Вот, значит, каким он может быть? Интересно… Я как-то видел, как он ударил ногой в живот Антона Кузякина. Ни скорости, ни техники – по этому удару можно было решить, что он никогда не имел отношения к спорту, даже в футбол не играл, не говоря о занятиях единоборствами, и если б не гипнотический взгляд и внутренняя уверенность, ему бы пришлось тяжело в любой драке. Оказывается, я здорово ошибался!
В стороне от дыры, рядом с забором, росло высокое дерево с крепкими ветками. Я вскарабкался по нему, уцепился за нижний сук, подтянулся и увидел на дороге машину. Это были «жигули» темного цвета. Низам стоял у водительской двери, наклонившись к окну. В машине был только водитель. Я видел его белую рубашку, наискось перечеркнутую ремнем безопасности, но не мог увидеть лицо. Водитель курил, стряхивая пепел в окно рядом с Низамом. Ветер доносил обрывки фраз, но они говорили на своем языке. Сначала голоса звучали спокойно, потом водитель стал наезжать на Низама, а тот, судя по интонациям, не очень убедительно огрызался.
Руки у меня устали, и я спрыгнул, размял мышцы, а когда снова забрался на дерево, разговор был окончен. Выброшенная водителем сигарета ударилась об асфальт, брызнув искрами. Низам отошел от машины. Взревел мотор, и машина сорвалась с места, взвизгнув покрышками. Никогда не видел, чтобы простые «жигули» так летали… Низам сел на корточки посреди дороги и долго смотрел вслед удаляющимся красным огням, свесив руки между колен и поплевывая себе под ноги. Потом закурил и направился к дырке в заборе своей обычной шаркающей походкой.
У меня кулаки зачесались встретить его. Плевать на благородство, я неожиданно нападу со спины и оглушу ударом по шее. Он весит килограммов девяносто, но я смогу оттащить его подальше от части, просто это займет какое-то время. Ну и пусть, времени у меня целая ночь. Связать ремнем и допросить. А потом свернуть голову и закопать. Когда найдут тело, я уже буду на пути в Афганистан.
Пекуш мне твердо пообещал, что сразу после соревнований будет решен вопрос о моем переводе.
– В принципе рапорт подписан. Только пока без числа. Но ты хорошо уяснил, что от тебя требуется?
– Красиво проиграть Звонареву, – сказал я равнодушно, и так же равнодушно посмотрел командиру в глаза. – Так, чтобы со стороны все выиграло натурально. Чистая победа на восьмой или девятой минуте. А в начале поединка хорошенько его потрепать.
– Молодец! Я всегда знал, что ты не подведешь. Это поражение на твоей дальнейшей спортивной карьере не отразится. А в армии не всегда получается делать, что хочешь. Иногда приходится делать то, что прикажут. Не бери в голову, не ты первый, не ты последний. По сути, нам с тобой оказано большое доверие. Из высших соображений надо провернуть дело так, будто система генерала Звонарева – самая лучшая и что только она заслуживает того, чтобы быть положенной в основу обучения армейскому рукопашному бою. Между нами, его система – полное говно, и любой боксер или самбист уделает генеральского рукопашника. Но если надо – значит, надо. Надо показать – покажем. Покажем? – Пекуш с такой силой хлопнул меня по плечу, что я пошатнулся…
…Низам прошел мимо меня. Я не стал нападать. Сегодня я не готов. У меня нет опыта выступления на соревнованиях после убийства и захоронения трупа. Вдруг это на меня так сильно подействует, что я не смогу проиграть Звонареву и на первой же минуте отправлю его в нокаут со сломанной челюстью?
Проходя вдоль санчасти, Низам бросил окурок в окно. Он ударился в стекло и упал. Низам усмехнулся, сунул руки в брючные карманы и двинулся дальше, а я вернулся в палату и предпринял попытку лечь спать.
Только мне удалось задремать, как появилась Оксана.
– Не ожидал, что ты придешь.
– Я хотела пораньше, но соседи все никак не ложились.
– Вчера они меня не засекли?
– Во всяком случае, не сказали об этом. – Она села на кровать рядом со мной. – Готовишься к бою?
Она гладила меня по голове, а взглядом обшаривала комнату. Я спросил, что она ищет. Оксана, замявшись, ответила, что кроссовки и спортивный костюм.
– Только ты не подумай чего, это подарок и он останется твоим! Просто лучше, если он будет лежать у меня, вдруг его здесь кто-то увидит? Ты его спрятал?
– На чердаке.
Оксана сморщила носик:
– Там же грязно!
– Сейчас принесу.
Я быстро сгонял на чердак и вернулся с кроссовками и костюмом. Оксана заглянула в пакет и что-то поправила, делая сверток компактнее. Я подумал, что его можно было положить в ее «Санобработку», но не стал говорить. Хочет нести домой – пусть несет.
– Наверное, тебе перед соревнованиями нельзя тратить силы, – сказала Оксана.
– Мне можно.
– Я думала…
– Ничего, я могучий!
Какая разница, как я отдохну и с какими силами выйду на бой, если его итог заранее предрешен? Чем слабее я буду выглядеть, тем правдоподобнее окажется мое поражение. А переспать с Оксаной у меня больше шансов не будет. Вряд ли после моего провала на чемпионате она прибежит меня утешать. А через неделю я из части уеду, и мы больше никогда не увидимся.
