Она стояла, прислонившись к стене. Он сидел за столом, положив ногу на ногу. Полы длинного клетчатого халата то и дело распахивались, оголяя коленку, покрытую несколькими старыми шрамами. Наверное, он в детстве часто падал с велосипеда. Или постоянно что-то выпрашивал.
Он курил, беря одну за другой сигареты из пачки красного «Мальборо», оставленного черноволосой. Инга заметила, что вместо фирменных сигарет в пачку напихано что-то отечественное, с сырым вонючим табаком.
Инга подумала, что и Валдис такой. Дерьмо в яркой коробке.
Он повторял то же, что говорил раньше. Про талант, про искру, про порывы. Когда заметил, что слова отскакивают, как от стенки горох, его лицо исказилось. Он с силой раздавил в пепельнице окурок и откинул со лба непослушную челку.
– Ладно, ты сама напросилась! Значит, так: между нами все кончено. Если ты такая непроходимая дура, я не желаю иметь с тобой никаких дел. А если ты начнешь говорить, что мы с тобой спали, я приведу десять свидетелей, которые…
– В школе нас осматривал гинеколог.
– И что?..
– Я ему все рассказала, а он записал это в медицинскую карту.
– И что?..
– Ничего. Ты, кстати, себе бороду подпалил. Иди побрейся.
Как оказалось впоследствии, угроза мифическим гинекологом имела большие последствия…
Инга думала, что ее чувства растоптаны и что она никогда больше не сможет так полюбить. А еще ей казалось, что она заново родилась. И это было приятно. Чтобы отвлечься, она взялась за учебу, бешеными темпами наверстывая упущенное с сентября. Валдис постепенно забывался.
Но он не дал забыть о себе.
Он объявился ровно через месяц, день в день. Стоял май, приближался Последний звонок и выпускные экзамены. Инга возвращалась из школы и увидела знакомую иномарку. Пока думала, пройти мимо или обойти стороной, Валдис выскочил и потащил ее в машину. У него был такой взъерошенный и жалкий вид, что от изумления она безропотно подчинилась.
– Нашу ячейку накрыли! – выпалил Валдис.
Инга как-то сразу поняла, о чем идет речь:
– Поздравляю.
– Дура, ты не понимаешь!
– Будешь обзываться, я уйду. – Инга взялась за ручку двери.
Валдис крепко сжал ее запястье. Инга попробовала высвободиться – не получилось.
– Пусти!
Он держал. Глаза у него были немного безумные. Боковым зрением Инга увидела, что в конце аллеи идут два милиционера, и выразительно посмотрела в ту сторону. Валдис разжал пальцы, как будто обжегся. И забормотал:
– Понимаешь, всех повязали. Никто не ушел! Петерс пытался сопротивляться… Дурак! Их же было столько народу! И КГБ, и менты… Нашли весь наш архив, все материалы, все списки. Ты представляешь, что теперь будет?
– А ты почему на свободе? Сбежал?
– Оттуда сбежишь! Меня выпустили на подписку. Я неделю отсидел в камере, а потом меня выпустили. Теперь из города нельзя уезжать.
Инга подумала, чем эта история может кончиться для нее. Перспективы получались одна хуже другой. Вряд ли эти горе-подпольщики станут молчать про нее. Скажут, что посещала собрания, размножала списки, носила листовки…
– Следователь про тебя знает, – подтвердил Валдис ее худшие опасения. – У тебя только один выход. Надо пойти и все рассказать. Самой пойти.
– Ты с ума сошел?
Она посмотрела в его лицо и поняла, что он именно так и поступил. Разве что пришел под конвоем, а не добровольно. Но зато рассказал больше, чем спрашивали. Чем и купил себе свободу.
– Как раз я-то с ума не сошел. – Валдис жалко улыбнулся. – Меня просто поставили в такие условия. У меня было безвыходное положение, понимаешь? Они все без меня знали… И зачем я с тобой когда-то связался? Мне сказали, что я могу пойти по политической статье, а могу – за совращение несовершеннолетних. Там срок меньше, чем за политику, но живым никто с зоны не возвращается. Что я должен был выбрать?
– Откуда они узнали про нас?
– От твоего чертова гинеколога!
– Он не мог рассказать.
– Да откуда ты знаешь!
– Он не знал ничего. Понимаешь? Я ему не говорила про тебя. И никому не говорила. Ни-ко-му. Ты сам проболтался. Или, – Инга на секунду задумалась, – или твоя обезьяна им все рассказала. Она ведь тоже попалась?
– Катька? – У Валдиса расширились зрачки. Казалось, в них отражаются мысли, пчелиным роем гудящие у него в голове.
– Катька, не Катька – тебе лучше знать. Цыганка твоя черномазая.
– Она не цыганка. – Голос Валдиса прозвучал вяло. Инга посмотрела на него с легкой жалостью. Бледное лицо, спутавшиеся сальные волосы, жидкая бороденка… Инга открыла дверь и выставила ногу за порог.
