— Женя, Ксения, — сказал, наконец, он. — Я понимаю, что у меня просто нет этого права, но, поймите, "Чапаева" осталось только на погрузку отвести. Он ремонтопригоден, только и надо, что броню повреждённую заменить. А здесь его не восстановят, основные мощности ещё сутки назад эвакуированы…
— И где будет эта… погрузка? — недовольный вопрос учитель воспринял как манну небесную.
— Тут недалеко, всего несколько кварталов! — радостно начал он. — Просто, Женя, вы же понимаете, неопытный пилот, на улицах…
— Да уж, — распластавшаяся по бетону туша наглядно свидетельствовала, чем закончится неосторожное движение колосса среди бревенчатых двухэтажных бараков местного рабочего пригорода.
— Но! — даже эта оговорка заставила учителя вспыхнуть от радости. — Это работа, и она будет стоить денег.
— Каких денег? — тут опешил учитель.
— Женя! — Ксения аж подпрыгнула от возмущения. — Ты чего?
— Обычных, бумажных, — невозмутимое пояснение вызвало у них обоих что-то вроде апоплексического припадка. — Или ты настолько горишь желанием приторговывать собой до Москвы? Никто из этих по уши благодарных нам с тобой за проделанную работу людей в форме даже не вспомнил о том, что нам с тобой нужно будет всю дорогу чего-то жрать. Я уж молчу про то, что кто-то едет в эту дорогу в одной-единственной тряпке на голое тело.
Если бы учитель мог, он бы с удовольствием проковырял бетон, и провалился бы сквозь землю. Кроме патриотического угара, оказывается, ему вполне была знакома и обычная человеческая совесть.
— Будут вам деньги, — сказал он. — . Только… скажите мне, Женя, почему вы это всё делаете? Только не снова про деньги, а честно?
— Честно? — мой взгляд снова замер на больнице через дорогу от части и санитарных грузовиках на погрузке. — Хорошо, пусть честно. Потому что вон там, через дорогу, сейчас увозят лечиться хорошо знакомого вам человека, оценившего эту бессмысленную железную хреновину дороже себя. И я сомневаюсь, что у Романенко получится оклематься, если он узнает, что всё это было зря.
Учитель и Ксения молча переглянулись. Кажется, у меня всё же получилось их удивить.
— Ну, чего встали? — неловкую паузу нарушать пришлось самостоятельно. — Марш на корпус! Раньше сядем, раньше слезем!
Не знаю, чего местные умельцы делали с "Чапаевым", но ему это явно пришлось не по нраву. Синхронизировался колосс медленно и мучительно, а после синхронизации крайне убедительно показал все болячки, как старые, так и новые. Хуже всего пришлось искалеченной в бою руке. Если боль в моей, живой, успела за ночь утихнуть, колоссу стало только хуже. Броня ощущалась как тесный и плохо наложенный лубок. Больше всего хотелось взяться за неё другой рукой и содрать вот прямо сейчас — но останавливало полное незнание последствий.
— Женя, — реплика учителя заставила вспомнить, зачем наша пёстрая компания вообще полезла в перегретые недра стальной махины.
— Да, конечно, — первые несколько шагов вывели нас за территорию части. Рост и размеры позволили колоссу попросту шагнуть через забор на улицу. Людишки внизу следили за нами с задранными головами.
Быстрый взгляд на двор госпиталя подтвердил, что раненых уже погрузили в машины. Только вот двигаться вереница фургонов и грузовиков с алыми крестами на боках и крышах собиралась по той же улице, что и мы!
— Я думаю, — колосс послушно замер, — мы их пропустим.
— Хорошо, — покорно согласился учитель.
Медицинская колонна неторопливо выкатилась из ворот госпиталя и двинулась по дороге. Во дворе больницы остались знакомые фигуры — врач, дюжие бородатые медбратья и усталая врачиха. Оставалось только помахать им на прощание. Тень исполинской руки заставила их поднять головы и, при виде нашей махины, совершенно искренне помахать в ответ. Грузовикам как раз хватило времени отъехать чуть ниже по улице.
— Идём, — неторопливый шаг колосса более чем соответствовал скорости машин в колонне. Из дворов и с крыш бараков пёстрыми стайками поднимались всполошённые шумом голуби.
— Как бы не обосрали, — невинный комментарий снова заставил учителя гневно запыхтеть — но говорить вслух он в этот раз не стал уже ничего. Видимо, понял, что выйдет себе дороже.
Каждый наш шаг провожали молчаливые людские взгляды. Людей вообще оказалось на удивление много — старики, дети, женщины… они просто стояли возле своих домов и следили за нами. Безмолвно и без тени эмоций, как машины.
— Жень, — нервно произнесла Ксения, — Город же не бросят, правда?
— Не знаю, — легче всего показалось ответить ей чистую правду. — У военных спроси. Мне-то откуда знать?
— Хорошо, — согласилась малявка… и почти тут же защёлкала креплениями своих привязных ремней.
— Ксения, ты куда? — удивился Арон Моисеевич.
— Женя разрешила! — невразумительно ответила та и выскочила за дверь пультовой. Совсем недалеко выскочила, до радиотелеграфа. Внутренности боевого колосса наполнили треск и вой помех. Оказывается, проклятое чудо музейной техники вполне могло работать как обычная радиостанция!
