В отдельном законопроекте Черчилль прописал принципы, определяющие минимальный уровень заработной платы и право на перерыв для отдыха и приема пищи. Второе чтение этого законопроекта состоялось 28 апреля. Прямо с министерской скамьи Черчилль написал Клементине: «Прекрасно восприняли, будет принят единогласно. Бальфур отнесся очень благожелательно, и все возражения рассеялись». Законопроект был принят подавляющим большинством. После этого Черчилль представил билль о биржах труда. «Современные средства транспорта и коммуникаций, – заявил он в палате, – как никогда ранее связали страну в единое целое. Только труд не пользуется выгодами от такой усовершенствованной организации. Необходимо избавить людей от необходимости скитаться в поисках работы. Более двух сотен бирж труда будут предоставлять информацию о том, где есть работа и для каких профессий. Биржи труда и страхование от безработицы, которое еще следует принять, станут как муж и жена, взаимно поддерживающие друг друга».
Один из ведущих лейбористов назвал предложение Черчилля «одним из самых перспективных, какие я слышал за все время работы в парламенте». Этим летом на ряде встреч с представителями профсоюзов и работодателей Черчилль объяснял, что роль комиссий по найму будет заключаться в разрешении споров и поиске компромиссов. Работодатели не смогут использовать биржи труда для найма штрейкбрехеров в случае забастовок. Биржи создаются только для поиска работы трудящимися и для облегчения поиска рабочих работодателями.
Погруженный в законотворческую деятельность Черчилль находил время следить и за подготовкой своего нового дома на Экклстон-сквер, 33. Клементина, ожидавшая первенца, бульшую часть времени проводила в Бленхейме. Ее муж уделял внимание даже мельчайшим деталям их нового лондонского жилища. «Прибыла мраморная ванна, – писал он ей. – Твое окно открывается вверх – отличное изобретение. Все книжные шкафы на местах (я заказал еще два для боковых окон в алькове). Столовая сверкает сливочно-белым. Большую комнату оклеили обоями. Работы в ванной успешно продвигаются».
1 мая невестка Черчилля леди Гвенделин родила сына. Его назвали Джон Джордж. Клементина должна была родить через два месяца. «Моя дорогая птичка, – написал ей Черчилль, – это счастливое событие станет для тебя не только радостью, но и придаст тебе храбрости. Хотя я предпочел бы избежать этого, поскольку тебе придется пережить тяжелое испытание и боль. Но обстоятельства сильнее нас, и из страданий родится радость, а после временной слабости появятся новые силы».
Будучи майором гусарского полка ее королевского величества, Черчилль принял участие в ежегодных учениях оксфордширских йоменов. На следующий день после тактических занятий он пишет жене: «Эти вояки зачастую не в состоянии понять простых истин, лежащих в основе взаимодействия воинских частей». По поводу «галопирующих псевдосолдат», участвующих в учебном бою, который проводили восемь йоменских полков, он продолжает: «Знаешь, я бы с гораздо бульшим удовольствием потренировался в управлении крупными силами. Я вполне уверен в своих способностях. Лучше всего я разбираюсь в тактических комбинациях. Конечно, во мне говорит глупое тщеславие, но ты не будешь смеяться надо мной. Уверен, я понимаю суть дела, но, боюсь, при нынешнем положении вещей у меня не будет шанса».
Впрочем, летом все мысли Черчилля были заняты другой войной – войной против бедности, как писал он Ллойд Джорджу. Размышляя над различными проблемами законодательства в социальной сфере, в том числе предложенными им самим, он пришел к выводу: «Для защиты нашей страны от бедности и безработицы мы должны создать механизм примерно такого же рода, какой существует в комитете национальной обороны для защиты от иностранной агрессии». Черчилль предложил создать для этого специальный комитет под началом министра финансов. Он полагал, что это единственный способ обеспечить легкое, плавное и быстрое решение всех вопросов, и поможет избежать лишних расходов, трений и недосмотров и обеспечить непрерывность социальной реформы.
11 июля Клементина родила дочь Диану, и Черчилль на время забыл и о политике, и о парламенте. Роды оказались довольно тяжелыми, и Клементина очень ослабела. Черчилль делал все возможное, чтобы обеспечить ей комфорт. Для восстановления он нашел ей удаленное от лондонской суеты место. Впрочем, через три недели после рождения дочери он уже снова оказался в центре конфликта, на этот раз в угледобывающей промышленности. Забастовка грозила парализовать производство. «За последние двое суток мы вели переговоры двадцать часов, – рассказывал он матери, – и сомневаюсь, что удовлетворительный результат был бы достигнут без моего участия».
«Насколько я могу судить, – писал Черчиллю сэр Эдвард Грей после того, как конфликт был улажен, – для заключения соглашения оказались необходимы ваша твердость, авторитет и проницательность. Я вижу в этом реальную службу обществу в ее лучшем виде». Поздравления ему прислали также Эдуард VII и Асквит. «Это была большая победа, – сообщил Черчилль матери. – Очень необходимая и своевременная». Однако в этот самый момент возникла опасность кризиса, угрожающего всем планам социальных реформ. Консерваторы из палаты лордов заявили о намерении забаллотировать бюджет Ллойд Джорджа, который уже был принят в палате общин подавляющим большинством.
