Алексей помнил, как давным-давно, в детстве, отец водил его в весенние теплые дни на голое, едва поросшее первой пахучей травкой взгорье, что круто подымалось сразу за домами, водил, чтобы «подышать чистым морем».
Он уже тогда знал, что вода в море бывает разной. Чистой и прозрачной она была на пляже, а в порту, где отец работал главным среди грузчиков, вода всегда была мутной, в бурых маслянистых разводах, на поверхности ее плавали разные ошметки, окурки, бумажки, огрызки фруктов. А вот как можно «дышать морем», Алеша еще не знал и не мог себе этого представить, поскольку водой морской, если нырнуть с головой и там открыть свой рот, можно запросто захлебнуться.
Но отец был большим и сильным и, наверное, знал секретный способ, как можно «дышать морем». Алеша верил, что, когда он подрастет, отец обязательно раскроет ему этот свой секрет. И еще отец был ласковым и добрым, приносил с работы подарки: оранжевый апельсин, конфету или яблоко, грушу, а то и сладкие финики. Отец не такой, как дед Степан, который всегда ворчит: «Балуешь много мальца, Иван!»
Апельсины и финики Алеше нравились больше всего. Но большие корабли почему-то привозили в своих трюмах другие товары: черный уголь, белую муку, серый цемент, пахнущие лесом бревна и пиленые доски, а то даже желтый песок, которого полным-полно на пляже.
Потом с годами, когда Алексей подрос, он сам, уже без отца, часто поднимался на взгорье по старым-старым, но еще заметным приступкам, а потом — по знакомой тропе. Почти на самом верху, возле большого камня у него имелось свое любимое местечко — небольшая терраса с земляным барьером и прямым обрывом. Алексей помнил, как отец рассказывал, что на этом месте когда-то стояла турецкая пушка, потом русская — суворовской армии, а совсем недавно — в Гражданскую войну — пушка нашей Красной Армии, в которой отец служил военным моряком. То местечко на взгорье было знаменито своей прошлой военной историей. Отсюда открывался вид на город, на морской простор, а с другой стороны, за спиной, громоздились величавые хребты Крымских гор.
Сюда, на свое «любимое местечко», Алеша приводил и девочку Лару, с которой в школе они сидели за одной партой до пятого класса. У них была хорошая дружба, хотя одноклассники часто Лару и Алешу дразнили обидными словами:
Жених и невеста
Любят одно место,
Там они вместе
Из глины месят тесто!
И на заборах писали мелом «Лара + Алеша = Любовь». А они только смеялись…
Алексею было приятно знать, что Ларе тоже нравится смотреть отсюда на город, на залив. Здесь они были одни, никто им не мешал говорить на разные темы, интересные обоим. Приносили книги, школьные учебники, по очереди читали вслух, заучивали заданное. Лара учила Алешу правильно произносить немецкие слова, ставить голосом в нужном месте ударение.
Лара была из семьи обрусевших немцев, чьи предки поселились в Крыму еще при правлении царей. Она мечтала стать учительницей, а Алеша хотел быть военным моряком. Эти мечты были их секретом и важной тайной.
С этого места смотрелось всё далеко и вольготно. Открывалась широкая панорама Феодосии, которая расположилась полукругом у самого берега морского залива. Густая зелень парков и садов, линии уличных деревьев, среди которых хорошо просмотрелись дома, большие и маленькие, их темно-красные черепичные крыши. Поблескивали на солнце купола церквей и соборов, вздымались вверх минареты мечетей, темными коробками стояли цеха табачной фабрики и механических заводов, одиноким зубом торчала каменная башня Константина — остаток от древней крепости, защищавшей когда-то город. За ней на берегу моря располагался железнодорожный вокзал, с вагонами и паровозами, из труб которых попыхивал дымок, и большой порт с подъемными кранами и причалами, пришвартованными кораблями и пароходами, большими и малыми, на их мачтах развивались флаги разных цветов и расцветок. А справа от порта, за матросским парком, вздымались массивные каменные стены и башни древней крепости, около которой в зелени садов приютились небольшие домики рабочего люда, крытые красно-бурой черепицей. Отсюда был виден и старый дом, крыша которого прогнулась от времени, — в нем жила семья Громовых.
С левой стороны, за вокзальной площадью и высокой гостиницей, стоял величавый просторный Дом-музей знаменитого художника Айвазовского. Дальше, где на горке вздымалась водонапорная башня, в зелени садов виднелись красивая дача Суворина и дворец феодосийского богача Стамболи. За ними, за пляжем, темнел крышами рабочий поселок станции Сарыголь, потом зелеными пятнами виднелись Ближние Камыши, село Каранель, Дальние Камыши и, сколько мог охватить взор, светлой полосой тянулся берег, который, как широко распахнутые объятья рук, веками удерживал живую гладь морского залива.
Отсюда, с высоты, залив был совсем не таким, каким он виден с берега, где с шумом плещутся волны, спешащие бесконечной чередой к земле, словно кто-то подгоняет их, и видно, как море занято своей извечной черновой работой, изнурительной и однообразной. С высоты залив представал величаво торжественным в своей простой гладкой красоте и властной силе, хранящим в своих глубинах тайны, и равнодушным ко всему, что происходит на берегу.
