— Ма… — Ксения металась во сне. — Мама…
Ну, это мне вот ещё за что, а?
— Тш-ш-ш, — от прикосновения к голове Ксения вздрогнула, но так до конца и не проснулась. — Рано ещё. Спи. В школу сегодня можно не ходить.
Как ни странно, подействовало. Через минуту ни попытка встать, ни осторожные шаги к двери, уже не вызвали никакой реакции. Негромкий скрип плохо смазанных петель — тоже.
Коридор встретил тишиной и пустотой. Самодельные плакаты на стенах что-то неразборчиво повествовали о боевой и физической подготовке. Заполняли их от руки, и на завитушках не экономили.
Казарма вообще оказалась не такой уж и большой. Не иначе, приберегали для особых гостей — вроде нас. Или для местного командного состава — коридор выходил к достаточно большому залу с настоящим, пусть и слегка обшарпанным, пианино, парой обветшавших, но вычурных диванов и не менее монументальным, на средних размеров оргию хватит, столом. Из углов языческими идолами глазели обязательные гипсовые бюсты Ленина и Сталина. По стенам длиной вереницей тянулись портреты. Сколько-то уверенно получилось опознать разве что Будённого — по усам и Маркса с Энгельсом — по окладистым гномьим бородам лопатой.
Столь же монументальные, от пола до потолка, часы с маятником в застеклённой лакированной коробке безразлично свидетельствовали, что на дворе что-то около десяти утра.
Туалет и ванная комната отыскались в другом конце недлинного коридора. Для разнообразия — со вполне действующим водопроводом и кусочком мыла. Пять минут на приведение себя в порядок наглядно подтвердили, что фантомная боль в руке за ночь расточилась без следа.
Оставалось только поправить напоследок дурацкую местную одежду — и направиться к выходу.
Одинокий часовой с длиннющей винтовкой с примкнутым штыком при виде меня вскинулся, но лишних звуков издавать не стал.
— Эй, боец, — меньше всего мне хотелось разбудить Ксению, так что спрашивать пришлось вполголоса.
— Рядовой Парамонов! — так же, вполголоса, представился он.
— Женя, — короткий, из вежливости, ответ, и, тут же, главный вопрос этого утра, — Романенко где? Ну, воен-инженер наш?
— В госпитале, — незамедлительно ответил Парамонов. — Там, через дорогу. Вы идите, любой дорогу покажет.
— Спасибо, боец, — утро потихоньку начинало выглядеть не таким уж и плохим. Хотя что-то всё же подсказывало, что раскатывать губу чрезмерно вряд ли стоило.
Чудес не бывает.
После сонного царства гостевой казармы, госпиталь показался филиалом ада. Обычное трёхэтажное здание через дорогу от военной части, облезлое и побитое жизнью, внутри пропахло кровью, потом и несвежим мясом как в филиале Зажопинского колхозного рынка.
Плотная вонь какой-то примитивной дезинфицирующей смеси, вроде карболки, превращала этот букет сомнительных ароматов в поистине незабываемый.
— Этих в первую очередь на эвакуацию! — солидный, только в рекламе банков сниматься, врач громогласным басом отдавал приказы санитарам посреди коридора. — Ходячих построить во дворе, машины будут через десять минут!
Вдоль стен тянулась длинная вереница коек с лежачими. Госпиталь явно работал на пределе, в разительном контрасте с безмятежным сонным царством за окном.
Персонал носился как наскипидаренный. Искать кого-то в этом хаосе в одиночку — непосильная задача. К счастью, врач крайне вовремя смолк, и устало привалился к стене рядом с одной из коек.
— Романенко, Фёдор Дмитриевич, — привлечь его внимание оказалось куда проще, чем казалось поначалу. — С "Чапаева" должны были вчера привезти. Воен-инженер. Где?
— Двенадцатая, — буркнул врач и прикрыл глаза. Выглядел он так, будто не спал уже сутки. В лучшем для него случае — одни.
— Спасибо, — не думаю, что врач расслышал благодарность, но вот, что он её заслуживал — ни малейших сомнений.
Палата Романенко выглядела на удивление тягостно. Никого в сознании, окровавленные бинты, тяжёлый запах дезинфектанта и прерывистое лихорадочное дыхание. Сам он выглядел как и все, бессознательным телом в бинтах. Признать его в этой бледной мумии получилось не сразу. Тем более, что по соседству кипела бурная деятельность.
— Так, этого на погрузку, — полноватая медсестра решительно командовала парой дюжих санитаров. — Осторожнее с лубками.
Те расторопно готовили соседа Романенко к погрузке на больничную каталку.
— Куда их? — нехорошо, конечно, отвлекать занятых людей, но…
— Этого на эвакуацию, — деловитую возню медсестра прекратить и не подумала, но время на ответ нашла. — Два поезда с беженцами ночью пришли, один литерный с бумагой, так их высадили, а составы реквизировали. Здоровые дальше в теплушках поедут, а составы — лежачим!
Вот она, справедливость! Отлились коменданту поезда голословные обещания. В то, что все утренние обновки — его заслуга, почему-то не верилось ни капли. А уж каким соловьём на вокзале разливался, трепло кабинетное!
— Знаю я эти поезда, — ответ всё же привлёк внимание медсестры. — Романенко их сюда и привёл.
— А ты, — медсестра выпрямилась и впервые разглядела мою условно военную форму. — А вы откуда это знаете?
