16 марта Гитлер объявил о возобновлении всеобщей воинской повинности на всей территории Германии. В результате этого решения дозволенный мирным договором воинский контингент в 300 000 человек мог быть без труда удвоен или даже утроен. В действительности, как заявил Гитлер, у него под ружьем уже 500 000 человек. 19 марта во время дебатов по военно-воздушным силам в палате общин Филипп Сассун сообщил о предстоящем в ближайшие четыре года увеличении авиации на сорок с лишним эскадрилий. Он также сказал: «Тут бросались множеством неточных цифр, рисуя неоправданно черную картину слабости наших ВВС. Тем не менее, – признал он, – количественно мы серьезно слабее и не можем допустить, чтобы это продолжалось. Мы рассчитывали, что к концу этого года, как сказал премьер-министр, будем иметь пятидесятипроцентное преимущество над Германией, однако положение только ухудшилось: Германия, насколько нам известно, резко увеличила производство военных самолетов. Но все же, несмотря на это, к концу года у нас будет преимущество, хотя и не скажу, что на 50 %».
Во время дебатов Черчилль снова поднял вопрос о соотношении британских и германских военно-воздушных сил. Болдуин три с половиной месяца назад заявил, что «реальная мощь» Германии составляет меньше 50 % от британской. «Это заявление, – отметил Черчилль, – как теперь признано, было ошибочным. Премьер-министр, по его словам, был «введен в заблуждение». Нынешние данные правительства показывают, что силы обеих стран равны. Более того, я уверен, что готовность Германии к войне значительно больше нашей. Так что в настоящий момент мы не только не имеем равенства, а, напротив, имеем большое отставание, на что я уже указывал. И за всем этим стоит огромная мощь немецкой промышленности, которая к началу войны будет задействована на всю силу».
Черчилль опасался, что упущено время, когда Британия могла относительно простыми мерами обеспечить уверенное превосходство в воздухе. «Если бы два года назад, когда опасность уже представлялась очевидной, были приняты необходимые меры, в прошлом году вы увидели бы существенный прогресс, а в нынешнем прогресс был бы очень большим. Если бы в прошлом году, когда я настаивал, чтобы как можно скорее было принято решение удвоить и даже утроить британские военно-воздушные силы, сэр Герберт Сэмюэл из-за этого не отозвался обо мне как о взбесившемся малайце, мы не оказались бы в теперешнем крайне опасном положении».
Комментируя заявление Сассуна, что в течение следующего года Британия получит 151 самолет, Черчилль сказал: «Немцы выпускают не меньше 100–150 машин в месяц, для которых уже подготовлены аэродромы и тренированные, рвущиеся в бой летчики. Следовательно, к концу этого года, когда мы, как нам обещали, достигнем 50 % преимущества над Германией, они будут уже в два-три раза сильнее нас. Британия потеряла паритет как в количестве машин, так и в их качестве. Теперь все видят, в какой опасной ситуации мы оказались. В результате ошибочной политики в области авиации мы стали самой уязвимой страной, и тем не менее даже теперь не принимаем по-настоящему адекватных мер».
После Черчилля выступил лейборист Уильям Коув, язвительно отозвавшийся о «паникерской речи почтенного депутата от Эппинга, который попытался нагнать на нас страха». Но уже через неделю после дебатов Гитлер объявил сэру Джону Саймону и Энтони Идену, которые наконец были приняты в Берлине: «Германия достигла паритета с Великобританией в военно-воздушных силах». На следующий день Черчилль писал Клементине: «Заявление Гитлера, что его военно-воздушные силы уже так же сильны, как наши, стало, конечно, политической сенсацией. Оно выставляет на посмешище Болдуина и, кроме того, подтверждает все сказанное мной. В действительности же я полагаю, что они уже гораздо сильнее нас и скоро наверняка будут по меньшей мере вдвое сильнее. Тогда всем станет очевидно, что слова Болдуина, что мы не уступим ни одной стране, были ложью. Забавно, если наше либеральное правительство ослабит страну перед Великой войной! Я надеюсь довести дело до конца в следующем месяце. Теперь многие из тех, кто оппонировал мне по Индии, обещают поддержку в этом вопросе».
Черчилль получил помощь с неожиданной стороны: 7 апреля глава центрального департамента Министерства иностранных дел Ральф Уигрэм приехал в Чартвелл с сообщением, что немецкие авиастроительные предприятия уже практически переведены на военное положение. В подготовке этой информации Уигрэму помогал младший служащий его департамента Майкл Кресуэлл. Через неделю после посещения Чартвелла Уигрэм послал Черчиллю самые последние секретные донесения правительству. Из них явствовало, что немецкая авиация располагает по крайней мере 800 машинами против британских 453. Впервые увидев эти цифры, Уигрэм сказал: «Это катастрофа для тех, кто отвечает за оборону нашей страны».
Позже Черчилль, вспоминая об Уигрэме, писал: «Это был обаятельный и бесстрашный человек, убеждения которого базировались на глубоком знании предмета. Положение дел он видел так же ясно, как я, но он располагал более обширной и достоверной информацией об ужасающей опасности, которая нависала над нами. Это сблизило нас. Мы часто встречались в его маленьком доме на Норт-стрит, а он и миссис Уигрэм останавливались у нас в Чартвелле. Как и другие чиновники высокого ранга, он говорил со мной с полной откровенностью».
13 апреля Черчилль писал Клементине: «Главным политическим событием является то, что Германия теперь самая крупная военная держава в Европе. Но, как мне кажется, все союзники резко отворачиваются от нее, а потому я верю, что ее поставят на место и она не осмелится вступить в страшный конфликт. Мои ноябрьские заявления оказались верными, а опровержения Болдуина полностью лживыми. Нет сомнений, что немцы уже существенно превосходят нас в воздухе, а производство у них достигло такого масштаба, что нам их не догнать. Как же это дискредитирует правительство! Оно было введено в заблуждение и ввело в заблуждение парламент. А ведь дело касается безопасности страны».
2 мая Франция и Советский Союз подписали пакт о взаимопомощи. Казалось, воплощается идея Черчилля о союзе «наций, которые хотят, чтобы их не трогали». «Мы никогда не должны отчаиваться, – сказал он в палате общин в тот же день, – никогда не должны сдаваться, но мы должны считаться с фактами и делать из них верные выводы». На следующий день Daily Express извинилась перед Черчиллем за то, что прежде игнорировала его предупреждения о силе немецких ВВС, а 22 мая во время дебатов по обороне в палате Болдуин признал, что «полностью ошибался» в ноябре прошлого года, давая оценку будущей мощи немецкой военной авиации.
Мнение Черчилля о масштабах и скорости производства военной авиации в Германии, которое до сих пор высмеивалось как паникерское, таким образом получило полное подтверждение. Он тут же предложил провести секретное заседание палаты по обсуждению сил германской авиации и британской политики в сфере авиации, но Болдуин отверг это предложение. «Речь имела успех, – телеграфировал Черчилль Рэндольфу после дебатов, – но правительство, как обычно, ускользнуло». Девять дней спустя, 31 мая, он обратил внимание палаты на усиливающийся дух нацизма среди немецкоговорящих жителей Судетской области Чехословакии. «В результате усиления немецкой армии, – предупредил он, – Австрия, Венгрия, Болгария и даже Югославия начинают смотреть на Германию с восхищением». После окончания дебатов Мортон написал Черчиллю: «Похоже, вы в одиночку оживили палату».
5 июня Рамсей Макдональд последний раз провел заседание своего кабинета: он был болен и не мог больше исполнять свои обязанности. Премьер-министром стал Болдуин, министром иностранных дел – Хор, а Невилл Чемберлен сохранил пост министра финансов.
Друзья Черчилля были разочарованы тем, что в новом правительстве для него не нашлось места. «Я надеялся, что вы станете министром обороны, – написал Черчиллю его бывший летный инструктор Спенсер Грей. – Я думал, они хотят кого-нибудь (а я не вижу никого другого), кто обладал бы необходимым опытом». В день, когда был объявлен состав нового кабинета, Черчилль говорил в палате общин, что не удовлетворен медленным внедрением научных разработок в область противовоздушной обороны. Недавно образованный именно с этой целью правительственный подкомитет за последние три месяца собирался всего дважды. «Поистине, – сказал Черчилль, – все это напоминает замедленную съемку».
11 июля в своей первой речи в качестве министра иностранных дел Сэмюэл Хор сделал неожиданный выпад против Черчилля: «Некоторые, похоже, испытывают нездоровое удовольствие от панических рассуждений. Только вчера, – язвительно продолжал он, – я услышал, как маленькая дочь моих друзей на вопрос няни, зачем ей столько воздушных шариков, ответила: «Я люблю пугаться, когда они лопаются». В случае с ребенком это может быть безвредной привычкой, но, когда речь идет о множестве продавцов паники и страха, для которых предвещать кризисы – удовольствие, а если кризис случается, то представлять его тяжелее, чем он есть на самом деле, это уже – привычка вредная».
За две недели до этого демарша Хора Болдуин пригласил Черчилля вместе с профессором Линдеманом войти в подкомитет по научным разработкам в области противовоздушной обороны. Черчилль согласился и 25 июля принял участие в первом заседании. Там он впервые услышал об успешном проведении серии экспериментов по обнаружению вражеских самолетов с помощью радиолокации.
Тем временем с каждым месяцем опасность войны возрастала. В августе Муссолини начал угрожать вторжением в Абиссинию. В частной беседе с Хором Черчилль заявил, что «возмущен действиями Италии и настаивает на немедленном усилении британского Средиземноморского флота». Черчилль был уверен, что необходимы коллективные действия против Италии, включая экономические санкции, и призвал Лигу Наций отреагировать. В случае необходимости, считал он, военный флот должен быть готов к любым действиям. «Где наш флот? – спросил он Хора. – Он в хорошем состоянии? Его достаточно? Готов ли он к быстрой и полной концентрации? Он в безопасности? Он получил официальные указания принять необходимые меры?»