твенны для успешного лидерства. Это сильная мотивация, которая придает мощную энергию лидеру. Настойчивые лидеры имеют высокий уровень притязаний, инициативы и постоянно стремятся к достижению высоких результатов. Амбиции заставляют лидеров ставить перед собой высокие цели и проявлять инициативу для их достижения» [716] .
Амбиции стали еще одним черчиллевским ноу-хау. Однажды после прогулки майским воскресным вечером 1880 года с будущим премьер-министром лордом Розбери сэр Чарльз Дилк записал в дневнике: «Я пришел к заключению, что Розбери – самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал». Перечитывая эти строки спустя годы, он сделает на полях заметку: «До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем» [717] .
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: «Я пришел к заключению, что Розбери – самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал. До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем».
Сэр Чарльз Дилк
«Амбиции – моя единственная опора», – признается будущий премьер-министр своей матери [718] .
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Амбиции – моя единственная опора».
Черчилль не скрывал амбиций. В романе «Саврола» можно найти следующие, безусловно автобиографичные строки:
«Философия Шопенгауэра отделяла Канта от Гегеля, а Гиббон, Маколей, Дарвин и Библия сражались с ними за место на полках. Саврола, вооруженный печальной, циничной, эволюционной философией, старался смотреть на мир из отдаления. В чем может быть смысл? Вселенная в конечном счете умрет, и пепел растворится в холодной темноте отрицания. Несколько писем и телеграмм лежали нераспечатанными на столе, но Саврола был утомлен; в конце концов, они могут подождать до утра. Он опустился в кресло. Да, это был долгий день, и день унылый. Он был молод – всего тридцать два года, – но уже ощущал на себе печать трудов и забот. Его нервический темперамент не мог не быть возбужденным при виде сцен, прошедших перед его глазами за день, и подавление этих эмоций лишь распаляло его внутренний огонь. Стоит ли это того? Борьба, работа, бесконечная череда дел, жертва столь многим, что делает жизнь легкой, приятной, – ради чего? Амбиция – вот главная сила, и он не мог устоять перед ней» [719] .
Подобное бравирование собственной амбициозностью не добавляла Черчиллю популярности.
«Амбиция была (и поныне) осуждаема на британской политической сцене; на неприкрытую амбицию смотрят как на растение, которое подлежит культивации», – отмечает профессор Университета Восточной Англии Джон Чармли.
С ним соглашается известный британский психолог Энтони Шторр:
«Амбиция является абсолютно „нормальной“ чертой любого молодого человека, взращенного в поощряющем конкуренцию климате западной цивилизации. Но амбиции Черчилля были выше всякой нормы, и они сделали его непопулярным, когда он был молод».
Однако Черчилль не обращал на это никакого внимания.
«Амбиции так же возбуждают воображение, как и воображение амбиции», – повторял он и устремлялся в бой [720] .
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Амбиции так же возбуждают воображение, как и воображение амбиции».
Лидер-борец в действии
Мировоззрение Черчилля, его понимание лидерства как умения отстоять свои позиции и бороться за свои ценности сыграли ключевую роль в годы Второй мировой войны. Если члены правительства Чемберлена одновременно с планированием военных кампаний рассматривали возможность заключения мирного соглашения, то для первого лорда Адмиралтейства ответ был один: вести борьбу до последней капли крови. Когда в октябре 1939 года Черчилля попросили подготовить предложения, на каких условиях Великобритания готова рассмотреть возможность сесть за стол переговоров, он ответил: «Только если Германия заплатить репарации государствам и населению, которое захватила» и когда на захваченных территориях «восстановят независимость и нормальные условия для жизни» [721] .
Намереваясь сражаться, Черчилль активно взялся за разработку планов наступательных операций. Комментируя свои действия, он напишет впоследствии:
«В двух великих мировых войнах, когда я известное время руководил Военно-морским министерством, я всегда старался бороться с навязчивой идеей обороны, изыскивая различные способы контрнаступления. Заставить противника гадать, где ему будет нанесен следующий удар, – вот что может необычайно облегчить процесс благополучной доставки в порты сотен конвоев и тысяч торговых судов. Я упорно искал способа нападения на Германию морскими средствами» [722] .
В активе у Черчилля были три стратегических плана наступления. Первый план, названный в честь российской императрицы Екатерины II, предполагал установление контроля над Балтийским морем, а также создание препятствий на пути экспорта железной руды из Швеции в Германию. Второй был связан с минированием фарватера территориальных вод Норвегии, использовавшегося для транспортировки железной руды в зимние месяцы, когда Балтийское море замерзало. Третий, самый дерзкий, предусматривал минирование немецких рек, что позволило бы нарушить речное судоходство противника, а также нанести серьезный урон его внутренним коммуникациям.