Поначалу Черчилль отнесся к этому спокойно. «Никогда не видел, чтобы люди вели себя настолько глупо, как эти герцоги и герцогини, – писал он матери. – Один за другим выступают за сокращение благотворительности и пенсий, стремясь ограбить пожилых рабочих и пенсионеров. Они завывают и причитают, что им придется платить, словно их разоряют».
Реформистским планам Черчилля наряду с перспективой отклонения бюджета угрожала опасность и другого рода – международный конфликт. В конце августа у него состоялся продолжительный разговор с послом Германии в Лондоне графом Меттернихом. Он заявил послу, что «существенное наращивание Германией своих военно-морских сил вызывает глубокую обеспокоенность всех партий и слоев общества. Нет смысла закрывать глаза на реальные факты, поскольку народ и правительство глубоко заинтересованы в укреплении атмосферы доверия и дружбы между нашими странами, а это находится под угрозой, пока Германия непрерывно увеличивает военно-морскую мощь».
Осенью Клементина все еще восстанавливала пошатнувшееся здоровье в Саутуотере, близ Брайтона. После этих родов она всю жизнь будет испытывать приступы упадка сил, осложняемые нервными стрессами. Муж всегда рекомендовал ей больше отдыхать и не взваливать на себя домашние хлопоты. Он регулярно присылал ей отчеты о семейных и личных делах. «У Дианы все хорошо, – писал он в конце августа с Экклстон-сквер, – но нянька дуется на меня, словно я постоянно вмешиваюсь не в свои дела».
6 сентября, пока Клементина находилась в Саутуотере, Черчилль выступил в Лестере против намерений палаты лордов забаллотировать бюджет. Он говорил об опасности усиления классовой борьбы в случае, если бюджет и все, ради чего он принимается, будет отвергнуто: «Если мы продолжим вести себя беспечно, как прежде, если самые богатые продолжат наращивать состояния, а самые бедные продолжат погружение в безнадежную нищету, в таком случае нас ничего не ждет, кроме ожесточенной борьбы, роста беспорядков и, следственно, бесполезной траты человеческих сил и потери нравственности».
Король пришел в такое негодование от этих слов, что его личный секретарь опубликовал протест в Times – случай беспрецедентный по тем временам. «Они с королем, видимо, взбесились», – прокомментировал Черчилль.
Из Лестера Черчилль отправился в Суиндон, чтобы присутствовать на маневрах британской армии. Во время поездки он не забывал поддерживать жену. «Дорогая Клемми, – писал он, – старайся набраться сил. Пусть накапливаются. Не пускай это на самотек. Помни два правила: гуляй не больше полумили и без риска простудиться. Осенью нам предстоит много дел. Если будут выборы, тебе придется играть важную роль». Черчилль понимал сложность, какую создает и будет создавать в дальнейшем его политическая жизнь во взаимоотношениях с женой. «Я настолько сосредоточен на политике, – объяснял он ей, – что порой чувствую себя невыносимо скучным для всех, кто этим не занимается. Мне доставляет огромную радость приносить тебе счастье, и очень хочется быть более интересным. Однако самое лучшее – быть самим собой. Потом ты поймешь, что имеешь дело с занудным эгоистом».
В компании Эдварда Марша и кузена Фредерика Геста Черчилль осенью побывал на маневрах немецкой армии. В Меце он посетил места сражения при Гравелоте, где французы в августе 1870 г. потерпели поражение во время Франко-прусской войны. «Сотни солдатских могил, и все очень хорошо ухожены, – писал он Клементине. – По ним видны все боевые действия».
Направляясь в Страсбург, столицу немецкой провинции Эльзас, Черчилль написал ей: «Год назад у меня появилась моя любимая белая кошечка, и я надеюсь и молюсь, чтобы у тебя не было повода – даже смутного или тайного – пожалеть об этом. Сейчас звонят колокола старого города, и они вызывают в моей памяти колокольный перезвон и толпу радостных людей, которые приветствовали нашу свадьбу. Прошел год, и если он не принес тебе идеальной радости, какую рисует воображение, то, во всяком случае, принес чистый яркий свет счастья и кое-какие важные события. Моя драгоценная и любимая Клемми, самое мое заветное желание – проникнуть еще глубже в твою душу и сердце и свернуться клубочком в твоих любимых руках. Мне очень хорошо с тобой, и я не имею ни малейшего намерения это скрывать». В письме Черчилль писал и о дочери: «Интересно, какой она вырастет, будет ли она счастлива. У нее должны быть редкие качества души и тела. Но это не всегда означает счастье или покой. Впрочем, я уверен, для нее сияет яркая звезда». Это были трагически пророческие слова. Много ярких звезд сверкало для Дианы, но счастье ускользало от нее.
Из Страсбурга Черчилль на автомобиле отправился во Франкфурт. «Очень долгий путь протяженностью 220 километров, последние три часа в темноте под дождем, – написал он Клементине. – Странно, что кому-то может это нравиться, хотя в автомобиле возникает какое-то ощущение независимости, о котором я никогда не подозревал в поезде». По дороге через Германию на него большое впечатление произвели бесчисленные мелкие фермы, отсутствие огороженных парков и крупных поместий. «Все это дает понять, – писал он, – с какой страшной запущенностью и тяготами мирится наш бедный народ. Родовые поместья с парками, раскинувшиеся чуть ли не впритык друг к другу, буквально душат деревни и производство. Во Франкфурте я видел местные биржи труда и теперь не сомневаюсь, что сделал огромное дело с этими биржами. Честь внедрения их в Англии – сама по себе большая награда».