Ставка Верховного Главнокомандования учла и приняла во внимание деловые предложения руководства Черноморского флота, утвердила стратегическое направление десантной операции: нанести главный удар с юга, в Феодосию. Ставка сочла целесообразным выбросить еще и воздушный десант в районе Владиславовки, севернее Феодосии, который должен был захватить аэродром, овладеть важным узлом шоссейных дорог и перерезать железнодорожное сообщение. Однако в ходе подготовки к проведению операции из-за нехватки самолетов от воздушного десанта пришлось отказаться.
Окончательный и утвержденный Ставкой план небывалой по масштабу и размаху десантной операции получил название «Керченско-Феодосийский».
Главный удар — по плану «группа А» — должен был наноситься с юга и непосредственно по Феодосии. Это был невиданный дерзкий план. Впервые в мировой военной практике предполагалось произвести высадку военного десанта непосредственно в порту, занятом противником. Общее командование морскими силами десанта было возложено на капитана первого ранга Н. Е. Басистого.
После высадки, овладев портом и городом Феодосией, ударная группировка войск — основные силы 44-й армии (командующий генерал-майор А. Н. Первушин) должны были захватить Ак-Монайский перешеек, самое узкое место между Черным и Азовским морями, и отрезать Керченский полуостров, запирая в нем все немецкие войска, сосредоточенные под Керчью.
Группу Б — 51-я армия (командующий генерал-лейтенант В. Н. Львов) — планировалось высадить на северо-восточном, восточном и южном побережье Керченского полуострова — на широком 250-километровом фронте. Охватывая весь полуостров от Арабатской стрелки до Феодосии, войска должны были овладеть Керчью и наступать в направлении Ак-Монайского перешейка, где вместе с войсками 44-й армии разгромить скопление немецких войск. Командование морскими силами было возложено на командующего Азовской военной флотилией контр-адмирала С.Г. Горшкова.
Отвлекающий десант планировалось произвести в Судаке.
Начало всей десантной операции назначалось на 21 декабря.
Но жизнь внесла свои коррективы…
На рассвете 17-го декабря немецкие войска неожиданно начали новый штурм Севастополя. В наступление были брошены семь немецких дивизий, одна румынская бригада, вся специально подвезенная тяжелая артиллерия, все наличные броневые силы — танки, самоходки, бронетранспортеры и более трехсот самолетов.
Над городом нависла смертельная угроза.
Необходимо было как можно быстрее перебросить в осажденный город свежие воинские части, боеприпасы и вооружение.
В связи с осложнившейся обстановкой под Севастополем высадка десанта на Керченский полуостров была временно отложена.
Положение в осажденном городе с каждым часом осложнялось. Войска понесли значительные потери, резервы были израсходованы, боеприпасы кончались. В ночь на 20 декабря вице-адмирал Октябрьский доложил о сложной обстановке Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину. Ставка быстро отреагировала на это донесение. Она переподчинила Севастопольский оборонительный район непосредственно штабу Закавказского фронта и приказала генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову срочно направить в Севастополь стрелковую дивизию, бригаду морской пехоты, боеприпасы, наладить регулярное снабжение и обеспбеспечить авиационное прикрытие.
В тот же день крейсера «Красный Крым», «Красный Кавказ», лидер «Харьков», эсминцы «Бодрый» и «Незаможник» приняли на борт воинские части, боеприпасы и, несмотря на начинающийся шторм, вышли из Новороссийска, взяв курс на Севастополь. На следующий день в осажденный город отправились крейсер «Коминтерн» и лидер «Ташкент», охранявшие транспорты с войсками и боеприпасами.
Спешная отправка в Севастополь войск, которые готовились к высадке десанта, заставила привлекать к операции новые части, обучать их, пересматривать порядок размещения на кораблях.
Вместе с тем эта спешная отправка войск в осажденный город сыграла и положительную роль. Поход боевых кораблей и транспортных судов в Севастополь, их прорыв в бухты, которые интенсивно обстреливались фашистами, полностью дезориентировали опытную немецкую разведку. Она прозевала, что на той стороне неширокого Керченского пролива, буквально под носом у немецких войск, проводится подготовка крупнейшей десантной операции…
Сталина Каранель, после окончания пулеметных курсов, на которые ей помог попасть Дмитрий Васильевич Красников, была направлена в Балаклаву, в первый сектор обороны. Здесь на Ялтинском шоссе она приняла боевое крещение.
То были кошмарно тяжелые дни первых чисел ноября…
Как она выдержала, как выстояла под обстрелом, под бомбежкой, Сталина сама не знала. Накал недавних спортивных соревнований на первенство города, когда ее нервы были натянуты, казалось, до самого предела, когда все решалось в считаные секунды и тело деревенело от мышечного напряжения на спортивных снарядах, сейчас казались приятным развлечением. Они ни в какое сравнение не шли с тем, что ей пришлось вытерпеть и пережить здесь — на Ялтинском шоссе.
