В изменившейся критической обстановке наши потрепанные и измотанные в неравных боях войска разделились на две части.
Полки и дивизии 51-й Отдельной армии под командованием вице-адмирала Левченко с боями начали поспешный отход на восток, на Керченский полуостров, где загодя были созданы оборонительные рубежи. Но и там они, как через пару недель покажут события, задержаться надолго не смогут, не сумеют остановить наступательный натиск противника. После непрерывных тяжелых боев на Ак-Монайских позициях и под Керчью, неся большие потери и под натиском превосходящих сил противника, во второй половине ноября, как сказано в официальных сводках, эти части «вынуждены были оставить Крым и эвакуироваться на Таманский полуостров». Но в этом сообщении ни слова не было сказано о том, что тысячи бойцов, не успевших переправиться через пролив, не сложили оружия и совместно с местным населением и партизанами ушли в каменоломни, создали подземный гарнизон и продолжали неравную борьбу.
А части Отдельной Приморской армии в те напряженно-трагические последние дни октября с тяжелыми боями стали отступать на юг.
Это решение — отводить войска к Севастополю — было принято командующим армией самостоятельно, без каких-либо указаний и распоряжений сверху. Петров понимал, какую громадную ответственность он взваливает на себя и на плечи командиров и бойцов.
Еще совсем недавно Приморская армия доблестно сражалась в осажденной Одессе. Вот краткая оценка действий, приведенная в официальных документах:
«Более двух месяцев советские войска сковывали 18 вражеских дивизий и наносили им тяжелые потери, тем самым оказывая существенную помощь войскам Южного фронта при их отходе за реку Днепр и в последующих оборонительных боях… Длительная оборона Одессы сыграла важную роль в срыве гитлеровских планов „молниеносной войны“ и замыслов немецко-фашистского командования, главное, способствовала успешным действиям Советского Военно-морского флота в северо-западной части Черного моря».
Когда были исчерпаны все возможности обороны, по приказу Ставки защитники Одессы буквально вырвались из огненного кольца, совершив невероятное, — гитлеровцы даже не заметили отход частей и подразделений Приморской армии!
Приведу выписку из второго тома «Истории Великой Отечественной войны»:
«Главные силы Одесского оборонительного района начали планомерный отход с фронта 15 октября, в 11 часов вечера они отошли в район порта, а в 3 часа утра полностью погрузились на корабли. В это время вражеские диверсанты подожгли портовые мастерские, чтобы привлечь внимание гитлеровских летчиков к району сосредоточения многих транспортных судов и боевых кораблей Черноморского флота. Пожар, к счастью, удалось быстро потушить, а диверсантов ликвидировать. В 5 часов 10 минут утра 16 октября из Одесского порта вышел последний транспорт с войсками. Вслед за ним Одессу покинули боевые корабли, принявшие на борт бойцов и командиров, которые прикрывали отход войск. В 9 утра от пирса отошел последний сторожевой катер охраны водного района Одесской военно-морской базы. Лишь около полудня противник понял, что советские войска оставили Одессу. Его разведывательные части, с трудом прорвавшись сквозь минные поля, выставленные нашими саперами, и огонь партизан, к вечеру вошли в опустевший город.
В Крым из осажденной Одессы были вывезены все войска, армейские тылы и управление Приморской армии. Впервые в истории войн такая многотысячная армия — до 80-ти тысяч человек, оснащенная сложной боевой техникой, скрытно от врага отошла с фронта, затем в течение нескольких часов погрузилась на корабли и без потерь была переброшена морем на другой плацдарм».
Еще одна цитата, характеризующая масштабность этой дерзкой операции по переброске войск:
«Из Одессы удалось также вывезти более 1-й тысячи автомашин, около 500 орудий разных калибров, 14 танков, 163 трактора, свыше 3,5 тысяч лошадей и более 25-ти тысяч тонн различных грузов».
Приморская армия, хотя и ослабленная непрерывными боями, имела за плечами солидный боевой опыт ведения войны в современных условиях.
Накануне отхода на юг Крыма поздним вечером в предгорном селе Экибаш в помещении местной школы, которую занял штаб армии, генерал Петров собрал командиров дивизий на совет и изложил свою точку зрения на создавшуюся критическую обстановку.
— Куда будем отводить нашу армию? — Петров умышленно не произнес тяжелого слова «отступать» и уточнил: — Повернем на Керченский полуостров, как это уже сделала пятьдесят первая, или двинемся на Севастополь?
И добавил, что главная база Черноморского флота, оставшаяся без надежного прикрытия сухопутными войсками, в ближайшие же дни может стать легкой добычей гитлеровских генералов.
Отводить армию на Керченский полуостров удобнее и перспективнее. Есть подготовленные оборонительные рубежи и за спиною надежные тылы.
