Эймс осторожно поставил свой стакан. Я наблюдал за ним. Он никак не выразил своего отношения к этой возможности.
— Вы не раскрываете карты, Форчун. Вы обобщаете, вы не называете никаких имен. Вы упоминали Уолтера и Дидру. Да, мы знаем, они были здесь, и они не отрицают этого. Будь все так, как вы предполагаете, они могли стать соучастниками, но никак не убийцами, верно?
Он подождал, но я молчал. Внезапно он встал и подошел к бару. Налил полстакана чистого виски и проглотил залпом. Повернувшись ко мне спиной, он оперся руками о стойку.
— По-вашему, здесь с Уолтером и Дидрой мог быть еще кто-то. Некто невидимый и неизвестный.
— Третье лицо должно было когда-то раньше пройти мимо швейцара. Но это, конечно, возможно.
Он смотрел на меня в упор.
— Но и я… Я тоже был здесь.
— Вы тоже.
Он продолжал пристально смотреть на меня. Затем повернулся, налил себе еще виски и залпом выпил. Он теперь держался очень жестко.
— Чего вы хотите от меня, Форчун?
— Давайте поедем вместе. Сейчас речь идет не только о Джонатане. И не только о Джонатане и Бароне. Речь идет еще о двух трупах. Один из них — труп робкой, глупой маленькой девушки, которая даже еще не начинала по-настоящему жить. Теперь она мертва, потому что казалась кому-то опасной, и убийца еще на свободе.
Его спина стала прямой, как палка.
— В Нортчестер?
— Да. Моя машина внизу.
Он снова повернулся ко мне.
— Хорошо. Едем.
Эймс взял пальто и шляпу, и мы спустились вниз. Я предложил ему сесть за руль. Даже человек с двумя руками во время управления автомобилем сравнительно беспомощен. Я не думал, что он кого-нибудь убивал, но это в теории. Я же тоже мог ошибаться.
Глава 25
Мы ехали по Вест-Сайдскому шоссе, через мост Джорджа Вашингтона, который казался бесконечной движущейся световой полосой, и через Ривердейл на север. За городом снег лежал толстым белым покрывалом, в котором отражались огни небольших домов и неоновые цветные лампы магазинов и баров.
Эймс вел машину быстро, умело и молча. Держался он все так же натянуто. Из изнеженного аристократа он стал сильным мужчиной, у которого голова занята тысячью дел. Он не был больше актером на сцене, он был самим собой. Я не имел понятия, о чем он думал, он не стал бы говорить мне об этом. Прежде, чем действовать, он, очевидно, хотел выяснить, что я на самом деле знаю или подозреваю. А я не знал, что знал он или что он об этом думал. Не знал я и того, как он поведет себя, если наступит момент: бросится ли мне в объятия или не захочет помочь. Может быть, Эймс еще сам не знал этого.
Хотя в Нортчестере меньше домов, но движение было такое же плотное. Фары слепили глаза. У меня было ощущение, будто я один-одинешенек пробираюсь через тоннель, окруженный миллионами враждебных глаз, смотрящих на меня.
Теперь я был убежден, что знаю, что произошло в понедельник утром, но никогда не смогу доказать, если не удастся вогнать кого-то в панику. Паника может оказаться опасной и для меня, но другого выхода нет.
А пока меня будет искать Гаццо. Свидетели опишут однорукого мужчину, который стоял на коленях над умирающим Лео Царом. Смерть Лео и Карлы Девин возбудит у Гаццо некоторые сомнения в виновности Вайса. Он захочет поговорить со мной. Но у меня слишком мало времени. У Вайса его еще меньше, если я вскоре не представлю убийцу со всеми доказательствами.
У прокурора сомнений не будет. Для прокурора, любого прокурора, Вайс останется виновным. Карла Девин совершила самоубийство в приступе депрессии, вызванной смертью Барона, или вовсе умерла случайно, а Лео Цар был убит при разборке между уголовниками. Несомненно, при этом будет установлена связь со смертью Барона, но это ничего не изменит в очевидной виновности Вайса. Совсем ничего. У прокурора бессонных ночей не будет.
Начальник криминальной полиции МакГвайр будет несколько дольше размышлять об этом случае, он даже даст указание своим людям быть начеку, но, в конце концов, он заботится об огромном городе. Участковые детективы МакГвайра не станут слишком утруждать себя. Вайс наверняка заслужил свое, а Гаццо перегружен работой.
Вскоре после полуночи мы миновали Нортчестер и минут через пять Эймс свернул к великолепному старому дому с двумя маленькими бунгало позади. Окна первого этажа еще были освещены. Эймс остановился у подъезда.
Нам открыл дворецкий Маклеод. Миссис Редфорд была в библиотеке. Эймс плелся позади меня, словно ноги его были налиты свинцом, а ступни увязли в грязи.
Гертруда Редфорд была одна. Она захлопнула книгу, не торопясь отложила ее и поздоровалась с нами:
— Ты здесь, Джордж? Я очень рада. Мистер Форчун, пожалуйста, садитесь.
Я сел. Эймс предпочел встать в углу рядом с баром. Миссис Редфорд следила за Эймсом пронзительным взглядом голубых глаз. На ней было серое домашнее платье, седые волосы тщательно причесаны, пальцы унизаны кольцами. На столике на хрустальном подносе стояла обязательная чашка кофе. Библиотека производила впечатление солидности и аккуратности, все стояло там, где ему следовало стоять. Пепельницы выглядели так, словно их уже сто лет не передвигали и не использовали.