В мае 1940 года Черчиллю, теперь уже премьер-министру, вновь пришлось вернуться к вопросу о целесообразности дальнейшего противостояния Германии. В отличие от осени прошлого года, ситуация была куда более катастрофичной. Будущее также не вселяло оптимизма. Под пятой нацистских войск оказались страны Центральной Европы, дала трещину оборона Франции, на которую британский политик возлагал такие надежды. Остро встал вопрос о капитуляции британских экспедиционных сил с континента, что сулило большие потери в людях и технике. Еще несколько недель в таком режиме, и Великобритания осталась бы один на один с военной машиной Третьего рейха.
В конце мая военный кабинет Соединенного Королевства стал собираться на судьбоносные заседания, чтобы коллегиально решить будущее Туманного Альбиона. Многое в те дни зависело от позиции главы кабинета Уинстона Черчилля. Зная его бойцовский характер, мало у кого вызывало сомнения, какой точки зрения придерживается потомок генерала Мальборо. Однако большая политика – не уличная потасовка, и личные предпочтения в принятии решений здесь играют далеко не главную роль. Вначале ситуация подробно анализируется, взвешиваются все «за» и «против», и только после этого делается окончательный выбор.
В самый разгар заседаний, когда коалиционный кабинет находился на грани раскола, Черчилль обратился за консультацией к профессиональным военным. Двадцать седьмого мая он попросил начальников штабов и их заместителей подготовить отчет о «перспективах продолжения военных действий в одиночестве против Германии и, возможно, Италии». Премьер пояснил, что в случае капитуляции Франции и Бельгии Гитлер выйдет с предложениями о перемирии, «которые вследствие разоружения и передачи военно-морских баз поставят нашу страну в полную зависимость от Германии». Учитывая это, подчеркнул премьер, принципиально важным является понимание – «можем ли мы рассчитывать на имеющиеся в нашем распоряжении военно-морские и военно-воздушные силы». Способны ли они противостоять вторжению и авианалетам? [723]
Штабисты тщательным образом изучили несколько сценариев развития событий. В итоге они пришли к выводу, что «в руках Германии сосредоточено большинство козырей». Однако «настоящей проверкой должен стать боевой дух и моральная стойкость наших военных и гражданского населения. Смогут ли они перевесить численное превосходство противника и лучшую материальную обеспеченность его армии? Мы считаем, что смогут» [724] .
На следующий день отчет был рассмотрен на заседании военного кабинета. После длительного обсуждения, во сколько раз люфтваффе превосходит по своей численности Королевские ВВС, политики согласились с мнением военных – настрой британцев сражаться будет ключевым фактором [725] .
Для Черчилля решение продолжать борьбу сформировалось окончательно. Во время последующих заседаний ему удалось склонить остальных членов кабинета принять его точку зрения. Затем, посредством радиовыступлений и бесконечных поездок по городам, он попытался передать соответствующий настрой широким массам населения. А в том, что у Черчилля хватит решимости вдохновить на борьбу других, сомневаться не приходилось. «Я не из тех, кого надо подгонять, я сам кого хотите подгоню», – говорил британский премьер [726] .
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Я не из тех, кого надо подгонять, я сам кого хотите подгоню».
«Уинстон неукротим, – восхищался им Джон Колвилл. – Мне кажется, если нацисты завоюют Францию и Англию, он лично отправится в бой с отрядом добровольцев» [727] .
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: «Уинстон неукротим. Мне кажется, если нацисты завоюют Францию и Англию, он лично отправится в бой с отрядом добровольцев».
Секретарь Джон Колвилл
Черчилля не смутил бы тот факт, что этот бой может стать для него последним. В своем единственном романе «Саврола» он писал:
«Очень часто случается, когда человек убежден, что пришло время умереть, стремление вести себя благородно, с чувством собственного достоинства покинуть этот мир становится преобладающим» [728] .
Разумеется, Черчилль не готовился к смерти, хотя, учитывая критичность положения, такой возможности не исключал. Своему близкому окружению он признавался летом 1940 года, что руководство Великобританией не проживет и трех месяцев [729] . А пока он продолжал делать все возможное, чтобы организовать сопротивление.
В те дни хозяин Даунинг-стрит все чаще вспоминал слова Господа Моисею:
«Нет ничего, что человек бы не смог сделать, если он хочет это сделать и прилагает к этому достаточно усилий. Человек – венец бытия. Все действия и события являются результатом его несгибаемой воли, которая является Моей волей» [730] .