— Извини, — сказала она. — Боюсь, ничего не получится.
— Получится. Все, что от тебя требуется, помочь немного.
— Прости, я очень устала. Но ты… если хочешь. Я постараюсь не заснуть.
— Нет уж, — сказал Броди и перевалился на свою постель. — Я не любитель насиловать трупы.
— Зачем ты так?
Броди не ответил. Он лежал на спине, уставившись в потолок. Он чувствовал, что напряжение осталось, но желание уже прошло и вместо него приходит тупая боль.
Спустя минуту Эллен спросила:
— Как зовут друга Гарри Медоуза?
— Хупер.
— Не Дэвид Хупер?
— Нет, по-моему, его зовут Мэт.
— Когда-то давным-давно я знала человека, которого звали Дэвидом Ху пером. Я помню… — но договорить она не успела, веки ее сомкнулись, и она глубоко задышала, погрузившись в сон.
Глава 6
В пятницу, возвращаясь домой из саутгемптонской больницы, Эллен заглянула на почту. В Эмити почту не доставляли на дом. Вообще-то срочную корреспонденцию должны были доставлять по любому адресу в радиусе одной мили от почтамта. Но практически даже срочные телеграммы (за исключением тех, на которых значилось, что они отправлены федеральным правительством) хранились на почте, пока кто-нибудь не приходил за ними.
Почта размещалась в небольшом здании на Тилл-стрит, совсем рядом с Мейн-стрит. Там имелось пятьсот почтовых ящиков, триста сорок из них арендовались постоянными жителями Эмити. Остальные сто шестьдесят предоставлялись курортникам, а кому именно — это зависело от прихоти начальницы почтового отделения Минни Элдридж. Те, кому она симпатизировала, получали разрешение арендовать ящики на летний период. Тем, кому она не симпатизировала, приходилось стоять в очереди у ее стойки. Поскольку никто из приезжающих на лето не мог арендовать ящик на круглый год, курортники никогда не знали, будет ли у них почтовый ящик на следующий сезон, когда они приедут в июне, или нет.
Ни у кого не было сомнений относительно того, что Минни Элдридж уже перевалило за семьдесят, но ей каким-то образом удалось убедить власти в Вашингтоне, что она еще не достигла того возраста, когда человек обязан уйти на пенсию. Она была маленькой и щуплой на вид, но довольно сильной и управлялась с пакетами и картонками почти так же быстро, как и двое молодых мужчин, работавших на почте вместе с рей. Она никогда не говорила о своем прошлом или о своей личной жизни. Знали о ней только, что родилась она на острове Нантакет и покинула его вскоре после того, как началась первая мировая война. Она так долго жила в Эмити, что в городе не было человека, который бы ее не знал. Минни Элдридж считала себя не только коренной жительницей, но и знатоком истории города. Она охотно рассказывала о том, почему город назвали Эмити, рассказывала об Эмити Хоупвелл, жившей в XVII веке и приговоренной к смертной казни за колдовство. Минни доставляло удовольствие порассуждать о значительных событиях из прошлого города: о высадке британских войск во время войны за независимость (англичане попытались обойти с фланга отряды колонистов, но сбились с пути и без толку бродили взад и вперед по Лонг-Айленду); о пожаре 1823 года, во время которого сгорели все дома, кроме церкви; о крушении судна с контрабандными спиртными напитками в 1921 году (судно в конечном счете подняли на поверхность, но весь груз, снятый с парохода для того, чтобы легче было его поднимать, куда-то исчез); об урагане 1938 года и о широко освещавшейся в прессе (хотя полностью и не подтвержденной) высадке трех немецких шпионов на пляже вдоль Скотч-роуд в 1942 году.
Эллени Минни отнюдь не симпатизировали друг другу. Эллен чувствовала, что Минни ее не любит. Минни испытывала неловкость в присутствии Эллен, так как не могла отнести ее ни к какой определенной категории. Эллен не принадлежала ни к курортникам, ни к местным жителям. Право на постоянное пользование почтовым ящиком она получила как бы вместе с замужеством.
Минни была на почте одна, она разбирала корреспонденцию, когда вошла Эллен.
— Доброе утро, Минни, — сказала Эллен.
Минни взглянула на стенные часы над стойкой и только после этого ответила:
— Добрый день.
— Могу я получить у вас книжечку восьмицентовых марок? — Эллен положила на стойку одну пятидолларовую бумажку и три по одному доллару.
Минни опустила в ящики несколько писем, отложила оставшуюся пачку и подошла к стойке. Она дала Эллен набор почтовых марок и смахнула деньги в выдвижной ящик.
— Что Мартин собирается делать с этой акулой? — спросила она.
— Не знаю. Наверное, они попытаются поймать ее.
— А может ли кто поймать на крючок левиафана?
— Простите, что вы сказали?
— Книга Иова, — ответила Минни. — Ни один смертный не поймает эту рыбу.
— Почему вы так думаете?
— Нам не суждено поймать ее, вот почему. На то есть высшая воля.
— На что — на то?
— Об этом узнаем в свое время.
— Понимаю. — Эллен положила марки в сумочку. — Что ж, может, вы и правы. Спасибо, Минни. — Она повернулась и пошла к двери.
— В моих словах вы можете не сомневаться, — сказала Минни, глядя в спину Эллен.