В порту пароходы гудками что-то говорили друг другу, но отсюда они казались маленькими и темными на голубом шелке воды, сливающейся на далеком горизонте с таким же светло-голубым небом. Казалось, что две могучие природные стихии встали одна против другой, смотрят друг на друга тысячелетиями и не могут насмотреться, не могут и разойтись, ибо обречены извечно быть рядом.
Море смотрит на небо, в бесконечную даль вечных просторов вселенной, а небо глядит на море, как в зеркало, видит свое отражение, но никак не может постигнуть сокровенной тайны, скрытой в темных морских глубинах.
Алексей и Лара тоже были рядом, и вся их жизнь простиралась в будущее, как просторы моря, а в юных сердцах возникало и росло неиспытанное чувство единения с окружающей природой, крепла и утверждалась вера в значимость и необходимость своего присутствия на земле.
Небольшой дом в две комнаты, с открытой террасой, в котором проживала семья Громовых, был сложен из местного ракушечника невесть когда, и крыша от старости под тяжестью черепицы прогнулась, образовав седловину. Подобные седловины были и на крышах соседских домов, крытых такой же красно-бурой черепицей давно, больше сотни лет назад. Он стоял на покатом склоне, неподалеку от высокой крепостной стены с ее сторожевыми башнями — в былые времена стена опоясывала весь приморский город-крепость. Теперь от нее оставалась лишь небольшая часть, и со стороны казалось, что эта древняя стена, словно квочка, прикрывающая своими крыльями цыплят, своей мощью оберегает хрупкие домишки.
Около дома, рядом со входом на террасу, как часовой, рос старый абрикос, пустивший свои корни глубоко в каменистую почву, его огромная крона создавала уютную тень в долгие месяцы лета и ежегодно радовала обильным урожаем некрупных, но сахаристо-сладких плодов. Две молодые вишни росли во дворе около забора, рядом с кустами черной смородины и целебного боярышника, а на солнечной стороне зеленели три грядки. Под окнами тянулись к солнцу неприхотливая мальва, которая цвела почти все лето, и золотые шары, расцветавшие по осени.
Алексей, как он себя помнил, помогал родителям «содержать квартиру в порядке», поскольку они с раннего утра и до поздней ночи «пропадали на своей работе». Отец — Иван Степанович Громов — пока был жив, трудился в порту, дед — Степан Александрович — несмотря на преклонный возраст, работал в типографии верстальщиком, сам он именовал свою профессию на старинный лад — «метранпажем». Наборщики приносили набранные столбцы статей, а он формировал из них газетные полосы по макету из редакции, «делал газету». Мать — Мария Игнатьевна — тоже работала в типографии наборщицей и гордилась своей мужской профессией.
В ежедневные обязанности Алексея входил (кроме соблюдения чистоты и порядка в доме и похода в продовольственную лавку за продуктами) полив овощных грядок. На них мать выращивала «зеленую приправу» — лук, лук-батут, кинзу, морковь, чеснок, укроп, петрушку простую и кудрявую, сельдерей, майоран, тмин, отдельно полгрядки занимал вечно растущий щавель, а у забора кустился длинными листьями многолетний хрен.
У Алексея была и своя небольшая грядка. На ней он решил вырастить помидоры. Мать купила ему на базаре рассаду. Она принялась и хорошо пошла в рост. Алексей радовался и даже гордился тем, что его помидоры рослее и крупнее, чем у соседей, хотя те постоянно занимались выращиванием разных сортов томатов. Но через неделю случилась беда. Стебли внезапно обмякли и беспомощно повалились набок. Только три штуки уцелели. Грядка напоминала поле после сражения, большинство солдат в зеленых шинелях геройски погибли в боях с неизвестным противником…
— Зазря старались, Леша, — сказала мать. — Медведка поразбойничала. С этой прожорливой тварью нет никого сладу.
— Неужто на нее нет управы? — спросил Алексей.
— Не знаю, сынок, — вздохнула мать. — Коль появилась в огороде, то лучше помидоры не сажай.
— Не может такого быть! — упрямо твердил Алексей.
Ему никак не хотелось признавать такую жуткую несправедливость. Все его мальчишеское существо протестовало против разбойной деятельности медведки на огородной грядке. Алеша был глубоко убежден, что паразитам вообще не должно быть места на земле. Так его воспитали школа и пролетарская семья. Прогнали же в нашей стране люди человеческих паразитов, разных помещиков, князей, фабрикантов, капиталистов-эксплуататоров. Даже в главной песне, которую всем классом поют в праздничные дни, которая государственный гимн называется, есть правильные слова о том, что трудящиеся люди имеют право владеть землей, а паразиты — никогда! Так почему же на грядках на них не найти управы?
— Есть способ, — сказала учительница по ботанике, к которой обратился Алексей. — Надо каждый стебелек перед посадкой обернуть вощеной или промасленной бумагой, оградив таким образом коренную систему от посягательства прожорливых разбойников.