17 января Черчилль вернулся в Лондон после пятимесячного отсутствия. На следующий день он был почетным гостем национального клуба Либеральной партии. «Я вернулся на передовую, – заявил он 250 восторженным слушателям, – в самом лучшем состоянии здоровья и с желанием активизировать боевые действия». Его война будет вестись на социальном фронте. 22 января, выступая в Манчестере, он подчеркнул необходимость «приносить пользу, пока другие ищут прибыли, за счет дальнейшего обнищания выброшенных на обочину трудовых масс». На следующий день в Бирмингеме он выступил за то, чтобы государство организовало систему обучения и подготовки, даже если это потребует больших дополнительных расходов.
В Бирмингеме Черчилль высказался также за участие государства в решении некоторых других вопросов, в том числе облегчения тяжелого положения стариков, предоставления более свободного доступа к земле и более справедливого перераспределения налогового бремени в зависимости от доходов.
7 марта Черчилль изложил все эти радикальные предложения в статье «Непаханое поле политики», опубликованной в Nation. «Политических свобод, – писал он, – которые, безусловно, ценны сами по себе, крайне недостаточно без определенной степени социальной и экономической независимости. Государство должно прийти на помощь людям, обеспечивая техническое обучение, развивая промышленность и услуги». Он упомянул о строительстве железных дорог, каналов и насаждении лесов, что позволило бы решить проблему занятости и установить национальный прожиточный минимум, ниже которого нельзя опускаться, но выше которого можно свободно и благополучно развиваться, «оживляя и оплодотворяя мир».
В марте на званом ужине в Лондоне Черчилль снова встретился с Клементиной Хозьер, девушкой, с которой он так и не решился ни потанцевать, ни поужинать на балу у леди Кру в 1904 г. Он не знал, что она уже была дважды тайно помолвлена с тридцатичетырехлетним банкиром Сидни Пилем, сыном первого виконта Пиля, но оба раза разрывала помолвку. Черчилль сел за ужином рядом и уделял все внимание только ей, к вящему огорчению дамы, сидевшей по другую от него сторону. Он спросил Клементину, читала ли она его книгу о жизни лорда Рэндольфа. «Нет», – ответила она. «Если я завтра пришлю вам ее, вы будете читать?» Клементина согласилась, но книгу он не прислал. «Это произвело на меня неприятное впечатление», – позже вспоминала она. Но на этом история не закончилась.
Глава 10Социальная сфера
3 марта 1908 г. после продолжительной болезни Кэмпбелл-Баннерман посоветовал королю вызвать Асквита на случай своего возможного ухода в отставку. В тот же день король встретился с Асквитом, который написал жене: «Король слышал, что Черчилль стремится войти в кабинет, сохранив прежнюю должность заместителя министра. Он против подобных продвижений для заместителей министров. Но я сказал королю, что Черчилль имеет все основания претендовать на вхождение в состав кабинета и зарекомендовал себя очень хорошо в предыдущие годы, когда его два раза обошли люди, имеющие на это меньше оснований. Король с этим согласился и очень тепло отзывался об Уинстоне, но посчитал, что тот может подождать, пока не освободится реальная министерская должность».
Через девять дней после встречи с королем Асквит пригласил к себе Черчилля. Тот сказал будущему премьер-министру, что его единственная цель – заменить со временем Элгина на посту министра по делам колоний. «Практически все дела и вся работа с парламентом лежат на мне, – пояснял он Асквиту в письме двумя днями позже. – У меня в руках все нити и множество планов». У него была возможность перейти в Адмиралтейство, но он считал неудобным обсуждать эту тему, пока первым лордом Адмиралтейства оставался его пожилой дядюшка лорд Твидмаус.
В беседе Асквит предложил Черчиллю войти в кабинет в качестве президента департамента местного самоуправления. Это его не привлекло. «В правительстве нет должности более трудоемкой, более беспокойной, более неблагодарной, более удушающей мелкими и запущенными делами, более отягощенной безнадежными и нерешаемыми проблемами», – пояснил он. Что касается душевного спокойствия, он предпочел бы оставаться заместителем министра по делам колоний и не входить в состав кабинета.
Черчилль объяснил Асквиту, что после возвращения из Африки занимался изучением общественной жизни. «Через пропасть неведения, – говорил он, – я смутно различаю очертания курса, который назвал «минимальным стандартом». Это вопрос скорее национального, чем ведомственного масштаба. Но если пытаться реализовать его, вполне возможно в ближайшем будущем оказаться в конфликте с некоторыми из моих лучших друзей, например с Джоном Морли, который всю жизнь посвятил изучению этой проблемы и пришел к выводу, что ничего сделать нельзя». Сам он был убежден, что сделать можно многое. В письме Асквиту он назвал такие меры, как отмена детского труда, регулирование рабочего времени и создание бирж труда. «Кроме того, – добавил он, – под обширной разрозненной системой гарантий и страховок, которая сама собой появилась в Англии, необходимо создать государственную систему регулирования по примеру немецкой».
