Но когда он, вместо того, чтобы купить пальто, отдал все деньги столяру, соорудившему ему мольберт и подрамники, огорчению мамы не было предела. Однако её упрёки не вызывали в Рюрике ничего, кроме раздражения. Подумаешь, пальто, когда в мире творится такое! Газеты ежедневно сообщали о фашистских зверствах. Все вокруг говорили, что придётся воевать с Японией или Германией. В Ленинграде был убит Киров. Рюрик задумал картину о Кирове, но мамины упрёки мешали работать, и потому он несказанно обрадовался, когда Ванюшка накануне Нового года выложил перед Ниной Георгиевной несколько золотых империалов, гордо заявив: «Рюрику на шубу». Она всплеснула руками:
— Ты с ума сошёл! Откуда это?
Ванюшка, рассматривая обмотку на хоккейной клюшке, небрежно объяснил, что они с матерью нашли клад.
— Ну и Дуся, — удивилась Нина Георгиевна. — Добилась-таки своего.
Ванюшка пожал плечами и также небрежно ответил:
— Да нет, это я нашёл. Это, вообще-то, не клад, а так, небольшая часть Макаровых денег. Утром мне карандаш понадобился. Поискал — нету нигде. Макар раньше прятал огрызки химических карандашей в божнице. Открыл стеклянную рамку у иконы, и мне под ноги — бух! — свечи выпали. Знаете, такие большие, перевитые золотой ленточкой? Свадебные ещё ихние свечи. Смотрю: одна тяжёлая, как железная. Ба — да это не свеча, а тряпочка, перевитая золотом — всё чин-чинарём. Развернул— стопка николаевских десяток!
— И ты их забрал себе? — испуганно покачала головой Нина Георгиевна и укоризненно посмотрела на него.
— Нет, зачем же? Отдал матери. Она поделилась со мной.— Он усмехнулся и добавил со вздохом: — Она ведь у меня не жадная...
Нина Георгиевна осторожно подвинула золотые червонцы Ванюшке:
— Тогда и потрать их на себя.
— Да боже мой! Я себе оставил. Тут всё подсчитано. Мы с Мишкой сегодня уже в «Торгсине» побывали. Я себе купил валенки,— он вытянул ногу и демонстративно покрутил новеньким чёрным валенком. — ещё и на плимсоли нам с Мишкой осталось— удобная штука для тренировок.
Рюрик с надеждой посмотрел на маму: «Только бы не отказывалась. Как она не понимает, что нельзя обижать Ванюшку — он же для нас как родной».
Когда мама решилась принять Ванюшкину жертву, Рюрик сделал вид, что очень доволен покупкой, хотя его радовала не покупка, а перемена в мамином настроении. Сейчас он снова мог работать над «Встречей челюскинцев». А с отменой карточной системы в их доме окончательно водворился мир и спокойствие. Мама почти перестала вздыхать; её тревожила мысль о Мишке, которому предстояло идти в армию, но до осени ещё было далеко, и она, казалось, совсем успокоилась.
25
Накануне матча со «Спартаком» Ванюшка Теремок больше чем когда-нибудь чувствовал себя героем: ещё бы — в команде, кроме него, не осталось игрока, чья кандидатура не была бы подвержена сомнению; на помощь привезённым в начале лета футболистам из московского «Метро» были мобилизованы резервы местных клубов; Мишку Коверзнева даже не включили в число запасных.
Свою неловкость перед другом Ванюшка пытался скрыть за шуткой. И надо же было испортить всё неудачной репликой! И главное, где? Не на футбольном поле, а около буфета! Глядя, как его друг помогает буфетчице разгружать ящики с пивом, Ванюшка воскликнул:
— О! О! Посмотрите на него: Геркулес! Микула Селянинович! Давно его надо было попереть из футбола — мир обогатился бы чемпионом по поднятию тяжестей.
Но едва эти слова сорвались с губ, как Ванюшка понял, что ничего худшего он не мог придумать, тем более, что рядом была Сима — судомойка, девица, которая нравилась Мишке. Тогда Ванюшка рассердился на себя и хмуро заявил, что пойдёт домой—отсыпаться перед завтрашним матчем.
— Как знаешь, — сказал Мишка сухо и не глядя на него.— В кино я могу сходить один. Или вот приглашу Симу...
— А что ж, попытайся, может, и соглашусь... если картина хорошая да кавалеры купят билет, — охотно подхватила та его предложение.
— Билеты достанем перед сеансом. А картина, судя по названию, хорошая: «Красавица Харита», — поспешно объяснил Мишка и, взглянув на приятеля исподлобья, спросил великодушно: — Пойдёшь?
— Нет, — упрямо отозвался Ванюшка. — Буду отсыпаться. Пока!
У выхода со стадиона, прямо перед его носом, заскрипела тормозами махина грузовика. Перевесившийся из кабины шофёр обложил его трёхэтажно, но тут же воскликнул с изумлением:
— Теремок? Будь ты неладен! Что бы наша команда делала завтра без ведущего игрока? Что же ты это, а?
— Задумался, — хмуро буркнул Ванюшка.
— Ну, как завтра? Не подведёшь болельщиков?
Ванюшка благодарно помахал ему рукой. В надежде на встречу с болельщиками, которые ещё больше бы подняли его настроение, он пошёл не обычным своим путём, а мимо касс. От толпы сразу же отделилось несколько человек. Среди них были и незнакомые. Он всем пожал руку и, передёрнув плечами, пообещал небрежно, что постарается в завтрашнем матче... Один дядька в макинтоше и с портфелем под мышкой сказал почтительно: «Да, с московским «Спартаком» не каждому выпадает честь играть даже в товарищеской встрече». Ванюшка снова пожал плечами, что, по его мнению, должно было свидетельствовать о скромности, и, помахав рукой, повернулся к дому.
