Профессор Джон П. Коттер
Анализируя управленческий опыт великих предшественников, Черчилль пришел к выводу о невозможности проведения реформ без должной поддержки со стороны подчиненных.
«Нельзя обращаться с ведомствами, как с какими-то абстрактными понятиями. Планируя работу департаментов, следует увязывать ее с теми специалистами, из которых они состоят».
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Нельзя обращаться с ведомствами, как с какими-то абстрактными понятиями. Планируя работу департаментов, следует увязывать ее с теми специалистами, из которых они состоят».
Сам Черчилль надеялся, что ему удастся «избежать изоляции» со стороны непосредственных подчиненных [1204] .
Однако на практике все происходило далеко не так гладко. Нередко политику приходилось прибегать к услугам специалистов со стороны, которые, как правило, находились в опале. Так произошло с адмиралом Реджинальдом Бэконом, которого Черчилль вернул в Министерство по делам снабжения. «Зная о его таланте конструктора и изобретателя, я был рад предложить ему должность ответственного за технические вопросы моих многочисленных департаментов», – скажет он впоследствии [1205] .
В годы Второй мировой войны Черчилль вернул из опалы упоминаемого выше генерала Перси Хобарта. Хобарт был отправлен в отставку в марте 1940 года из-за своего «нетерпеливого, раздражительного, вспыльчивого, несдержанного и несносного» характера. Специально для премьера начальник имперского Генерального штаба генерал Джон Дилл составил документ, в котором подчеркнул, что, «несмотря на трудолюбие, хорошее техническое знание военного дела, свежие идеи и драйв», Перси Хобарт еще в мае 1939 года зарекомендовал себя как «импульсивный, непоследовательный и не внушающий доверия» военачальник. В ноябре 1939 года на Хобарта поступила новая жалоба со стороны руководства. На этот раз указывалось, что он «настолько потерял доверие подчиненных, что эффективность возглавляемых им войск может сильно пострадать в случае начала боевых действий» [1206] .
Записка Дилла не произвела на Черчилля особого впечатления. Свое отношение к Перси Хобарту он выразил еще до обращения к начальнику имперского Генерального штаба.
– Нельзя ожидать, чтобы гении вели себя по учебнику, – сказал британский премьер в беседе с генералом Аланом Бруком, также питавшим мало симпатий к опальному генералу [1207] .
В своем ответе генералу Диллу Черчилль написал следующее:
«Я нисколько не впечатлен предрассудками, которые имеют место относительно генерала Хобарта в определенных кругах. Подобные предрассудки часто распространяются на сильных личностей, практикующих свежий взгляд на события. Неприятие новых взглядов генерала Хобарта имело самые трагичные последствия. Пренебрежение Генерального штаба разработать необходимое количество моделей танков лишило нас плодов этого изобретения. Тех самых плодов, которые были взращены нашим противником. Не забывайте, что речь идет об офицере, который смотрит в корень проблемы и обладает необходимым видением».
В конце письма Черчилль снова вернулся к личности Хобарта.
«Мы сейчас находимся в состоянии войны, боремся за наши жизни, и мы не можем позволить, чтобы назначения в армии ограничивались лишь теми людьми, которые не вызывают враждебных комментариев» [1208] .
После такого письма Перси Хобарт был вновь принят в действующую армию и сыграл большую роль в развитии британского танкостроения.
Случай с Хобартом показателен для Черчилля. Он любил делать ставки на незаурядных, креативных людей, заявляя, что «нельзя ставить породистого скакуна перед телегой с навозом» [1209] . При этом политик предпочитал закрывать глаза на неуживчивый нрав и прочие недостатки. К последним, помимо прочего, относились молодость и неопытность выдвигаемых им кандидатур. Черчиллю неоднократно ставилось это в упрек, но он любил окружать себя молодежью.
ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Нельзя ставить породистого скакуна перед телегой с навозом».
Зимой 1939 года, во время разработки плана по минированию Рейна, внимание Черчилля привлек молодой офицер экспериментального корпуса майор Джеффрис. Спустя несколько месяцев Джеффрис снова произвел на главу Адмиралтейства приятное впечатление. Став премьером, Черчилль решил продвинуть его.
«Я считаю, что этот офицер обладает всеми необходимыми способностями и личными качествами для повышения», – заявил он [1210] .
Как и следовало ожидать, начальство Джеффриса со скептицизмом отнеслось к подобному предложению.
«Майор Джеффрис значится на 150-м месте в перечне майоров инженерных войск», – сообщил генерал Дилл, недвусмысленно дав понять, что карьерный рост этого человека не планируется [1211] .
Черчилль отреагировал очень резко.
«Не вызывает никаких сомнений, что в условиях военного времени, вместо следования исключительно правилам старшинства, наиважнейшим является продвижение вперед способных кадров», – заявил британский премьер [1212] .
В 1942 году Джеффрис получил звание бригадира. В год окончания войны он был возведен в чин генерал-майора и стал рыцарем-командором ордена Британской империи.