На Асквита, который 8 апреля стал премьер-министром, эти предложения произвели большое впечатление. Зная способности и энергию Черчилля, он предложил ему возглавить Министерство торговли – пост, на котором он мог бы заняться проведением социальных реформ. Черчилль согласился. В возрасте тридцати трех лет он стал полноправным членом кабинета министров. 9 апреля он занял свое место в кабинете рядом с Морли – главой Министерства по делам Индии, который сомневался, может ли государство играть ведущую роль в социальной реформе, которую планировал Черчилль.
В своем новом качестве Черчилль должен был посетить Букингемский дворец, чтобы «приложиться к руке» в связи с назначением. За неделю до этого визита он отправился в загородный дом матери. Там он снова встретился с Клементиной Хозьер. «Мне понравилась наша продолжительная беседа в воскресенье, – написал он ей из Лондона 16 апреля. – Мне доставило огромное удовольствие знакомство с девушкой таких высоких интеллектуальных способностей и глубоких благородных чувств. Надеюсь, мы еще встретимся, познакомимся поближе и больше понравимся друг другу. Не вижу, что могло бы помешать этому». В благодарственном письме к леди Рэндольф Клементина, в свою очередь, назвала его «блестящим и полным обаяния» человеком.
Став членом кабинета министров, Черчилль, по правилам того времени, должен был повторно пройти выборы в парламент. Он понимал, что это будет гораздо труднее, чем прежде, когда он победил в Манчестере. Уже более года назад еврейская община, составляющая почти треть всего электората, отвернулась от него, поскольку правительство либералов все-таки приняло версию билля об иностранцах, который ранее благодаря усилиям Черчилля был отклонен. «Меня беспокоит, – писал Черчилль коллеге по партии еще два года назад, – горечь и разочарование, которые испытала еврейская община вследствие сохранения этой жесткой и совершенно непростительной меры». Но более серьезную опасность представляла для него угроза перехода на другую сторону многих избирателей-католиков, недовольных тем, что он не поддержал принятие гомруля для Ирландии.
Тем не менее Черчилль сохранял оптимизм. «Даже предвидя возможность негативного результата прежде, чем это послание дойдет до вас, – писал он мисс Хозьер в том же письме от 16 апреля, – должен сказать, что уверен в серьезном успехе. Я буду иногда сообщать вам, как чувствую себя в этом шторме. Мы можем заложить основу честных и дружеских отношений, которые я, безусловно, буду ценить и сохранять с большим уважением».
Дополнительные выборы в Северо-Западном Манчестере состоялись 24 апреля. Гонка прошла почти на равных, но Черчилль проиграл. Победителем стал его оппонент от консерваторов, набравший всего на 429 голосов больше. «Борьба была очень жесткой, – написал он мисс Хозьер через три дня. – Если бы не эти угрюмые ирландские католики, в последний момент поменявшие свое мнение под нажимом священников, результат мог оказаться совершенно иным. Впрочем, должен сказать, мне доставляет удовольствие бороться в рядах Либеральной партии. Такой доброй поддержки при неудаче я никогда не встречал. Благодаря этому отношению я могу принести им великую победу. В мое распоряжение уже предоставлено восемь или девять надежных округов. Поэтому поражение может оказаться из серии «не было бы счастья, да несчастье помогло», хотя для любого, вынужденного постоянно бороться и всегда приспосабливать свое мнение к сложным местным условиям, это могло бы стать серьезным препятствием. Тем не менее не хочу делать вид, что не разочарован. Поражение, какие бы слова утешения и оправдания ни приводить, какое бы малое значение ему ни придавать, всегда неприятно». Черчилль хотел найти надежный округ на много лет.
Вскоре он нашел округ Данди. Он поспешил туда, и 9 мая там состоялись выборы. Он набрал 7079 голосов. Его оппоненты – консерватор и лейборист – на двоих получили 8384 голоса, но поделили их почти поровну. Черчилль написал матери, что получил «пожизненное место».
Вернувшись из Данди в Лондон, он предпринял первую попытку уладить промышленный конфликт. 14 000 инженеров кораблестроительных верфей в низовьях реки Тайн объявили забастовку. После этого к ним присоединились верфи на Клайде и Мерси. Три недели Черчилль пытался найти компромисс. После встречи представителей работодателей и рабочих забастовщики согласились на сокращение заработной платы в обмен на предложение Черчилля создать постоянную структуру для разрешения будущих трудовых споров. Но при голосовании мнения разделились почти поровну: 24 745 корабелов проголосовали за предложение Черчилля, 22 110 – против.
Не удовлетворившись этим, Черчилль задумался о повышении благосостоянии кораблестроителей за счет размещения государственных заказов. Он обратился к Ллойд Джорджу, попросив его помочь решить проблему. Заказы на строительство кораблей, размещенные в регионах с высоким уровнем безработицы, дали бы возможность направить туда государственные субсидии и могли оказать решающее значение во время выборов. Черчилль настаивал: «Ничего не стоит разместить несколько заказов Адмиралтейства на северо-западном побережье и на Клайде, с учетом того, что в следующем году неизбежно придется строить если не самые крупные корабли, то несколько крейсеров. Это обеспечило бы работой инженеров и рабочих на зиму, которая обещает быть чрезвычайно суровой. Мне кажется крайне негуманным оставлять этих людей зимовать впроголодь в ветхих домах, а потом в июне или июле, когда все оживет, завалить их заказами и вынудить работать сверхурочно. Мы с вами вполне в состоянии уладить эту ситуацию».