«Уинстон много ел и пил, решал важнейшие вопросы, играл в бильярд и безик и просто наслаждался собой, – описывает Макмиллан. – Вся наша поездка, которая продлилась две недели, была чем-то средним между круизом, летней школой и деловыми встречами. На стендах вывешивались расписания заседаний рабочих групп, напоминавшие расписание лекций. „Занятия“ как правило, заканчивались часов в пять пополудни. Адмиралы и фельдмаршалы отправлялись на пляж играть с галькой и строить замки из песка» [818] .
Стараясь получать максимальное удовольствие от работы, Черчилль выстраивал доверительные дружеские отношения со своими коллегами, что современными экспертами в области психологии труда оценивается как важнейший элемент повышения производительности.
«Один из наиболее мощных факторов, вызывающих положительные эмоции и восстанавливающих силы, – это теплые человеческие отношения», – отмечают американские психологи Джим Лоэр и Тони Шварц [819] .
МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Один из наиболее мощных факторов, вызывающих положительные эмоции и восстанавливающих силы, – это теплые человеческие отношения».
Психологи Джим Лоэр и Тони Шварц
«На работе необходимо поощрять социальные связи и создавать атмосферу доверия, – поддерживает их доктор Хэллоуэлл. – Если пару раз в день вы будете общаться с приятным для вас человеком, то ваш мозг получит необходимый положительный заряд» [820] .
Второй фактор повышения производительности, на который Черчилль обращал самое пристальное внимание, был сон.
«Уинстон работает день и ночь, – делилась его супруга Клементина со своей сестрой Нелли Ромилли. – Славу богу, он в порядке. Усталость дает себя знать, если он спит меньше восьми часов. Ему не обязательно спать сразу восемь часов, но если в течение суток он не набирает их, то видно, что он изнурен и устал» [821] .
К счастью для Черчилля, он не страдал бессонницей.
«В самые худшие времена войны у меня всегда сохранялся прекрасный сон, – утверждает он. – В период кризиса 1940 года, когда на меня была возложена такая большая ответственность, а также во многие другие трудные и тревожные минуты последующих пяти лет я всегда мог, бросившись в постель после целого дня работы, спать до тех пор, пока меня не будили. Я крепко спал и просыпался со свежими силами, не испытывая ничего, кроме желания взяться за разрешение любых проблем, которые приносила мне утренняя почта» [822] .
Для деятельного руководителя умение быстро засыпать так же важно, как хорошая память, организованность и способность адаптироваться в быстро меняющейся обстановке. Британский политик обладал этим умением, чем производил впечатление на своих коллег и подчиненных.
Полковник Ян Джейкоб вспоминает следующий эпизод августа 1940 года. После очередного совещания с военными в Чекерсе, которое, как водится, перешло далеко за полночь, Черчилль попросил генерала Гордон-Финлэйсона записать свои предложения для завтрашнего обсуждения. После этого премьер направился к себе в комнату отдыхать. Военные также разошлись по комнатам. Неожиданно к Джейкобу обратился встревоженный Гордон-Финлэйсон: для составления записки ему нужна была карта военных действий. Джейкоб ответил, что требуемой картой не располагает, и предложил связаться с Военным министерством, чтобы оттуда прислали карту первой же почтой. Он спустился вниз, в комнату секретарей, чтобы сделать соответствующий звонок. В помещении было темно, и Джейкоб, сняв трубку, случайно нажал не на ту кнопку.
– Что случилось? – раздался в трубке раздраженный голос премьер-министра. – Есть какие-нибудь новости?
Джейкоб стал извиняться.
– Хорошо, – выслушав его, сказал Черчилль. – Но прошу вас, больше так не делайте, потому что я уже заснул.
«Прошло не больше пяти минут, как Уинстон поднялся к себе, – отметил пораженный Джейкоб, – и он уже заснул!» [823]
Раздражение Черчилля было понятно и оправданно, поскольку он старался не нарушать свой сон. Среди распоряжений, касающихся организации рабочего процесса, было и такое: не будить его раньше положенного времени, какие бы новости ни служили для того веским основанием. Исключение могло составить лишь вторжение в Британию, о чем премьер-министру надлежало доложить незамедлительно [824] .
В воспоминаниях секретарей есть множество свидетельств, какую важную роль в рабочем графике британского премьера играл также дневной сон.
Вернувшись в Адмиралтейство в 1939 году, Черчилль хорошо понимал, что отныне ему придется нелегко. Во-первых – возраст, во-вторых последствия травм (в 1931 году политик получил множественные переломы, попав под автомобиль) и болезней (среди них – тифозная лихорадка). Но главное – масштаб и срочность решаемых вопросов, которые не давали ни малейшего права на снисхождение. Необходимо было разработать методику восстановления. Черчилль так и поступил, взяв за ее основу дневной сон.
