– Острокнутов!
– Я, товарищ майор! – высокий вскочил и поправил китель на спине.
– Что у вас тут происходит?
– Ничего, товарищ майор!
– У меня что, по-твоему, глаз нету? Или я первый день в армии?
– Никак нет, товарищ майор. Мы зашли узнать, может, земляки есть.
– Ну и как, нашел земляков?
– Никак нет, товарищ майор, – Острокнутов развел руками. – Ни одного.
– Значит, так: безобразия не нарушать, молодых мне не трогать, особенно вещи. Утром сам все проверю, понятно?
– Так точно, товарищ майор.
– То-то мне… А этот у вас чего разлегся? – офицер кинул на Телятникова.
– Упал, товарищ майор. Поскользнулся.
– Встань, солдат. И больше не падай!
Телятников вскочил и вытянул руки по швам. Майор придирчиво всмотрелся в его лицо, кивнул сам себе и ушел, плотно затворив дверь. Острокнутов плюхнулся на кровать и принялся что-то тихо обсуждать с культуристами.
Я чуть приподнялся и нашел взглядом Лысенко, лежавшего на соседней кровати. Как и я, он внимательно наблюдал за происходящим. Все остальные предпочитали делать вид, что крепко спят.
– Поможешь мне? – прошептал я. Как раз в этот момент культуристы расхохотались, но Лысенко понял меня и отрицательно покачал головой.
Культуристы встали и отошли, а Острокнутов развалился на кровати, забросив ноги на спинку, и подозвал к себе несколько человек:
– Значит, так, духи, будете изображать дембельский поезд. Знаете, что это такое? Нет? Вы двое – километровые столбики. Встаньте на четвереньки и бегайте отсюда сюда, как будто я смотрю из окна. Вы четверо – деревья. Вы должны не бегать, а проплывать мимо окна, с обеих сторон. Эх, за настоящим бы ветками вас послать, да вы, придурки, дежурному попадетесь… Ладно, так сойдет! А ты, – Острокнутов поманил пальцем Максима, – вставай на тумбочку и изображай паровоз. Умеешь?
Телятников растерянно покачал головой.
– Всему, салаги, вас учить надо! Встаешь ко мне жопой, шевелишь граблями и гудишь: ту-ту-ту, чух-чух-чух! Понятно?
– Так точно.
– Вперед!
Телятников забрался на шаткую тумбочку, сгорбился, задвигал согнутыми в локтях руками взад-вперед.
– Ту-ту-ту! Чух-чух-чух!
Шестеро остальных бегали вокруг кровати. Кузякин и еще один – на корточках, остальные – помедленнее и в полный рост.
– Кайф! – Острокнутов, улыбаясь, закурил и выпустил в потолок длинную струю дыма. Культуристы стояли в стороне и переговаривались. Мне показалось, что по движениям губ я разобрал несколько слов. Что-то наподобие: «Я также… по-молодости… в учебке…»
Не у дел остался только москвич с порезанным лицом. Он переминался с ноги на ногу и старался не смотреть на происходящее. Тем не менее, когда Острокнутов махнул рукой, подзывая его, он заметил и подошел.
– Садись, будешь попутчиком.
Парень примостился на краю кровати, поджав ноги, чтобы их не зацепили «деревья» и «столбики».
– Угощайся! – широким жестом Острокнутов протянул раскрытую пачку «Мальборо».
– Спасибо, товарищ сержант.
– Теперь рассказывай что-нибудь.
– А… О чем, товарищ сержант?
– Сам подумай, о чем люди в поезде говорят. Ты откудова сам?
– Из Москвы, – признался парень, напрягаясь в ожидании удара. Но Острокнутов был настроен благодушно:
– Я уже догадался, что из столицы. У вас у всех рожи такие, и делать ничего не умеете, грёбаные маменькины сынки… У тебя девушка есть?
– Я женат.
– Ух ты! Ну и дурак. Теперь твою жену твой лучший друг будет трахать.
– Не, она не такая.
– Да пошел ты, все они одинаковые. Не такая! А какая?
– Она меня ждать будет…
– Не смеши мою жопу, душара! Слушай, а у тебя ее фотография есть?
Москвич с короткой заминкой покачал головой. Острокнутов лениво снял одну ногу со спинки и припечатал парню каблуком по спине:
– Не умеешь врать, салага! Ну-ка показывай, что у тебя там лежит.
Из внутреннего кармана кителя была извлечена помятая фотокарточка. Острокнутов рассмотрел, тормознул пробегавшее мимо «дерево» и приказал отнести карточку культуристам:
– Пусть посмеются. Слышь, Москва, ты где такую уродину откопал? Тебя чего, заставили жениться? Или у нее папа профессор? А может, она умеет что-то такое, а? Слышь, расскажи, как вы с ней трахались!
Парень молчал, сидя с опущенной головой. После нового удара по спине с мучительной улыбкой посмотрел на Острокнутова и начал что-то тихо говорить. Культуристы подошли ближе, теперь «деревьям» приходилось их обегать. Один из культуристов подставил ногу, и Кузякин упал. Острокнутов, недовольно морщась, жестом руки остановил рассказ женатого москвича:
– Ты чо, Достоевский? Нормальным языком говорить не умеешь? Ты еще в стихах расскажи. То же мне, Пушкин нашелся! Давай заново, и так, чтобы мне было слушать по кайфу. А я на картинку буду смотреть. – Острокнутов взял у культуристов фотографию и пристроил ее на своем животе, между ремнем и складками кителя.