Но главное, Джеффрис оправдал возложенное на него доверие. Им были разработаны бомбы-липучки (произведено 1,5 млн штук), бомбарды (произведено 1,75 млн штук), бомбы-дождевики (произведено 50 тысяч штук) и взрывные устройства замедленного действия (произведено 250 тысяч штук) [1213] .
Другим характерным эпизодом привлечения способных кадров стало обращение Черчилля в бытность его работы в Военно-морском министерстве к адмиралу флота сэру Джону Фишеру. Лорд Фишер, обладавший эксцентричным, вспыльчивым нравом, был знаменит нонконформизмом, независимостью суждений, неистощимой энергией и незаурядными творческими способностями. Именно он – известный как «величайший моряк после Нельсона» [1214] – стоял у истоков всех тех технических нововведений, которые Черчиллю только предстоит претворить в жизнь, возглавляя Адмиралтейство.
Два джентльмена познакомились в 1907 году на французском курорте Биарриц. Фишер занимал пост первого морского лорда, Черчилль – заместителя министра по делам колоний. Несмотря на межведомственные различия и существенную разницу в возрасте – 33 года, – они быстро установили хорошие и, как потом оказалось, плодотворные отношения.
«Мы проговорили весь день и далеко за полночь, – вспоминал Черчилль. – Он поведал мне удивительные истории о военно-морском флоте и своих планах – о дредноутах, о подводных лодках, о новой схеме образования, о новых видах орудий, о выдающихся адмиралах и их жалких коллегах. Я помню это все. С тех пор я часто размышлял над тем, что он мне рассказал» [1215] .
Черчилль нашел Фишера «настоящим вулканом знаний и вдохновения».
«Я забрасывал его вопросами, а он изливал мне свои идеи» [1216] .
Между ними завязалась оживленная переписка. Стоит ли удивляться, что после прихода в Адмиралтейство в 1911 году одно из первых посланий Черчилля было адресовано Фишеру:
«Я очень хочу Вас видеть. Когда Вы доставите мне это удовольствие?» [1217]
Черчилль предложил адмиралу стать его заместителем, однако Фишер не спешил возвращаться в знакомые стены. Это, однако, нисколько не помешало Черчиллю привлекать своего знакомого к обсуждению вопросов, связанных с тотальной модернизацией военно-морского флота. Так, например, он пригласил Фишера в итальянский круиз на яхте Адмиралтейства «Чародейка», для того чтобы «провести несколько дней в беседах на темы, которые не хочется обсуждать в письменной форме» [1218] . Немаловажным фактом было и то, что среди других гостей на яхте был премьер-министр Герберт Асквит.
В другой раз, в самый разгар реформы по переводу флота с угля на нефть, Черчилль предложил Фишеру занять ключевой пост – председателя королевской комиссии по нефтяному снабжению.
«Проблема с переходом на жидкое топливо должна быть решена, – объяснил он свое решение старому адмиралу. – Естественные, неотъемлемые и неизбежные проблемы, связанные с этой реформой, требуют энергии и энтузиазма великой личности. Я хочу, чтобы Вы раскололи этот орех. Никто не сможет это сделать так хорошо. Я предлагаю Вам пост, с которого Вы сможете расколоть этот орех, если его вообще можно расколоть».
Дальше Черчилль перешел к описанию тактических особенностей их совместных действий. В частности, он подчеркнул, что «королевская комиссия носит совещательный, но никак не исполнительный характер, она должна собрать факты и прийти к заключению, она не связана с политикой и практическими действиями». И главное, добавил первый лорд, «ее заключение должно носить секретный характер, быть скрытым от общественности, а вся деятельность проходить независимо от Адмиралтейства» [1219] .
Роль Фишера в инновационных проектах, которыми жило Адмиралтейство после прихода молодого министра, трудно переоценить. В архиве Черчилля сохранилась записка, составленная в 1916 году. В ней он признается, что после назначения в Военно-морское министерство «большинство наиболее важных решений, которые я принял в отношении кадровых перестановок, перехода на нефть и 15-дюймовые орудия, стали результатом бесед с лордом Фишером» [1220] .
– Общение с вами словно глоток свежего воздуха, – сказал он однажды адмиралу [1221] .
После начала Первой мировой войны Черчилль приложил недюжинные усилия, чтобы ввести Фишера в состав Адмиралтейства. Позже Черчилль назовет это назначение «одним из самых рискованных в моей карьере» [1222] . У него были основания для подобной оценки. Несмотря на семилетний период плодотворного общения, существовала вполне реальная опасность, что два джентльмена не сработаются вместе. Коллеги предсказывали, что «они станут спорить, кто из них „номер один“, и все закончится интригами друг против друга» [1223] .
Кроме того, против назначения Фишера были многие влиятельные люди, включая короля Георга V. Последний считал, что флот не доверяет 73-летнему адмиралу. Возраст также был помехой. Однако Черчилль не обращал на все эти факторы и мнения никакого внимания. Когда монарх посетовал, что напряженный график убьет лорда Фишера, Черчилль тут же парировал: