не выйду, – уперся ихтиолог.
– Да пошло оно, – выругался Броуди. – Оставайтесь – мне наплевать.
– Не думаю, что Квинту это понравится. Правда, Квинт? Выйдете в море с шефом, а? Вдвоем, вы и он?
– Мы найдем вам замену, – бросил Броуди.
– Валяйте, – огрызнулся Хупер. – Желаю удачи.
– Не найдем, – сказал Квинт. – Времени мало.
– К черту все! – не выдержал Броуди. – Выйдем завтра. А Хупер пусть возвращается в Вудс-Хоул и забавляется со своими рыбками.
Так сильно Хупер не злился давно, но понял он это, когда было уже поздно. Слова вырвались сами собой.
– Я не только это могу… А, ладно, забыли…
На несколько секунд между тремя мужчинами повисло свинцовое молчание. Броуди молча смотрел на ихтиолога, не веря тому, что услышал, и не зная, понимать ли брошенную реплику как пустую угрозу или за ней скрывается что-то существенное. А потом накатила ярость. Он шагнул к Хуперу, схватил его обеими руками за ворот рубашки и вдавил кулаки в горло.
– Что? Что ты сказал?
Уже задыхаясь, ихтиолог вцепился Броуди в пальцы.
– Ничего! – прохрипел он, задыхаясь, и попытался отступить, но полицейский держал крепко. – Ничего.
– Что ты хотел этим сказать?
– Говорю же вам, ничего! Я просто разозлился. Сказал, не подумав.
– Где ты был в среду во второй половине дня?
– Нигде! – В висках у Хупера стучало. – Отпустите! Вы меня задушите!
– Где ты был?
– В мотеле! Отпустите!
Броуди чуть ослабил давление.
– С кем? – спросил он, мысленно повторяя: господи, пусть это будет не Эллен. Пусть у него будет алиби.
– С Дейзи Уикер.
– Лжец! – Броуди снова вдавил кулаки Хуперу в горло. К глазам подступили слезы.
– То есть как это? – Хупер все еще пытался освободиться.
– А так, что Дейзи Уикер – чертова лесбиянка! Чем вы с ней занимались? Вязали?
Мысли путались и терялись в тумане. Кровь не поступала в мозг. Веки тяжелели и опускались. Хупер чувствовал, что теряет сознание. Броуди разжал пальцы и толкнул ихтиолога на причал.
– Ну, что скажешь? Или ты такой герой, что и лесбиянку можешь трахать?
Хупер сел. В голове прояснилось.
– Нет. Я этого не знал. А когда понял, было уже поздно.
– Как это? Хочешь сказать, что она пошла с тобой в мотель, а потом отказала? Ни одна лесбиянка в мотель бы не пошла.