Он сделал ударение на словах «надежные тылы», и каждый из присутствующих понимал, на что именно намекает командарм. Но Петров счел необходимым расшифровать и даже конкретизировать:
— Под Керчью, за спиною, через пролив, просторы Кубани и горы Кавказа. А тут будет посложнее, чем было в Одессе. И ответственности побольше. Уже была одна оборона, героическая, — и командирским тоном произнес: — Прошу каждого высказать свои соображения!
Большинство командиров дивизии поняли, что задумал генерал. Они ему верили и доверяли. В дни обороны Одессы Петров командовал легендарной 25-й Чапаевской дивизией и лишь совсем недавно, с 5 октября, по приказу Ставки возглавил Отдельную Приморскую армию.
— Оперативную карту на стол, — распорядился Петров, — наметим путь каждому подразделению.
Штабисты расстелили на столе военную карту с обозначением расположения каждой дивизии на тот момент.
— Прямая дорога на Севастополь уже, как вам известно, перерезана. Немецкие части вышли на равнинное западное побережье и оттуда будут рваться в Севастополь. А нам придется двигаться по горной местности и неблагоприятным дорогам. Через горы на Алупку, по ущельям, по ялтинской дороге.
Командиры склонились над картой, и каждый, развернув свой планшет, заносил маршрут, по которому его частям предстояло совершать нелегкий переход.
Главный фактор — это время! — произнес генерал, заканчивая совещание. — Наша задача — успеть опередить немцев.
Поздно ночью, когда наконец определили пути отвода полков и согласовали действия, а командиры шумно двинулись к дверям из накуренной комнаты, чтобы отправиться к своим частям и уже с рассветом начать выполнять намеченный план, генерал предложил остаться начальнику особого отдела.
— Капитан, задержитесь.
Петрову в последние дни не давала покоя тревожная мысль, что на оборонительных рубежах Перекопа произошло что-то непоправимое, какие-то нестандартные события, которые резко повлияли на исход боев, и немцы так быстро смогли преодолеть, казалось бы, непреодолимую преграду. Но в официальных донесениях ничего вразумительного на этот счет не говорилось.
— Присаживайтесь к столу.
Капитан Оркин, погасив папиросу, подошел к опустевшему столу, с которого штабисты сняли карту, поправил очки.
— Слушаю, товарищ генерал!
— Разузнал что-либо?
Оркин кивнул головой.
— Да, — и добавил тихо: — Там много неприятностей, вернее — одна большая.
— Выкладывай.
— Секретные, очень секретные сведения, товарищ генерал.
— От меня нет секретов.
— Оставление боевых позиций, — сказал капитан.
— Не совсем ясно.
— Оставление боевых позиций значительным числом, — повторил Оркин канцелярскую формулировку. — Главным образом представители местного населения.
— Неужели дрогнули в бою, струсили и побежали?
— Оставили боевые позиции перед самым боем, — и, понизив голос, пояснил: — Ночью разбежались, захватив оружие.
— Так это же прямое предательство!
— Да, предательство, — подтвердил Оркин и уточнил: — Не единичные случаи, а десятками и сотнями. Дезертирство в крупных масштабах.
То, что сообщил начальник особого отдела, ни в какие рамки не укладывалось. Петров знал из секретных сообщений о том, что в первые дни боевых действий на Западной Украине, особенно в Карпатах, были часты случаи дезертирства. Но то была Западная Украина, присоединенная к СССР лишь два года назад, в 1939-м, многие западные украинцы еще не привыкли к нашему образу жизни. Но чтобы здесь, в Крыму, где советская власть утвердилась давно и прочно, дезертировали представители местного населения? Разве им плохо жилось? Чушь какая-то! Петров знал, что в Крыму, к примеру, крымские татары составляли по переписи 1939 года меньше одной пятой из общего числа населения полуострова. Тем не менее это меньшинство нисколько не было ущемлено в своих правах. Скорее, даже наоборот. Государственным языком Крымской Автономной Советской Республики наряду с русским был и татарский. И в основу административного деления был положен национальный принцип: наряду с многочисленными русскими и украинскими сельсоветами существовали самостоятельные сельские советы татарские, греческие, болгарские, армянские, еврейские, немецкие, эстонские. Были, по компактности проживания, вообще целые национальные районы — пять татарских, один немецкий, один еврейский. В школах дети этих национальностей обучались на своем родном языке. И вдруг на тебе, подарочек! Даже в самых мрачных предположениях генерал не мог себе такое представить. Если б это сказал ему кто-либо другой, Петров никогда бы не поверил. Но генерал хорошо знал Оркина, его пунктуальность и дотошность в составлении документов, его прямоту в оценке людей и событий, пусть иногда и с некоторой перестраховкой. В честности его Петров не сомневался.
— В основной массе дезертировали лица мусульманской национальности, призванные, вернее мобилизованные, в начале войны, пару месяцев назад. Они и сделали брешь на оборонительных позициях, особенно на Ишуньских.