На дороге, под горкой, на которой стоял монастырский собор, мальчишки играли в футбол. По мановению его руки мяч оказался перед ним; он ловко поддел его носком, поймал и, самодовольно усмехнувшись, изящным взмахом одних кистей, каким обычно пользуются баскетболисты, подбросил мяч себе на голову, заставив его попрыгать там чуть ли не двадцать раз, спустил на колено, пожонглировал и, дав ему отскочить от земли, неотразимым ударом запустил его в самодельные ворота через всё поле. Провожаемый криками восторга, пошёл по тропинке. Вороша ногами сухие листья, думал о предстоящем матче. Правильно сказал дядька в макинтоше, немногим выпадает честь встретиться в матче с чемпионом страны. И пусть игра товарищеская, пусть москвичи приехали лишь для того, чтобы показать своё мастерство, — вятичи сыграют завтра как положено. Во всяком случае, Ванюшка выложит всё, на что способен. Да разве и можно иначе? Вон как на него надеются все, начиная от незнакомого шофёра и кончая мальчишками... Он сегодня отдохнёт как следует, отоспится и завтра ещё покажет чемпионам, что и вятские футболисты не лыком шиты...
Однако кокетливый смех матери, который Ванюшка услышал, проходя мимо распахнутого окна, низверг его с облаков на землю. Он нерешительно потоптался в сенях, представив, как стыдно будет матери перед гостем за то, что у неё такой взрослый сын. Мелькнула мысль: уйти на цыпочках, пока его не заметили, и отправиться с Мишкой в кино. Но он тут же распахнул дверь в горницу.
За столом, заставленным бутылками и закусками, напротив матери и её подруги, сидели двое немолодых военных. Только на миг на их лицах промелькнуло недоумение, а после того как смутившаяся Дуся объяснила, что это её сын, они потеряли к нему всякий интерес.
Ванюшка подвинул табурет и, усевшись, наполнил тарелку винегретом и поджаренным мясом. Ему хотелось держаться непринуждённо и дерзко, но вместо этого он хмуро прислушивался к разговору, который пьяно и оживлённо продолжали вести между собой военные. После восхищения болельщиков их равнодушие к нему казалось особенно обидным.
Жуя кусок поджарки, он исподлобья глядел на гостей. Тот, что, судя по шпале в петлицах гимнастёрки и серебряным вискам, был старше, не выдержал неприязненного взгляда и несколько раз вскинул на Ванюшку глаза. Потом торопливо наполнил лафитничек и подвинул его по скользкой клеёнке:
— На-ко, выпей.
И хотя военный не приглашал его присоединиться к тосту, а только хотел избавиться от его пристального взгляда, Ванюшка уже был благодарен ему только за то, что о нём вспомнили; ответил с улыбкой:
— Мне нельзя.
Он нарочно не объяснил, почему ему нельзя, так как думал, что его будут уговаривать. Ух, как бы тогда он рассказал им о завтрашнем матче с чемпионом страны!.. Но военный тут же забыл о нём и, навалившись скрещенными руками на столешницу, снова заговорил со своим приятелем.
Мать виновато покосилась на Ванюшку и произнесла вполголоса:
— Выпей. От одной рюмки не окосеешь.
Раздражение, которое давно подступало к его горлу, вырвалось неожиданно для него самого:
— Да что ты, не понимаешь, что мне нельзя пить! — И когда мать отшатнулась в испуге и недоумении, добавил ещё грубее: — Училась бы у Нины Георгиевны! Она-то не заставляет своего сына!
— Ну, ты, приятель, потише! — стукнул по столу ладонью старший военный. — На мать кричать не разрешается!
— А вы тут не распоряжайтесь! — вспыхнул Ванюшка. — Не у себя дома!
Он резко отодвинул табурет и вышел из комнаты. В сенях остановился, ощупью в темноте отыскал медный ковш и зачерпнул из кадушки колодезной воды. Ногой распахнул дверь; она жалобно звякнула железным кольцом. На дворе стоял вечер, было прохладно. Цепкая паутинка осела на щёку. Ванюшка брезгливо стёр её ладонью и по гулким доскам пошёл к калитке. Луна, круглая и жёлтая, как таз для варки варенья, загляделась на своё отражение в глянцево-чёрном зеркале речки. Ванюшка посмотрел по очереди на небо и на речку, нехотя подобрал кусок сухой глины и запустил им в отражённую луну. Она растеклась по чёрной воде дробными золотыми кольцами. Ванюшка поднялся по шаткой лестнице в гору и постоял на берегу, глядя в освещённое окно Коверзневых. Снова вздохнул и медленным шагом пошёл к кинотеатру. Чей-то оклик вывел его из задумчивости. Он наугад помахал рукой, и в это время увидел Михаила с Симой. Они стояли в квадрате света, падающем из киоска, и лизали «эскимо».
— Привет! — сказал Ванюшка. — Не застудите голосовые связки, они пригодятся вам завтра, когда будете истошно ругать родную команду за проигрыш.
— Ох уж этот Ванюшка, — проговорила Сима, не донеся «эскимо» до рта. — Он уж скажет так скажет.
Оказалось, что до кино они так и не дошли. Ванюшка посмотрел на часы и скомандовал: