После шести дней наслаждения солнцем, природой, купанием и рисованием Черчилль 8 февраля вернулся в Майами, а через два дня улетел в Вашингтон и ужинал с Трумэном в Белом доме. Там он попробовал обкатать речь, которую собирался произнести в Фултоне. При этом присутствовал госсекретарь Джеймс Бирнс. Черчилль написал Эттли: «Им обоим, похоже, очень понравилось. Здесь очень опасаются проблем от России в будущем. Позиция Бевина в ООН в этом отношении принесла нам большую пользу». «Уверен, ваша речь в Фултоне принесет пользу», – ответил Эттли.
12 февраля Черчилль дал обед в честь Эйзенхауэра в британском посольстве, а затем улетел обратно в Майами. Через неделю, беседуя со своим американским другом финансистом Бернардом Барухом и Бирнсом, которые специально прилетели из Вашингтона, чтобы повидаться с ним, он изложил мнение британского правительства насчет того, что американский заем должен быть беспроцентным.
На следующий день он выступал перед 17 000 собравшихся на «Бердайн стэдиум» в Майами. Вспоминая о своих неудачах на школьных экзаменах и затем о присуждении ему почетных ученых степеней, он сделал заключение: «Ни один мальчик или девочка не должны опускать руки из-за отсутствия успехов в юности. Напротив, нужно неутомимо и упорно добиваться своего и наверстывать упущенное время».
1 марта Черчилль поездом отправился из Майами в Вашингтон, где сначала показал свою фултонскую речь адмиралу Лейхи, старшему военному советнику Трумэна. Тот отнесся к ней с «энтузиазмом», как сообщил Черчилль Эттли и Бевину. Бирнс, который тоже ее прочитал, «пришел в восторг и не предложил никаких изменений». В этот день в Вашингтоне стало известно, что Россия не намерена выводить свои войска из Северной Персии, о чем шестью месяцами ранее договорились Бевин с Молотовым. Это добавило вес призывам Черчилля продемонстрировать жесткость позиции со стороны Британии и Соединенных Штатов.
4 марта Черчилль перебрался из британского посольства в Белый дом, откуда вместе с Трумэном и Лейхи отправился в двадцатичетырехчасовое путешествие на поезде в Миссури. Он с удовлетворением узнал от них, что как демонстрация решимости Америки не допустить советской экспансии в Эгейское или Средиземное море в этот регион скоро будет направлен линкор «Миссури» в сопровождении тактической группировки боевых кораблей.
Черчилль сообщил Эттли и Бевину, что во время поездки на запад Лейхи сказал, что в эту тактическую группировку войдут «еще один мощный линейный корабль, два новейших авианосца, несколько крейсеров и около десятка эсминцев». Трумэн и Лейхи упомянули также, что корабли класса «Миссури» оснащены 140 зенитными орудиями. Черчилль прокомментировал: «Сказанное я считаю чрезвычайно важным. Можно предположить, что Россия поймет необходимость разумной дискуссии со странами западной демократии. Я уверен, что нахождение столь мощного американского флота в проливах должно принести большую пользу как в плане поддержки Турции и Греции, так и в плане реакции на создание советской военно-морской базы в Триполи – того, что Бевин назвал перекрытием нашей жизненно важной транспортной артерии в Средиземноморье».
В поезде Черчилль продолжал готовиться к выступлению. Когда поезд мчался вдоль широкой реки Миссури, он показал речь Трумэну. «Он сказал, что считает ее замечательной, – написал Черчилль Эттли и Бевину, – и что она может принести большую пользу, хотя и вызовет много шума».
Фултонская речь транслировалась на всю Америку. «Главная задача и долг американской демократии и всего англоязычного мира, – говорил Черчилль, – уберечь простых людей от ужасов и страданий новой войны. Организация Объединенных Наций должна стать действенной силой, а не пустой говорильней. Каждая страна-участница должна предоставить ей авиационную эскадрилью, которой при необходимости будет распоряжаться сама ООН. Я хотел, чтобы она была создана еще после Первой мировой войны, – сказал он, – и глубоко убежден, что ее необходимо создать в ближайшее время. Но атомная бомба должна принадлежать только США, Британии и Канаде. Не думаю, что мы сможем спать спокойно, если ситуация в мире изменится и какое-нибудь коммунистическое или неофашистское государство будет обладать этим смертоносным устройством».
Затем Черчилль заговорил о своем восхищении военными успехами России и заявил: «Мы приветствуем Россию на ее законном месте среди ведущих держав мира. Мы приветствуем ее флаг во всех морях. Более всего мы приветствуем частые и растущие контакты между русским народом и нашими народами по обе стороны Атлантики. Однако, поскольку я уверен, что вы хотите, чтобы я оперировал перед вами фактами, считаю своим долгом представить вам некоторые факты современного положения в Европе так, как я их вижу. От Штеттина на Балтике и до Триеста на Адриатике над континентом опущен «железный занавес». За ним находятся столицы всех старых государств Центральной и Восточной Европы. Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София – все эти знаменитые города находятся в советской сфере, и все они подвержены не только советскому влиянию, но и очень сильному, а во многих случаях еще и усиливающемуся контролю со стороны Москвы. Только Афины – Греция со своей бессмертной славой вольна решать свое будущее на свободных выборах под британским, американским и французским прикрытием».
Затем Черчилль сказал о господстве коммунистических партий в Восточной Европе, власть которых абсолютна, и о стремлении установить тоталитаризм в их странах. «Это, – сказал он, – безусловно, не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не та, которая в самой себе содержит основы устойчивого мира. Сейчас требуется новое единство Европы внутри структуры ООН и ее Устава; единство, при котором ни одна страна не должна быть изгоем. Потребность в таком единстве назрела. В странах, находящихся вблизи «железного занавеса», таких как Италия и Франция, равно как и в далеких от российских границ по всему миру, коммунистические партии или коммунистические пятые колонны представляют собой нарастающий вызов и опасность для христианской цивилизации. При этом новая война не является неизбежной или близкой. У нас есть силы спасти будущее в сложившихся условиях. Я не верю, что Советская Россия стремится к войне. Она стремится воспользоваться плодами войны и неограниченно распространять свою власть и свою идеологию. С Россией необходимо заключить соглашение. Чем дольше это будет откладываться, тем большая угроза возникнет. Пообщавшись с нашими русскими друзьями и союзниками во время войны, я убедился, что они ничем так не восхищаются, как силой, и ничто не уважают меньше, чем слабость, особенно слабость в военном отношении. А это вызывает искушение. Если западные демократии будут держаться вместе, никто не захочет испытывать их силу. Но если возникнет раскол или колебания, тогда действительно нас ждет губительная катастрофа».
Затем Черчилль вспомнил горькие годы перед войной: «В то время я видел ее приближение и громко предупреждал об этом и своих соотечественников, и весь мир, но никто не обратил внимания. Вплоть до 1933 и даже 1935 г. Германию можно было спасти, и мы все могли быть избавлены от страданий, которые Гитлер причинил всему человечеству. Никогда в истории не было более легкой возможности своевременно предотвратить войну, которая в результате опустошила огромные территории. Убежден, ее можно было предотвратить без единого выстрела, и Германия могла бы сейчас быть могучей, процветающей и уважаемой страной. Но никто не захотел слушать, и один за другим мы все оказались втянуты в этот страшный водоворот. Нельзя допустить, чтобы такое произошло снова; это можно предотвратить и теперь достижением хорошего взаимопонимания с Россией по всем пунктам».
Черчилль призывал американцев не недооценивать силу Британии и Британского Содружества. «Если, – говорил он, – эту силу объединить с американской, то наше сотрудничество в воздухе, на море, в науке и промышленности, в силе духа не допустит ни у кого попытаться реализовать какие бы то ни было амбиции или авантюры. Напротив, возникнет огромная уверенность в безопасности. Если Британия и Америка объединят свои моральные и материальные ресурсы, то можно с уверенностью сказать, что широкая дорога в будущее откроется не только для нас, но и для всех, не только на ближайшее время, но и на грядущее столетие».
Черчилль сначала собирался назвать свою речь «Мир во всем мире», но в итоге дал ей название «Средства к миру». Речь была выдающимся предвидением, но от нее опять, как бывало и в прошлом, отмахнулись как от «алармистской». Лондонская Times назвала «в малой степени удачным» его противопоставление западной демократии и коммунизма, заявив, что двум системам «есть чему поучиться друг у друга: коммунистической – в деятельности политических институтов и обеспечении прав человека, западной демократии – в совершенствовании экономического и социального планирования». Речь «Средства к миру» получила гораздо более широкую известность под названием «Железный занавес», словно она действительно создала этот железный занавес. Wall Street Journal высказалась таким образом: «Соединенные Штаты не желают альянса или чего-либо подобного ни с одной страной».
Черчилль по возвращении в Вашингтон 7 марта сказал Эттли и Бевину: «Убежден, что для хорошего соглашения с Россией необходима некоторая демонстрация силы и способности дать отпор. – И добавил: – Предполагаю, что в ближайшем будущем эта точка зрения станет доминирующей в Соединенных Штатах».
Уже на следующий день мнение Черчилля по поводу военного альянса против России вызвало бурю негодования, в то время как его призыв к «хорошему взаимопониманию» с Россией был проигнорирован. Трумэн дал пресс-конференцию, на которой отрицал, что заранее знал, о чем будет говорить Черчилль. В этот же день, уехав ночным поездом из Вашингтона, Черчилль повторил свою тему в университете штата Вирджиния. Там, в присутствии Эйзенхауэра, он сказал слушателям: «Мир не сохранить благими пожеланиями, банальными фразами, официальными ужимками и дипломатической корректностью, хотя и это может быть необходимо время от времени. Требуется серьезное намерение. Требуется неколебимое упорство и умение смотреть вперед. Рыцарь должен иметь меч и кольчугу, чтобы охранять в пути пилигримов. Что же касается англоязычных народов, то они должны быть едины, имея общие убеждения и идеалы».