— Не могли бы Уолтер и мисс Фаллон прийти в библиотеку? — спросил я.
Хрупкие руки нервно дернулись, но моложавое лицо осталось мягким, хрупкое тело расслабленным. Словно я был двоюродным братом, который каждую неделю приходит с визитом. Только меж бровей появилась складка, которая могла означать беспокойство, но не обязательно.
— Извините, мистер Форчун, — улыбнулась она, — я знаю, вы пришли поговорить о вашем деле. Но в нашей семье всегда беседуют за чашкой кофе. Очень учтивый обычай, как мне кажется, без этого я чувствую себя буквально потерянной. Вы предпочитаете фильтрованный кофе, не так ли?
— Да, большое спасибо.
Она кивнула.
— Три фильтрованных кофе, пожалуйста, Маклеод.
— Два, Гертруда, — возразил Эймс. Он уже открыл бар и достал бутылку виски.
— Я полагаю, кофе полезнее, Джордж, — заметила миссис Редфорд.
Эймс налил, не отвечая. Она вздохнула, как будто никогда не могла понять, что мужчинам алкоголь нужен как духовная опора.
— Тогда две чашки, Маклеод.
Она сложила тонкие руки и любезно улыбнулась мне.
На Эймса она не обращала никакого внимания. Он стоял в углу и пил. Было совершенно ясно, что мы не сможем ни о чем поговорить, пока не выпьем кофе. Она придерживалась своих обычаев, держалась за внешние проявления своего бытия, что бы ни случилось. Нерушимая скала в бесконечных волнах прибоя.
Маклеод вернулся с кофе и подал мне чашку. Кофе вновь был великолепен. Она сделала два маленьких глотка и отставила чашку.
— Вы хотели поговорить с Уолтером и Дидрой? — спросила она.
— Со всеми вами, — поправил я.
В ее голосе не было ни тепла, ни холода, он звучал совсем бесстрастно.
— Дидры вообще здесь нет. Она уехала несколько часов назад. Уолтер должен быть дома. Маклеод, пожалуйста, посмотрите, где мистер Уолтер, и попросите его сюда.
Маклеод ушел. Миссис Редфорд опять пила кофе и рассматривала меня поверх чашки.
— Вы хотите снова говорить об убийстве Джонатана? — спросила она. — Появились новые факты?
Ее голос звучал так невозмутимо, так искренне заинтересованно, что это становилось уже неестественным. Мы ведь собирались говорить не о благотворительном базаре.
— Убиты еще два человека, миссис Редфорд. Одна — совсем юное существо, наполовину ребенок, который никому ничего не сделал.
— Как ужасно, мистер Форчун. Я знала ее?
— Она относилась к числу тех девушек, с которыми работал ваш сын.
— Мы живем в мире насилия, — протянула она. — Я искренне сожалею.
— Но Сэмми Вайс в тюрьме, миссис Редфорд.
— Где ему и следует быть.
— Вайс не мог убить ни эту девушку, ни другого человека.
— Конечно, нет, — сказала она и улыбнулась. Мягкой, приятной улыбкой. — Но при чем тут мы?
— Оба были убиты из-за Пола Барона. И Барон, между прочим, тоже убит, потому что знал настоящего убийцу Джонатана.
— Вы пришли сюда, чтобы обвинить кого-то?
Ее нежное лицо все еще учтиво улыбалось, но голос звучал вполне по-деловому. Она действительно хотела знать, зачем я приехал.
— Мне кажется, вы прекрасно понимаете, почему я здесь, — сказал я. — Ваша поездка в Нью-Йорк в понедельник доказала это.
— Пожалуйста, переходите к делу, мистер Форчун. Вы хотите сказать, что считаете моего сына убийцей своего дяди? Вы здесь, чтобы обвинить Уолтера?
— Я думаю, вы это знали, — кивнул я. — Да, Уолтер убил Джонатана.
Эймс так стремительно поставил свой стакан, что в маленькой библиотеке раскатилось эхо от этого стука.
— Черт побери, Форчун, как вы можете это утверждать? У Уолтера не было никакого мотива. Вы сами говорили, что там мог быть еще кто-то.
— Что случилось после того понедельника, Эймс? Подумайте.
— После понедельника? — Эймс посмотрел на меня, затем на миссис Редфорд. Потом схватил свой стакан и выпил.
— Миссис Редфорд с кем-то имела дело, Эймс, — продолжал я. — Она платила деньги, чтобы защитить убийцу. Она не пошла бы на это ни для кого, кроме Уолтера. Уолтер — ключ ко всему.
Эймс стиснул стакан и только спросил:
— Гертруда?
— Подожди, Джордж, — отмахнулась миссис Редфорд и повернулась ко мне:
— Что вы собираетесь теперь делать, мистер Форчун?
— Боже мой, Гертруда! — Актерское лицо Эймса постарело на десять лет. — Ты действительно знала это, и… — Он выпил. Виски пролились на рубашку. — Знаешь ли ты вообще, чем они занимались? Уолтер с этим Бароном? Скажите ей, Форчун! Расскажите всю эту историю.
— Пожалуйста, Джордж. Мне это совсем неинтересно, — остановила она.
Я рассматривал гладкое моложавое лицо. Эта женщина никогда не задавала себе вопросов, на которые не могла бы ответить. Я верил тому, что она сказала. Она не знала, каким образом Вайс был замешан в убийстве, — это ее не интересовало. Это ее не касалось. Чем это могло грозить Вайсу, ее не беспокоило. Вайс был ничем, нулем, удобным случаем для Редфордов. Ее не интересовало, как умер Джонатан, или когда. Мер