Глава 13Накануне войны
13 июля Черчилль сообщал Клементине в письме разнообразные новости: «Парламентская сессия продлится до конца августа, новая начнется в декабре. Асквит очень хочет в понедельник уехать на яхте. Постарайся и ты. Уверен, это стоит того. У меня есть специальный план для тебя. Туман и волны будут запрещены». Он ни словом не упомянул о напряжении, возникшем в Европе двумя неделями ранее после убийства эрцгерцога Фердинанда. В Лондоне главной темой в это время была конференция по Ирландии, которая должна была открыться в Букингемском дворце 21 июля.
Вечером сэр Эдвард Грей говорил Черчиллю о своих сомнениях в возможности продолжения того курса, который устроил бы и ирландских националистов, и ольстерских юнионистов. Споры шли по поводу границ, в особенности границ графства Тирон. «Недостаток соглашения, – писал Черчилль Грею 22 июля, – в том, что оно британское. Понятно, ирландские партии могут счесть, что это стоит войны. С их точки зрения, возможно, это и так. Но вряд ли это позиция сорока миллионов жителей Великобритании, а их интересы в конечном счете – наша первоочередная и главная забота».
Черчилль провел аналогию с ситуацией в Европе. Это было его первым и достаточно оптимистичным упоминанием европейского кризиса: «В международных делах можно предположить два этапа. На первом надо постараться предотвратить войну между Австрией и Россией. На втором, если первое не удастся, помешать ввязаться в нее Англии, Франции, Германии и России. То же самое, что необходимо сделать в Европе, справедливо по отношению к внутренней проблеме. Различие лишь в том, что в Европе есть надежда ограничить и локализовать конфликт, в то время как дома можно предотвратить его».
Судя по письму Клементине от того же числа, Черчилля больше всего занимала вероятность провала переговоров по Ирландии. «Конференция in extremis[19], – писал он. – Мы готовим отделение Тирона. Националисты соглашаются неохотно. Карсон категорически против». Конференция в Букингемском дворце была практически сорвана. Но Карсон получил желаемое двумя днями позже, когда правительство решило позволить любому графству Ольстера голосовать за выход из состава тех территорий, в которых будет введено самоуправление, и за отмену предложенной ранее шестилетней отсрочки. Теперь Ольстер мог выйти из-под управления Дублина.
Оставалось решить один вопрос: определить точные границы графств Ферманы и Тирона. Было ясно, что подавляющему большинству католического населения в этих графствах, граничащих с Южной Ирландией, необходимо позволить примкнуть к Дублину. 25 июля, после неудачной конференции в Букингемском дворце, кабинет министров собрался вновь. «Решив искать выход из этого тупика, – позже писал Черчилль, – кабинет принялся блуждать по грязным проселкам Ферманы и Тирона. Можно было надеяться, что апрельские события в Керраге и Белфасте настолько потрясли общественное мнение, что сформировали единство, достаточное для заключения договоренностей между ирландскими фракциями, но оказалось, этого недостаточно. Стало очевидно, что обе стороны заинтересованы в перерастании конфликта в горячую фазу с непредсказуемыми последствиями для обеих сторон». Заседание длилось более часа. «Дискуссия закончилась безрезультатно, и кабинет уже собирался расходиться, когда раздался серьезный, спокойный голос сэра Эдварда Грея, который принялся зачитывать документ, только что доставленный ему из Министерства иностранных дел. Это был австрийский ультиматум Сербии, выдвинутый спустя почти месяц после убийства эрцгерцога».
Черчилль вспоминал: «Грей несколько минут читал документ, прежде чем я смог отвлечься от занудных и бестолковых дебатов, которые только что закончились. Мы все очень устали, но постепенно приходили к осознанию серьезности ситуации. По мере чтения становилось ясно, что ни одна страна в мире не в состоянии принять этот ультиматум и что даже согласие на все условия не сможет удовлетворить агрессора. Фермана и Тирон словно испарились, и какое-то странное свечение постепенно, но совершенно отчетливо стало разгораться над картой Европы».
Вернувшись в Адмиралтейство, Черчилль написал Клементине, которая была с Дианой и Рэндольфом в Кромере: «Европа на грани всеобщей войны; австрийский ультиматум Сербии – самый вызывающий из всех документов подобного рода. По сравнению с ним действия Ольстера кажутся ерундой». Вечером Черчилль ужинал с немецким корабельным магнатом Альфредом Баллином, доверенным лицом кайзера. Баллин мрачно рассуждал о последовательности событий, которые могут привести к войне между Германией и Британией: «Если Россия выступит против Австрии, мы тоже обязаны выступить. А если выступим мы, должна выступить Франция. И что останется делать Англии?»
Черчилль ответил, что не может ничего сказать по этому поводу. Решать будет правительство. Но Германия сделает ошибку, если посчитает, что Британия не предпримет каких-то действий в случае франко-германской войны. Британское правительство будет реагировать на события по мере их возникновения. Они пожелали друг другу спокойной ночи. Черчилль буквально со слезами на глазах умолял Баллина не допустить, чтобы Германия объявила войну Франции.