Все закончилось минут через десять, когда в казарму заглянул еще один сержант, с красной повязкой на рукаве. Он постучал пальцем по циферблату наручных часов и сделал еще какие-то знаки, значения которых я не понял. После этого Острокнутов разогнал дембельский поезд, встал, дал подзатыльник «попутчику» и с достоинством удалился, помахивая фотографией. Вслед за ним ушли и культуристы, неся пакет с трофеями.
– Отбой, – сказал тюменец прежде, чем закрыл дверь.
Кузякин, Телятников и остальные подобрали свои распотрошенные вещмешки и как ни в чем не бывало улеглись спать.
Когда затих скрип кроватных пружин, в казарме повисла гнетущая тишина.
После завтрака нас отвели к одноэтажному домику недалеко от казармы и приказали ждать. Перед домиком стояло несколько уазиков и грузовиков, из кабин которых на нас с ленивым любопытством смотрели водители.
– Покупатели приехали, – сказал Лысенко.
Покупателями называли представителей частей, которые отбирали среди новобранцев подходящие кандидатуры. Время от времени из домика выходил прапорщик и хриплым голосом выкрикивал три-четыре фамилии. Те, кого он называл, торопливо заходили внутрь, проводили там несколько минут и возвращались к нам, чтобы перекурить, взять вещмешок и попрощаться. Одни выходили с растерянными лицами, другие не могли скрыть довольных улыбок. В основном набирали в танкисты, связь, ВДВ и пехоту. Один здоровяк москвич, в поезде уверенно заявлявший, что обязательно станет десантником, вышел со слезами на глазах.
– Стройбат! Ну, почему именно я?
Ему даже не дали как следует попрощаться. Низкорослый прапорщик-азиат, похлопывая хворостиной по голенищу начищенного сапога, увел его сразу, как только здоровяк взял свои вещи. Мы смотрели, как они прошли КПП и зашагали по уходящей вниз городской улице. Видимо, строительная часть находилась где-то поблизости.
– Ордынский! – хрипло прокричал прапор, который выполнял обязанности распорядителя на этих торгах. – Ты чо, оглох? Бегом!
Внутри дома почему-то было очень темно. За несколькими столами сидели офицеры с бумагами. Все выглядели очень доброжелательно и говорили мягкими тихими голосами. Сильно пахло одеколоном и сигаретами. Я остановился, не зная к кому подойти. Рядом со мной замер Кузякин – оказалось, позвали только нас двоих. Сидевший прямо напротив входа лейтенант усмехнулся:
– Ну, чего встали? Ордынский и Кузякин?
– Так точно! – рявкнул Антон.
– Не кричи, не на параде, – поморщился лейтенант. – Войсковая часть 45666. Ждите, наша машина еще не подошла. После обеда, наверное, поедем.
Мы вышли на улицу.
– Погоди. – Кузякин придержал меня за локоть. – Знаешь, куда мы попали?
– Знаю.
– Я тоже. Надо держаться вместе, мы ведь почти земляки.
Я посмотрел на него и усмехнулся. Кузякин торопливо заговорил, поглядывая на ожидавших нас ребят:
– Ночью было не то, ночью было другое. А там старослужащих нет, мне обещали. Все одного призыва, все равны. Может, только сержанты из стариков, так это ерунда. Подумаешь! Все через это прошли, никто не развалился. Перетерпим и мы…
Я отцепил его пальцы от своего рукава и, не отвечая, пошел дальше.
Наша команда постепенно редела. К обеду остались только десантники, часть мотострелков, а также мы с Кузякиным и Лысенко с Телятниковым, которых приписали к той же в/ч, что и нас. По спокойной физиономии Лысенко было понятно, что он, как и мы с Кузякиным, заранее знал, куда должен попасть. А для Телятникова это явилось полной неожиданностью, он растерянно моргал и лез к нам с вопросами.
Прапорщик сводил нас на обед. Потом мы вернулись на тот же вытоптанный пятачок перед домиком с покупателями.
– Смотри, новая машина подошла. – Кузякин указал на «шестьдесят шестой» ГАЗ, стоявший с включенным двигателем. – За нами, наверное.
Прапор остался покурить с нами. У кого не было сигарет, угостил своим «Памиром», пояснив, что за дерьмовое качество табака и картинку на пачке эту марку прозвали «Нищий в горах».
– Товарищ прапорщик, можно вопрос? – подступил к нему Телятников.
– Можно Машку за ляжку, можно козу на возу, – щурясь от яркого солнца, лениво отозвался прапор. – А в армии надо говорить – «разрешите обратиться». Понял?
– Так точно. Разрешите обратиться?
– Обращайся.
– В/ч 45666 – это что за войска?
– Ну, друг, у тебя и вопросы. Это такие войска, про которые знать не положено. Вот попадешь туда, и узнаешь. Там даже оружие не выдают, так все серьезно. Голыми руками будете воевать. Еще есть вопросы?
– Никак нет…
Очень быстро собрали и увезли оставшихся мотострелков. Два капитана начали строить десантников, чуть позже появился наш лейтенант. Фуражку он держал в руках за спиной, под мышкой зажимал тонкую папку с нашими документами.
– Никто не потерялся? Все, сейчас едем. Пять минут, чтобы сходить в туалет и попрощаться с друзьями.
Туалет находился в тридцати шагах от столовой. Это было напоминающее автомобильный гараж сооружение из кирпича, окруженное густым кустарником и деревьями. Все сходили оправиться после обеда, мне же тогда не хотелось, и я пошел сейчас.