Вдруг поток двигающихся раненых разорвала женщина в белом халате, надетом поверх военного кителя. Она растопырила руки, преграждая движение, и громким приказным тоном выкрикнула:
— Баста! Все! Погрузка закончена! — взмахнула рукой в сторону эсминца: — Поворачивайте туда! На лидер!
— И нам тоже? У нас тяжелораненый на носилках.
— И вам тоже! Все на эсминец! Не останавливаться! Не задерживать движение.
Алексей разочарованно вздохнул. На «Армении» условия размещения совсем иные, далеко не такие, как на боевом корабле. Он бывал на «Армении». Комфорт, одним словом! Лидер «Ташкент» Громов тоже хорошо знал. Совсем не курорт. А корабль классный! Один из лучших эсминцев Черноморского флота, новенький, вступил в строй в прошлом году. Быстроходный, имеет самую современную паротурбинную установку. Мощное вооружение — восемнадцать орудий разного калибра, зенитные батареи, крупнокалиберные пулеметы, три трехтрубных торпедных аппарата, да еще принимает более сотни морских мин.
И внешний вид у него особенный. Алексей до глубины сердца моряка любил и гордился своим строгим могучим красавцем крейсером «Червона Украина», но часто искренне любовался лидером «Ташкент». Да и не только он один. Эсминцем нельзя было не любоваться. Слегка откинутые назад мачты и трубы, первая из которых как бы срослась с крыльями мостика, и обтекаемой рубкой, острый, как бы задиристый, форштевень и залихватски «зализанные» обводы высокого полубака — все это словно специально создано, чтобы подчеркивать стремительность корабля, и уверенно говорит о большой скорости его хода. Выразительное сочетание быстроты и силы! И с общим щеголеватым обликом удивительно гармонировала не совсем обычная окраска бортов и палубных надстроек. Она была не просто серо-стальной, как у большинства кораблей, не традиционной, а своеобразной, с теплым оттенком, чем-то напоминавшим голубоватый отблеск стального клинка.
Командовал эсминцем капитан третьего ранга Василий Николаевич Ерошенко, человек строгих правил, вспыльчивый, но отходчивый, заядлый любитель боксерских соревнований. На эсминце много любителей мужественного вида спорта. С отдельными из них Громову приходилось встречаться на ринге.
— Пристройте меня на палубе, — попросил Алексей.
— Постараемся, коли удастся.
Около трех часов ночи в полной темноте эсминец отдал швартовы. С палубы отплывающего корабля Алексею открылась панорама осажденного города. Он помнил, как еще совсем недавно выглядел Севастополь ночью с моря — празднично и ярко, весь увешанный, как новогодняя елка, гирляндами и ожерельями электрических фонарей. А в бухтах — корабли, унизанные разноцветными огнями. Красота неописуемая! Сейчас же город посуровел, как бы ссутулился и прикрылся темнотой ночи, словно полою матросской черной суконной шинели.
Внезапно белый луч, как шпага, прочертил светлую линию от земли в небо. Тут же вспыхнул другой луч, и высоко в небе они скрестились. Вражеский самолет заметался, но прожекторные лучи не выпускали его. С земли тонкими прерывистыми нитями протянулись к нему светящиеся трассы. Пучками ваты разрывались зенитные снаряды. Сюда, в открытое море, глухо доносились трескотня пулеметов и торопливое уханье зениток. Самолет дрогнул, словно наткнулся на невидимую стену. Короткая вспышка взрыва, и он стал разламываться в воздухе на куски…
— Ура!! Сбили гада! — торжествовали люди на палубе.
Открытое море было неспокойным, задул встречный ветер, начинало штормить. Впереди темным силуэтом двигалась идущая параллельным курсом «Армения». С погашенными огнями двигался и эсминец. Корабль покачивало, но то была приятная для Алексея легкая качка. Она давала ему возможность снова ощутить себя моряком. Прохладный ветер бодрил. Спать не хотелось. Носилки удобно расположили под навесом рядом с зенитной батареей. Артиллеристы, а среди них были спортсмены, узнали чемпиона. Окружили его вниманием, предложили место в каюте, но Громов отказался.
— Буду с вами, мне в палате осточертело. — Алексей действительно на палубе стал себя чувствовать лучше. — Хочу морским воздухом подышать.
Моряки принесли шерстяное одеяло, укутали.
— Поправляйся, Леша!
На рассвете со стороны моря появились немецкие самолеты, на которые поначалу не обратили внимания. Возможно, их приняли за своих, поскольку летели они с востока, со стороны алой зари. А может быть, на эсминце просто прозевали, не заметили тревожное предупреждение, поданное с «Армении».
Завыл пронзительный сигнал воздушной тревоги. Моряки кинулись к своим боевым местам.
А над санитарным транспортом на изрядной высоте уже нависла группа самолетов, которая ринулась в пике. С «Армении» торопливо застучали все четыре зенитные пушки и счетверенные пулеметы.
Вторая группа пикирующих бомбардировщиков устремилась к эсминцу.
— Орудия к бою! — раздалась команда. — Заряжай!
Свист летящих бомб, рев пикирующих самолетов, непрерывная стрельба зенитных батарей и пулеметов, оглушительные взрывы авиабомб, гигантские фонтаны вздыбленной воды, трескотня и скрежет по металлу падающих осколков, противный, удушливый запах и отчаянные вопли раненых, крики команд — все слилось в какой-то звуковой кошмар, который навалился на Алексея, оглушил и заставил онеметь сердцем от своей беспомощности и невозможности защищать себя, двигаться, сражаться.