— А мы с ним пришли, — невинная улыбка медсестру чуть ли не парализовала. — В одном экипаже.
— Ох, что делается-то, — она каким-то совершенно детским жестом прижала руки к лицу. — Деточка же совсем, тебя-то под бомбы зачем потащили?
— Без понятия, — абсолютно честный, если задуматься, ответ. — Как-то само получилось. Но я сейчас не об этом.
Медсестра продолжала неотрывно следить за мной так, будто хотела проглядеть дырку.
— Его. Надо. Эвакуировать, — слова Вашей Покорной сопровождались размеренными постукиваниями здоровой рукой по спинке кровати Романенко. На каждой паузе между словами-ударами медсестра согласно кивала. — Фёдор Дмитриевич вывел два состава из-под вражеских танков. В нашем экипаже он единственный настоящий военный. Армия. Не должна. Его. Потерять.
— Да, — кивнула медсестра. — Да-да-да, ой, господи, что делается-то…
— Чего да? — капелька металла в голосе творила буквально чудеса. — Подготовить раненого к эвакуации! Немедленно! Взяли-погрузили, ну?
— Что за шум? — в дверях палаты возник знакомый уже врач. — Девушка, что вы тут устроили?
— Вывезите Романенко! — сил на вежливое общение больше не осталось. — Я требую!
Вместо ответа врач подошёл вплотную, достаточно бесцеремонно ухватил Вашу Покорную за подбородок и внимательно посмотрел в глаза.
— Шок, — деловито кивнул он. — Истерика. Переутомление.
— Эй! — попытки возмутиться изрядно смазало то, что руку он так и не убрал. — Какого…
— Вам строго показан отдых, — профессионально-доброжелательным голосом произнёс врач. — Я понимаю, что не с вашим… родом занятий, но постарайтесь отдохнуть хотя бы полдня. Вы не имеете права рисковать собой и экипажем.
— Он и есть мой экипаж! — возмущение наконец-то прорвалось и лопнуло. — Грузите его немедленно! Он мне живой нужен!
— Хорошо-хорошо, — всё тем же доброжелательным тоном согласился врач. — Леночка, проследите.
— Да, Георгий Борисович! — торопливо согласилась та. — Мальчики, помогите…
Рослые крепко сбитые мальчики беспрекословно помогли.
— А теперь, — устало повторил врач, — отдыхать. Прямо сейчас. Я вас прошу. Не приказываю даже, сами понимаете.
— Понимаю, — зрелище Романенко на больничной каталке словно вынуло из меня какой-то стержень. — Чего уж там… извините.
Врач молча кивнул.
Интересно, как он себе представлял тот отдых? Здесь даже мальчика толком не подцепишь!
С возвращением на территорию части возникли проблемы. Если задуматься — вполне логичные. Попробуй, зайди через проходную, когда там дежурит лопоухий салабон, полный решимости поймать Настоящего Шпиона. Тем более, когда у тебя при себе документов нет в принципе, ни своих, ни, уж тем более, местных.
От позорного скандала здешних военных спас Арон Моисеевич. Он вынырнул откуда-то из-за хозяйственных построек и почти бегом поспешил к проходной. За одно короткое утро из мирного нудиста он успешно превратился в на всю голову военного человека — с мешковатой формой, кожаным планшетом на пузе и даже вполне убедительной кобурой на боку.
Не пустой.
Разумеется, найти ему за это время смогли только античное барахло, вроде нагана, да и одёжку долговязому советскому Гитлеру подобрали так себе, не совсем по размеру. Зато грозный вид, и, что важнее, очередная бумага с чуть смазанными чернилами, это всё успешно нивелировали. Часовой вытянулся в струнку, отдал честь, и безропотно пропустил нас обратно, на территорию части.
— Женя, где вы пропадаете, идёмте быстрее! — торопливой скороговоркой отбарабанил Арон Моисеевич. — Они уже начали!
— Кто начал? — вопрос прозвучал в пустоту. Впрочем, долго ждать ответа не пришлось. Ленинская комната в знакомой уже комсоставовской общаге кипела жизнью. Сразу несколько военных увлечённо перекладывали склейки карт на бескрайнем столе.
Даже с моими практически отсутствующими познаниями в армейской науке, определённое беспокойство взгляд на ту карту вызвал моментально. Вовсе не потому, что каких-то пометок на карте стояло больше, чем других. Нет. Сомнения вызывали щедрые россыпи вопросительных знаков.
Взгляд на самих военных опасения лишь усилил — слишком растерянные. На знакомых по сборищам нашего шумного клана уверенных в себе подтянутых терминаторов с тяжеловесными погонами эта компания тянула крайне условно.
А затем Вашей Покорной на глаза попались отметки на карте — и вопрос профессионального соответствия всех этих людей занимаемой должности решился окончательно.
— Вот этого уберите, — дотянуться через половину стола получилось не сразу, — ему вчера лейтенант сапёров ногу оторвал.
— Как оторвал? — переспросил одутловатый дядька с неизвестными мне знаками различия.
— Тонну взрывчатки накатил грузовиком и разбил ступню, — картонка с типографского исполнения силуэтом недавнего знакомого "Седана" помимо картинки и названия содержала ещё и справку мелким шрифтом. Совсем как очередная настольная карточная игра дома. Только играть в эти самые игры почему-то больше не хотелось.