Эллен вышла на Мейн-стрит, свернула направо, прошла мимо магазина женской одежды и антикварной лавки. Она остановилась у магазина скобяных изделий и открыла дверь. Но на звяканье колокольчика никто не вышел. Она подождала немного, потом позвала:
— Альберт?
Эллен прошла к распахнутой двери, ведущей в подвальное помещение. До нее донесся разговор двух мужчин.
— Сейчас иду, — подал голос Альберт Моррис. — У меня их целая коробка, — сказал он мужчине, который было ним. — Поройтесь, может, вы и найдете то, что вам нужно.
Моррис появился у нижней ступеньки лестницы и начал не спеша подниматься, осторожно, ступенька за ступенькой, держась за перила. Ему перевалило за шестьдесят, и два года назад у него уже был сердечный приступ.
— Крепительные утки, — сказал он, поднимаясь.
— Что? — не поняла Эллен.
— Крепительные утки. Они нужны этому парню. Он, должно быть, капитан какого-нибудь линкора, потому что ищет крепительные утки гигантских размеров. Итак, что бы вы хотели?
— Резиновый наконечник для крана на кухне пришел в негодность. Вы знаете, такой, с рассекателем. Мне нужен новый.
— Ничего нет проще. Они вон там. — Моррис подвел Эллен к полке. — Вы это имели в виду? — Он достал резиновый наконечник.
— Да, именно его.
— Восемьдесят центов. В кредит или наличными?
— Наличными.
Я не хочу, чтобы вы занимались писаниной из-за каких-то восьмидесяти центов.
— Мне приходится записывать в кредит и меньшую сумму, — заметил Моррис. — Я мог бы вам многое порассказать. — Они прошли по узкому магазину к кассе, и, выбивая чек, Моррис сказал:
— Многие обеспокоены этой историей с акулой.
— Я знаю. Их можно понять.
— Они считают, что пляжи надо снова открыть.
— Ну, я…
— На мой взгляд, головы у этих людей набиты соломой. Я уверен: Мартин поступает правильно.
— Я рада это слышать, Альберт.
— Может быть, этот новый парень поможет нам выпутаться.
— Какой парень?
— Специалист по рыбам из Массачусетса.
— Ах да. Я слышала, что он в городе.
— Более того, он здесь.
Эллен огляделась вокруг, но никого не увидела.
— Где это здесь?
— Внизу, в подвале. Это ему нужны крепительные утки.
Эллен услышала шаги по лестнице. Она обернулась и увидела Хупера. Ее вдруг охватило такое сильное волнение, точно перед ней предстал возлюбленный, которого она не видела много лет. Она не была знакома с ним, и в то же время в нем было что-то очень знакомое.
— Я нашел их, — сказал Хупер, в руках у него были две большие крепительные утки из нержавеющей стали. Он подошел к стойке, вежливо улыбнулся Эллен. — Эти вполне подойдут, — сказал он Моррису, положил товар на прилавок и протянул двадцать долларов.
Эллен смотрела на Хупера, пытаясь вспомнить, кого он ей напоминает. Она надеялась, что Альберт Моррис познакомит их, но он, похоже, не собирался этого делать.
— Извините, — обратилась она к Хуперу, — но мне нужно спросить вас кое о чем.
Хупер взглянул на нее и снова улыбнулся — приятная дружелюбная улыбка, от которой смягчились резкие черты лица, а его светло-голубые глаза засветились.
— Пожалуйста, — сказал он. — Спрашивайте.
— Вы случайно не родственник Дэвида Хупера?
— Он мой старший брат. Вы знаете Дэвида?
— Да, — сказала Эллен. — Вернее, знала. Он ухаживал за мной когда-то давным-давно. Я Эллен Броди. А раньше меня звали Эллен Шеперд. Я имею в виду те времена.
— О, конечно. Я помню вас.
— Не может быть.
— Помню.
Я не шучу. И докажу вам это. Дайте подумать… Прическа у вас тогда была, как у пажа. И вы всегда носили браслет с брелоками. Я помню один большой брелок с изображением Эйфелевой башни. И вы часто напевали одну песню… как она называлась? «Шибум» или что-то в этом роде. Верно?
Эллен рассмеялась.
— С ума сойти, ну и память у вас. Я уже забыла эту песню.
— Поразительно, какие мелочи производят на ребят впечатление. Вы встречались с Дэвидом сколько… два года?
— Два лета, — сказала Эллен. — Это было чудесное время.
— Вы помните меня?
— Смутно. Помню только, что у Дэвида был младший брат. Вам, вероятно, было тогда лет девять или десять.
— Около того. Дэвид на десять лет старше меня. Еще я помню: все звали меня Мэт, как будто бы я был взрослым, — и мне это очень нравилось. А вы называли меня Мэтью. Вы говорили, что Мэтью звучит благороднее. Я, наверно, был влюблен в вас.
— В самом деле? — Эллен покраснела, а Альберт Моррис засмеялся.
— Я влюблялся во всех девушек, с которыми встречался Дэвид, — сказал Хупер.
— Не может быть!
Моррис протянул Хуперу сдачу, а Хупер сказал Эллен:
— Я еду в порт. Подвезти вас?
— Спасибо. Я на машине. — Она поблагодарила Морриса и направилась к выходу. Хупер последовал за ней. — Так, значит, вы теперь ученый? — спросила она, когда они вышли на улицу.