Море вокруг эсминца кипело от взрывов. Все шестнадцать зениток «Ташкента» не умолкали ни на минуту. В их оглушительный грохот врывались гулкие взрывы авиационных бомб. Они падали возле бортов, перед носом, за кормой. Командир, используя великолепные ходовые качества эсминца, непрерывно и умело маневрировал, менял курс, скорость корабля: то резко застопорит на полном ходу, то повернет, то вдруг круто опишет полукруг, а потом даст задний ход. Бомбы сыпались, как груши с дерева, но ни одна не попадала на эсминец. Зато осколки и пули от пулеметных очередей сыпались на корабль градом. И в этом непрерывном грохоте Алексей услышал отчаянный крик:
— «Армения» тонет!!!
Приподнявшись на локтях, Громов с замирающим сердцем видел, как санитарный транспорт, словно ударенный гигантским топором, разломился и срединной своей частью уже уходил под воду, а нос и корма его неестественно приподнялись над кипящим от взрывов морем и на корме в лучах восходящего солнца крутились и поблескивали лопасти винтов…
«Я же там мог быть!» — обожгла пронзительная мысль, и он с благодарностью вспомнил женщину в белом халате, которая в порту одним мановением рук отвела от него смертельную опасность. А он еще позавидовал тем, кому посчастливилось попасть на «Армению»…
Но в следующую минуту Алексей невольно гневно сжал кулаки, когда увидел, что немецкие летчики на бреющем полете стали кружить над тонущим кораблем и из пулеметов безжалостно и хладнокровно расстреливать беспомощных и беззащитных людей, барахтавшихся в морских волнах.
— Что ж вы делаете, стервецы!
Вдруг над его головой, над эсминцем низко, чуть ли не задевая мачту, с оглушающим воем пронесся пикирующий бомбардировщик, осыпая корабль пулеметными очередями и снарядами скорострельной пушки.
Один снаряд разорвался на палубе возле зенитного орудия. Взрыв разметал прислугу. Это произошло так быстро, что Алексей ничего не увидел и не понял. Его ослепила невероятно яркая вспышка, грохот разрыва, хлесткий удар по руке, колющий ожог в боку, что-то тяжелое навалилось на голову, и он, теряя сознание, провалился в темноту…
Кто и когда оказал ему первую помощь, а потом и перенес сюда в каюту, — эти вопросы оставались пока без ответа, как неразгаданная загадка.
Сейчас вокруг было тихо, если можно назвать тишиной ровный шум работающих турбин, который едва слышно, но доходил сюда, и этот шум и качка порождали счастливую уверенность, что страшная беда миновала, обошла стороной…
Алексей еще не знал о том, что судьба еще раз уберегла его, что страшная беда действительно обошла его лично стороной. Он еще не знал о том, что произошло на палубе эсминца. Когда его, под бомбежкой и обстрелом, опять раненого, истекающего кровью, унесли в каюту, где хозяйничали и колдовали медики, рядом с бортом в море угодила огромная бомба. Эсминец, избегая прямого попадания, упреждающе сделал крутой поворот, но гигантский столб морской воды, поднятый взрывом бомбы, обрушился на палубу. Он смыл за борт все, что можно было смыть на том участке палубы, — эвакуированных мирных граждан, женщин, детей, раненых защитников Севастополя, ценные грузы, ящики…
Стервятник, развернувшись, решил повторить налет, но на этот раз у него ничего не получилось. Он промазал, бомба упала за кормой, взрывом подняв высоченный столб морской воды. Эсминец ловко увернулся, резко прибавив ход, а зенитчики не промахнулись и всадили пару снарядов в брюхо самолета, разворотив все его нутро.
— Получай, гадина!
Тяжелая черная железная птица с белыми крестами на крыльях неестественно клюнула носом и, не сбавляя скорости, оставляя за собой сине-серый дымный шлейф, рухнула в морские волны и гулко взорвалась, разбрасывая во все стороны обломки…
— Тут тебе не Париж, враз получил по сопатке! — выкрикнул зенитчик, довольный результатом стрельбы. — Только суньтесь к нам!
А немецкие самолеты, прекратив бомбежку эсминца, как-то все разом отвалили, и сделав круг над тем местом, где рухнул в море и взорвался, ушел в пучину сбитый зенитчиками бомбардировщик, над растекающимся жирным маслянистым пятном и плавающими в волнах обломками самолета, развернулись и ушли в сторону Крыма.
На эсминце радовались успеху, радовались своей победе.
— Знай наших! — грозили вслед стервятникам кулаками.
Но моряки даже не предполагали, какой непоправимый урон нанесли немецкой морской авиации. Они сбили, они угробили знаменитого командира эскадрильи, прославленного аса, отличившегося во многих воздушных сражениях, топившего и успешно бомбившего боевые корабли английского, французского, бельгийского и других флотов. На его победном счету были и наши потопленные транспортники и поврежденные корабли. А тут вдруг на тебе! Бац — и готово! Какой-то русский эсминец, который еще и воевать-то как следует не научился, неотесанный Ванька из Рязани, чуть ли не лаптем махнул и попал… Простить этого гитлеровцы не могли. Не прошло и часа, как со стороны крымского берега черной стаей появились немецкие самолеты.