— …помощи! — встревоженный голос прорвался через шум. — Повторяю! Три… к Сталинскому району… юга…
— Ксения! Звук! — ничего хорошего новости явно не предвещали, но именно поэтому хотелось услышать их целиком.
— Я пытаюсь! — ответу сопутствовал новый взрыв помех.
— Против… не продержимся! — неизвестный радист уже практически кричал. — Они… вот же с-сука!
Голос пропал.
— Всё, — убито сказала Ксения. — Нет сигнала.
— Где этот район? — чем дальше, тем больше это всё напрягало. — Сталинский район. Где?
— На юге, — ответил Арон Моисеевич.
— А мы куда идём? — для наводящего вопроса пришлось мобилизовать все остатки терпения.
— В Кагановичский, — стоит отдать ему должное, кое-что учитель всё же мог понять и сам, так что за ответом немедленно последовало уточнение, — Тоже на юге, но ближе к западу.
— Так, — невысокие местные дома и отдельные корпуса заводов при росте боевого колосса запросто позволяли смотреть поверх них. — Юго-восток, говорите…
Уж не знаю, как они тут без электроники выкручивались, но основные засечки компаса более чем исправно присутствовали в поле зрения пилота с момента синхронизации.
— А, с-сука! — ругательство сорвалось просто и естественно, совсем как дома в клубе после третьего коктейля. — Догнали таки!
На фоне приземистой линии домов обманчиво неторопливо двигались три исполинские металлические фигуры.
Очень и очень знакомые исполинские металлические фигуры!
— Железку отрезают, — даже без комментария учителя, расклад не вызывал сомнений. Три боевых колосса могли парализовать любую оборону, а в том, что вслед за ними явится кто-то ещё и оседлает железную дорогу из города окончательно, сомневаться не приходилось.
— Не свезло "Чапаю", придётся таки на поезда размениваться, — смена курса не вызвала у нашего крохотного экипажа ни малейших возражений. — Если кто-то желает соскочить, я приторможу.
— Там моя семья, — отрезал учитель.
— И мои друзья! — вслед ему добавила Ксения.
— Будем надеяться, наших пятнадцати минут позора им хватит, — шансы "Чапаева" в бою с тремя противниками выглядели призрачными. С практически неисправной рукой нам требовалось чудо.
Или…
— Мы не будем сражаться, — понимание, что можно обойтись и так, накатило как сатори, но, чем дальше, тем заманчивей выглядело. — Только уведем их от дороги. Молодые, наглые, да ещё и полагают себя победителями. Наверняка кинутся за доступной победой. Нужно лишь как следует их раззадорить, чтобы не могли думать ни о чём другом.
— То есть, всё-таки атаковать, — подытожил учитель.
— Не обязательно, — безумный план стремительно обретал детали. — Моя прошлая работа заключалась в основном в привлечении к себе чужого внимания. Целенаправленном, долгом и максимально цепком. Скажите, Арон Моисеевич, вы сумеете вывести мой звук наружу? Так, чтобы музыку услышали и они, и половина этого чёртова города?
— Да, — начал учитель, — но…
— Без возражений, пожалуйста, — времени на споры уже не оставалось. — Да или нет?
— Да, — решился, наконец, он. — Я всё сделаю.
— Тогда поторопитесь, — три силуэта на фоне неба приближались не очень быстро, но уверенно. — Я не думаю, что нам дадут больше нескольких минут на подготовку.
Две махины оказались недавними знакомыми. Оклемавшийся после бесславного проигрыша "Судетец" и шкафоподобный "Толстый Оглаф" сопровождали третьего боевого колосса.
Невысокий, очень подвижный, словно из одних пружин, он и секунды не стоял на месте. Его декоративный шлем лучше всего смотрелся бы где-нибудь посреди ВДНХ. Металлический дракон с распростёртыми крыльями так и напрашивался к подножию "Рабочего и Колхозницы" Мухиной.
Нагрудные пластины достаточно подробно имитировали средневековую рыцарскую броню. Исполинский меч с несколькими рядами зубастых цепей вместо лезвия и щит с затейливой готической надписью "Florian Geyer" завершали его вооружение.
Обильные свастики в окружении дубовых листьев на каждой сколько-то пригодной к этому плоскости махины уже не вызывали сомнений, что у конкретно этой самоходной дуры с расовой и национальной чистотой всё более чем в порядке. Не то, что с мозгами у её декоратора!
— Храбрые защитники Белоруссии! — как оказалось, языковой барьер у помпезного новичка тоже практически отсутствовал. Говорил он, конечно, с акцентом, но более чем уверенно. — Прекратите бессмысленное сопротивление! Народ рейха пришёл освободить вас от гнёта большевистских комиссаров и жидовских оккупантов…
— Эй, оккупант, мне долго ещё громкой связи ждать? — От подобного обращения в свой адрес учитель попросту охренел. — Или комиссара позвать, чтобы он тебя в ГУЛАГе расстрелял из миномёта с оркестром?
— Это как? — опешил учитель.
— Не сделаешь мне через минуту звук — узнаешь! — к счастью, развивать угрозу не понадобилось. Арон Моисеевич справился раньше.