Сербское правительство, надеясь избежать войны с Австрией, приняло ультиматум, выразив согласие подавлять все последующие антиавстрийские движения на сербской территории и предать суду всех, имеющих отношение к убийству эрцгерцога. Хотя она и не согласилась на участие австрийских представителей в судебном процессе, но была готова передать дело либо в Международный трибунал в Гааге, либо на рассмотрение великих держав. Это произвело впечатление на кайзера. «Великая моральная победа Вены, – написал он. – Теперь все поводы для войны исчезают. Тем не менее для сохранения чести австрийским войскам следует символически оккупировать Белград хотя бы на время». Это не требовало обязательной реакции Британии. «К счастью, нет причин, по которым мы не могли бы оставаться зрителями», – сказал Асквит королю 25 июля.
Примирительный ответ Сербии был направлен из Белграда в Вену 25 июля. Этим утром Черчилль и принц Луи обсуждали, стоит ли распускать Третий флот, уже приведенный в боевую готовность, мобилизованный и компактно сосредоточенный после прошлогодних маневров. Они решили, что ситуация не настолько серьезна, чтобы держать флот в боевой готовности. В середине дня, отменив дневное совещание со своими советниками, Черчилль сел на поезд и отправился к семье в Норфолк.
Однако на следующий день уже в девять утра он позвонил принцу Луи из почтового отделения в Кромере. Новости были не слишком хорошими: Австро-Венгрию не удовлетворила реакция Сербии. Черчилль ушел на пляж, где три часа играл с сыном и дочерью. В полдень он вернулся на почту, чтобы еще раз переговорить с принцем Луи. На этот раз он узнал еще более тревожную новость: Австрия отвергла ответ Сербии.
Вероятность вторжения Австрии в Сербию вдруг оказалась очень реальной, что предполагало участие в конфликте Германии, России и Франции. В начале войны Германия могла напасть на Францию, нанести ей поражение, а затем развернуться в сторону России. При этом, нападая на Францию, Германия почти наверняка двинула бы свои войска через Бельгию, чей нейтралитет Британия обязана была защищать.
Черчилль обсуждал с принцем Луи, что следует предпринять. Было трудно, если вообще возможно, обсуждать столь сложные дела по телефону. Через год Черчилль вспоминал, что попросил принца не рассредоточивать флот. Принц же запомнил разговор иначе: «Черчилль не дал никаких конкретных указаний, но просил меня предпринимать любые шаги, которые я сочту целесообразными, и не ждать указаний по телефону. Я его очень плохо слышал. Но точно не было никаких указаний насчет концентрации флота». Принц Луи позже заявил, что по собственной инициативе отправился в Министерство иностранных дел и в четыре часа пять минут дал распоряжение командующему Флотом метрополии не рассредоточивать корабли.
Черчилль вернулся в Лондон в десять вечера. Сначала он направился в Адмиралтейство, потом в Министерство иностранных дел, где Грей сказал ему, что Австрия явно намерена раздуть конфликт с Сербией до состояния войны. Черчилль спросил, не будет ли полезно сделать публичное заявление от имени Адмиралтейства, что рассредоточение флота приостановлено. Грей согласился, что срочное заявление по этому поводу может стать полезным предупреждением как Австрии, так и Германии. Черчилль с принцем Луи написал официальное коммюнике для прессы: «Первому флоту, дислоцированному у Портленда, дан приказ не рассредоточиваться; маневры временно отменяются. Все корабли Второго флота находятся на своих базах в пределах досягаемости экипажей».
Коммюнике было опубликовано в Times утром 27 июля. «Оно выглядело вполне невинно, – позже вспоминал Черчилль, – но мы надеялись, что германский император все поймет». Утром состоялось заседание правительства. Большинство выступило против каких-либо действий Британии в случае немецкого вторжения во Францию. Основанием служило то, что у Британии нет официального союза с Францией. «Кабинет, – позже написал Черчилль, – тогда был категорически против войны и ни за что не согласился бы в нее ввязываться».
Долгом Черчилля, как первого лорда Адмиралтейства, было обеспечить готовность Британии отразить вероятное воздушное или морское нападение. Днем он отправился на Даунинг-стрит и получил разрешение у Асквита направить вооруженную охрану на все склады боеприпасов и горючего. Адмиралтейство также отдало приказ выставить боевые охранения у всех маяков и артиллерийских установок на побережье. Был пополнен запас торпед. 27 июля Черчилль распорядился снять морскую блокаду Ольстера; все корабли, задействованные в предотвращении контрабандных поставок оружия, вернулись на базы.
Учитывая силу военно-морской группировки Австро-Венгрии в Средиземноморье и имеющиеся там, особенно в Египте, интересы Британии, Черчилль направил сообщение главнокомандующему Средиземноморским флотом: «Европейская политическая ситуация делает вероятной войну между державами Тройственного союза с одной стороны и Тройственного согласия – с другой. Эта телеграмма – не сигнал тревоги, но будьте готовы орган