Кругом все грохотало, взрывались бомбы, рвались снаряды и мины, свистели осколки и пули, замертво падали сраженные бойцы, просили о помощи раненые, земля под ногами ходила ходуном, как палуба корабля во время шторма. А Сталина, страшно испуганная, усмиряла дрожь в коленях и, стиснув зубы, вцепившись в рифленые рукоятки, стреляла по пикирующим самолетам, ловя их в перекрестие прицела.
Отразив очередную воздушную атаку, она, не успев передохнуть, стереть пот с лица, торопливо, дрожащими руками вставляла новую патронную ленту, набрасывала смоченную холодной водой мешковину на раскаленный ствол крупнокалиберного пулемета, чтоб хоть немного его остудить. А потом, опустив ствол пулемета к земле, била, била короткими очередями, почти в упор по наземным целям в серо-зеленых мундирах, по бегущим прямо на нее врагам, орущим и стреляющим…
Когда она увидела танки и бронетранспортеры, то на мгновение замерла: «Неужели конец?» Но навстречу бронированным чудовищам, пригибаясь, перебежками, устремились отчаянные моряки со связками гранат. В одном из них она узнала Алексея Громова. И факелами вспыхивали танки, с белыми крестами на башнях… Алексей подбил один танк, потом пошел на второй, успел бросить гранаты и подорвать его, но и сам неестественно повалился набок. Остро кольнуло под сердцем. Нет, нет!.. Слезы сами покатились по щекам. Нет! Не может такого быть?!
К нему бросились моряки, потащили Громова к укрытию, полуразрушенной каменной стене…
— Алеша! Алеша! — пересохшими губами, сквозь слезы, повторяла Сталина и длинными очередями отсекала группу немецких солдат, которые уже намеревались захватить раненого Алексея и его спасателей…
Всем сердцем, всей душой она была с ним, милым, родным, любимым, но покинуть свой боевой пост не могла, не имела на это права. Ведь бой продолжался. Все вокруг гудело, грохотало, земля нервно вздрагивала, свистели осколки, лицо опаляли горячие волны близких взрывов. Но Сталина уже была другой. Собранной и жестко целеустремленной. Весь жар возмущенной души, огневой факел вспыхнувшей мести вкладывала она в то длинные, то прицельно короткие пулеметные очереди…
Сталина даже не заметила как наступил вечер, как бесконечно долгое сражение потеряло накал, как немцы откатились и стрельба утихла. Только чадили черными космами дыма подбитые танки и бронетранспортеры, стонали раненые, да где-то недалеко, у разрушенного гнезда, подавала печальный голос одинокая птица.
Защитники первого сектора не дрогнули, они выстояли на этом танкоопасном направлении, остановили, задержали опьяненных успехами фашистов. Они закрыли выходы из Сухой речки и по Ялтинскому шоссе в Золотую долину, в пригороды Севастополя. В Балаклаву немцы не прорвались.
В тот вечер Сталина с замиранием сердца выспрашивала санитаров о судьбе Громова. От них она и узнала, что Алексей тяжело ранен, что его отправили с первым санитарным транспортом в Севастополь.
— А куда? — допытывалась Сталина. — Где его искать?
— Повезли чемпиона в самый главный военный госпиталь морского флота. Врач, то есть капитан медицинской службы, сама поехала с ранеными.
Вырваться в Севастополь, посетить госпиталь, повидаться с Алексеем ей ни в тот день, ни в последующие так и не удалось. Подразделения, состоящие в основной массе из моряков, еще не прочувствовавших особенности войны на суше, понесли большие потери. Каждый боец был на счету, тем более пулеметчик зенитной точки. Ни о какой увольнительной «по важному случаю» не могло быть и речи.
А через двое суток, когда отбили Генуэзскую крепость и закрепились в ней, ее отдельную зенитную пулеметную точку сразу же перебазировали туда, в стены крепости. Окончательно поняв, что в ближайшее время ей не представится возможность выбраться в Севастополь, Сталина стала настойчиво теребить телефонистов штаба, чтоб они «хоть что-нибудь узнали». И вскоре ей сообщили, что чемпиона отправили на Большую землю, в Новороссийск, на санитарном теплоходе «Армения» в сопровождении лидера «Ташкент».
— «Армению» в открытом море разбомбили, она пошла ко дну… Спастись почти никому не удалось.
Неужели и Алеша тоже?..
Не может быть!..
В такое она не верила. Не хотела верить.
А к вечеру пришло еще одно сообщение: часть раненых той ночью погрузили и на лидер «Ташкент».
Появилась надежда. Стало легче. Надо продолжать искать. Надо сделать запросы по госпиталям в Новороссийске… Помогут в Политуправлении флота. Только бы выбраться в Севастополь.
В одном из помещений Генуэзской крепости, еще недавно служившим складом, моряки нашли железный бочонок.
— Может, братва, в нем спирт? — многозначительно сказал шустрый Василий Тюрин, жадно принюхиваясь.
Моряки заинтересованно оглядывали находку.
— Через железо не пахнет, — сказал со знанием дела Чернышев, постукивая по бочонку ладонью. — А что там жидкость, так это точно!