«Я считал, что мне придется напрячь все силы, чтобы не отстать от поколения, находившегося теперь у власти, и идти в ногу с новыми молодыми гигантами, которые могли появиться в любое время, – комментирует он. – В данном случае я полагался не только на свои знания, но и на рвение и умственную энергию. С этой целью я вернулся к тому режиму, которого придерживался в бытность мою в Адмиралтействе в 1914 – 1915 годах и который, как я убедился, значительно повышал мою работоспособность. Ежедневно, вскоре после полудня, я ложился по крайней мере на час отдыхать и полностью использовал мою счастливую способность сразу же засыпать крепким сном. Таким образом, мне удавалось втиснуть полтора рабочих дня в один день. В намерения природы не входило заставить человечество работать с восьми утра до полуночи без освежающего забвения, которое, если оно даже и продолжается всего каких-нибудь двадцать минут, позволяет восстановить все жизненные силы. Я с сожалением ложился в постель, как ребенок, каждый раз после полудня, но зато был вознагражден тем, что мог потом работать ночью до двух часов или даже позже – иногда значительно позже – и начать новый день в 8 – 9 часов утра. Этот порядок, который я соблюдал на протяжении всей войны, я рекомендовал и другим в тех случаях, когда им приходилось в течение длительного времени выжимать последнюю каплю сил из своего организма» [825] .
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Ежедневно, вскоре после полудня, я ложился по крайней мере на час отдыхать и полностью использовал мою счастливую способность сразу же засыпать крепким сном. Таким образом, мне удавалось втиснуть полтора рабочих дня в один день».
Впервые Черчилль познакомился с преимуществами сиесты во время своей первой военной кампании на Кубе, в далеком 1895 году. Однако использовать дневной сон для повышения работоспособности он стал только со времен активной деятельности в Адмиралтействе в годы Первой мировой войны. Произошло это не без участия его любимого секретаря Эдварда Марша [826] .
Вспоминая этот период спустя годы, Черчилль писал: «Дневной отдых и сон освежают человеческий организм гораздо лучше, чем ночное забвение. Мы поступаем бессовестно и недальновидно, перегружая свой организм. Нам следует надвое делить наш день в интересах дела или для получения удовольствия. В годы войны в Адмиралтействе я убедился, что мог прибавлять по два часа к рабочему дню после дневного отдыха» [827] .
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Дневной отдых и сон освежают человеческий организм гораздо лучше, чем ночное забвение. Мы поступаем бессовестно и недальновидно, перегружая свой организм».
Прямое следствие столь необычного режима труда и отдыха – сам образ жизни нашего героя. Черчилль взял за привычку не вставать с постели сразу после пробуждения. Его секретарь в Министерстве финансов Перси Григг поражался, насколько искусно шеф управлялся с корреспонденцией и документами, читая самое важное лежа. Прежде чем встать, политик успевал надиктовать бо́льшую часть записок по интересующим его вопросам [828] .
Аналогичной практики Черчилль придерживался и в годы Второй мировой войны.
«Когда я просыпался около восьми часов утра, я прочитывал все телеграммы и в кровати диктовал распоряжения и директивы министерствам и комитету начальников штабов, – вспоминал великий британец. – Они печатались поочередно и немедленно передавались генералу Исмею. Он приходил ко мне ежедневно рано утром и поэтому обычно приносил много письменных распоряжений для Комитета начальников штабов, который собирался в 10 часов 30 минут. Они всесторонне изучали мои соображения одновременно с рассмотрением общей ситуации. Таким образом, между 3 и 5 часами дня, если между нами не возникали какие-либо разногласия, которые требовали дополнительных консультаций, подготавливалась целая серия согласованных приказов и телеграмм, рассылавшихся мною или начальниками штабов; эти приказы содержали, как правило, все указания по неотложным вопросам» [829] .
Так же, как это было в свое время в Казначействе, образ жизни премьера не мог оставить равнодушным его подчиненных.
«Дворецкий Уинстона приносил завтрак, затем Патрик Кинна посылался вниз с каким-то поручением, – описывает утро Черчилля полковник Ян Джейкоб. – В это же самое время Уинстон звонил в колокольчик и звал личного секретаря. Когда тот приходил, премьер начинал расспрашивать его о последних новостях и просил пригласить кого-нибудь еще, обычно либо начальника имперского Генерального штаба, либо генерала Исмея. Потом он просил зажечь сигару. Затем кто-то должен был срочно связаться с Гопкинсом по телефону. Все это происходило, пока премьер-министр наслаждался собой, полулежа, полусидя, окруженный со всех сторон всевозможными бумагами и последними номерами газет» [830] .
Другую, немного более спокойную картину оставил потомкам личный секретарь Черчилля Джон Колвилл в одной из своих дневниковых записей:
«Поднялся к премьер