– Какой же дурой я была, когда в тебя влюбилась. Ничего, в следующий раз буду разборчивее. Прощай, милый! А к следователю я не пойду…
В шесть часов пришли с работы родители, а в шесть ноль пять в квартире начался обыск. Его проводили несколько милиционеров и двое в штатских костюмах – очевидно, сотрудники КГБ. Подрывной литературы и антисоветских листовок не обнаружили, зато нашли холщовый мешочек с патронами для автомата, лежавший в самом дальнем углу на антресолях. Нетвердым голосом папа признал находку своей и сообщил, что боеприпасы привез много лет назад с военных сборов, так сказать, на память об армии, и давно забыл об их существовании. Мама схватилась за сердце. Папу увезли и отпустили только утром. Он пришел напуганный и тихий. Инга боялась встречаться с ним взглядом. Сначала родители долго разговаривали при закрытых дверях, потом вызвали дочь.
– Надо им все рассказать, – велел отец, глядя в пространство.
Перед допросом с Ингой долго беседовал оперативный сотрудник. Он так представился – «Оперативный сотрудник», а звание и фамилию не назвал. Угостил бразильским кофе и свежим пирожным, расспросил об учебе, о планах на будущее. Инге казалось, что он все знает и без нее. А потом в мягкой форме предъявил ультиматум. Или она активно сотрудничает со следствием и проходит по делу свидетелем, или статью накручивают и ей самой, и отцу. У него вообще положение аховое. Она просто бумажки писала, а он хранил дома боеприпасы, предназначенные для насильственного свержения государственного строя. Или для совершения покушений на представителей государственной власти – с этим еще предстоит разобраться.
– А если я буду… сотрудничать?
– Мы зачтем папе добровольную выдачу, а это освобождает от уголовной ответственности, – не моргнув глазом, заявил комитетчик. – Кроме того, мы же ведь понимаем, что участие в предварительном следствии и на судебном процессе займет много времени, а потому готовы поспособствовать тому, чтобы ты нормально закончила школу и поступила в высшее учебное заведение.
– В какое учебное заведение? – спросила Инга только для того, чтоб не молчать.
– В любое, по твоему выбору. Кроме, конечно, МГИМО.
Следствие закончилось очень быстро, и сразу начался судебный процесс. Он не освещался в газетах, но о нем конечно же все знали. Дело обросло самыми невероятными слухами. Оно горячо обсуждалось на кухнях и в курилках. Но с расспросами к Инге никто не лез. Ей вообще перестали звонить, а из дома она практически не выходила. В суд ездила вместе с мамой. И часто замечала позади себя одну и ту же машину, в которой находились двое мужчин с напряженно-скучными лицами.
Еще на одном из первых допросов всплыл загадочный Муса. Инга рассказала о нем все, что знала, и следователь подробно записал ее слова, а потом отправил к экспертам составлять фоторобот. Но через три дня тот же следователь предложил ей подписать новый протокол, в котором о Мусе ничего не было сказано. Оперативный сотрудник, который встретил Ингу в коридоре после допроса, опять угостил кофе и доверительно сообщил, что установить личность Мусы они не смогли, а дело надо заканчивать, вот и пришлось подправить кое-что в ее показаниях… Она еще не определилась, в какой вуз собирается поступать?
Все обвиняемые получили реальные срока лишения свободы. Три года, пять, Петерсу дали больше всех – десять и лишили воинской награды. Валдиса приговорили к четырем годам условно. О справедливом приговоре написали в газетах – и в местных, и в каких-то центральных. А в информационной телепередаче показали короткий сюжет, как было объявлено, специально, чтобы развеять волнующие общественность нездоровые домыслы. На событие отозвались «Голос Америки» и Би-би-си». В ответ журнал «Крокодил» оперативно разродился объемистым и талантливо написанным фельетоном…
После вынесения приговора прошло не больше недели, и погиб Валдис. Гнал на машине, не справился с управлением и упал с моста в реку. На похороны почти никто не пришел. По городу поползла новая волна слухов…
А за день до этого Инга увидела Мусу. Случайно увидела. Он шел по улице параллельным с ней курсом, чуть впереди и ее, видимо, не замечал. Она оглянулась, пытаясь отыскать взглядом примелькавшуюся машину с охранниками. Их нигде не было. Как не оказалось и Мусы, когда она минутой позже посмотрела вперед.
Она выбрала институт и уехала в Ленинград. С поступлением проблем не возникло. Жила у тети, училась ни шатко ни валко. Больше всего опасалась, что однокурсники прознают о ее прошлом. Но никто ничего не узнал, хотя на факультете оказалось трое ребят из Прибалтики.
Со временем сложилась небольшая компания, в которой оказался и Миша Кушнер – самая светлая голова и единственный еврей на их потоке. Инга чувствовала, что нравится ему, но не обращала внимания, тем более что он предпочитал облизываться и вздыхать издалека, но стеснялся проявить инициативу.
Иногда, достаточно редко и избирательно, встречалась с ребятами, которые не были такими стеснительными. Ходила на дискотеки, в кафе, на концерты. У всех на слуху был ленинградский рок-клуб, и она стала бывать в знаменитом доме на Рубинштейна, завела знакомства в среде «неформалов». В зависимости от настроения могла лечь с кавалером в постель или дать по рукам. Все это было достаточно скучно, как и обучение в институте, о выборе которого она пожалела, еще не закончив первый семестр.