Я забрал у Оксаны и поставил на табуретку пакет. Потом легко толкнул ее в плечи, укладывая на кровать, и сам пристроился сверху. Оксана рассеянно и запоздало отвечала на мои прикосновения. Наша близость получилась вялой и неловкой. Бледная копия предыдущей ночи, как будто мы оба выполняли наскучившую обязанность. Несколько раз, закрывая глаза, я представлял на месте Оксаны Ингу.
Когда Оксана встала и начала собираться, я испытал непонятное облегчение.
– Дай сигарету.
– Может, лучше не надо? Тебе же завтра…
– Плевать!
Она положила рядом со мной пачку «Мальборо», в которой оставалось штук пять сигарет. Я закурил, пуская дым в потолок, и представил, как Бальчис, выйдя по нужде из казармы, видит в окне санчасти оранжевый огонек.
Оксана присела рядом со мной:
– Ты победишь?
– Я постараюсь.
– Ты должен выиграть.
– Я всем вокруг должен. Тебе, Пекушу… Даже Афганистану!
– Я не понимаю, ты про что?
– Не обращай внимания, у меня так часто бывает перед соревнованиями. Предстартовая меланхолия.
– Никогда про такую не слышала.
– Да, это редкая вещь.
– С тобой точно все нормально? – Оксана наклонилась, чтобы посмотреть мне в глаза. Я заслонился сигаретным дымом.
Все ли со мной нормально? Сложно сказать. Все относительно. По сравнению с Телятниковым у меня все просто великолепно. А по сравнению с Константином Ордынским, который был на гражданке, все как-то не так.
Нельзя сказать, что приказ Пекуша проиграть генеральскому сыну был для меня, как обухом по ногам. Я не первый год в спорте, чтобы верить в олимпийские идеалы. Пусть победит тот, кто достоин победы? Замечательно, но не всегда достижимо. Договорные бои были и будут. Другое дело, что мне в них участвовать не приходилось. Я выигрывал и проигрывал честно. Что ж, все когда-то бывает впервые.
По крайней мере наше соглашение взаимовыгодно. Пекуш завоевывает расположение генерала, а я сматываюсь из этой клоаки, в которую угодил по протекции сослуживца отца. Какой черт принес его тогда в Ленинград?!
Впрочем, что толку его проклинать? Надо было своей головой думать. А не подумал тогда – думай сейчас…
Я поиграю на нервах у зрителей и дам себя победить на девятой минуте. Потом рассчитаюсь с Низамом и отправлюсь укреплять социализм в афганских горах…
– С тобой все нормально? – повторила Оксана.
Я кивнул. Она поцеловала меня и ушла.
За окном уже начинало светать…
В кубрик заглянул Пекуш:
– Все готовы? Пошли!
Неровной колонной мы переместились в спортзал. Напротив входа на стене висели два транспаранта: «Привет участникам соревнований!» и «Быстрее, выше, сильнее!».
Зрителей оказалось больше, чем я ожидал, человек шестьдесят. Они сидели на стульях, установленных в четыре ряда. В основном, это были военные в чинах не ниже майорского. Отдельно расположились гражданские. Усатые, смуглые, в черных костюмах и при белых воротничках, они напоминали итальянскую мафию.
Я опасался, что увижу Оксану, но женщин не было ни одной.
Отдельно от всех за столом расположился генерал Звонарев. Он оказался крупным мужчиной с глубоко посаженными глазами и сильно выступающим подбородком. Ни малейшего сходства с Оксаной в его лице не наблюдалось. На столе перед ним лежали бумаги и стояло несколько бутылок с «пепси-колой» и минеральной водой. Мне показалось, что Звонарев, оценив нашу команду, остановил на мне свой испытующий взгляд.
Драться предстояло на гимнастических матах посреди зала. Границы отведенного для боя квадрата были обозначены неровной меловой линией. Команда наших соперников состояла из десяти человек, кавказцев и славян. Я попытался определить, кто из них Звонарев. Фигуристый блондин, который разглядывает меня и ухмыляется? Кажется, он чем-то похож на Оксану.
Пекуш отвел нас к гимнастическим скамейкам в дальнем от зрителей углу, сказал, чтоб мы переодевались, и поспешил к столу генерала. Бальчис направился к сержанту, сопровождавшему команду соперников. Они поздоровались и заговорили, поглядывая в нашу сторону.
Рано утром нашей команде выдали форму: новенькие дзюдоистские кимоно и набитые конским волосом перчатки без пальцев. Перчатки плохо завязывались, пахли новой кожей и имели клеймо «Made in China». Кроме перчаток, никаких защитных средств не полагалось, даже традиционного пахового бандажа.
Я первым переоделся и сел на скамейку.
Пекуш стоял, почтительно наклонившись, и выслушивал генерала, который что-то говорил, глядя мимо старлея и постукивая по бумагам карандашом. По другую сторону стола замерли Бегунцов и незнакомый мне офицер, очевидно, из команды соперников.
Минут через пять Бегунцов вышел на середину зала. Его ботинки оставляли грязные следы на черных матах. В руке у него был свисток, которым он не замедлил воспользоваться. Разговоры среди зрителей стихли.