Побуждая в это время поляков признать новые границы с СССР, Черчилль делал упор на том обстоятельстве, что нельзя ставить вопрос о начале борьбы с русскими по поводу границы по «линии Керзона». «Россия потеряла 30 млн. своих граждан в двух разрушительных войнах на протяжении 25 лет и она имеет право (и силу), чтобы обеспечить свои западные границы». Черчилль отказал значительное давление на лондонско-польское правительство, хотя результаты этого давления были невелики. Черчилль твердо придерживался следующего мнения: «Польша не имеет шанса выйти из объятий Германии без русских. Британская и американская мощь сосредоточена в основном на морях и в воздухе, эти страны полагаются на свои финансовые и другие ресурсы». Эмигрантскому польскому правительству следовало найти компромисс с Москвой.
Со своей стороны Бенеш выразил уверенность в том, что война может окончиться «в любое время после 1 мая 1944 года». Черчилль тотчас же поставил на голосование вопрос, будет ли Гитлер у власти 3 сентября 1944 года». «Да» сказал Черчилль, Бивербрук и Колвил. «Нет» голосовали Бенеш, лорд Моран, Джон Мартин, генерал Холлис, инспектор Томсон и Сара Черчилль.
Советская сторона потребовала части итальянского флота – один линкор, один крейсер, восемь эсминцев и четыре подводные лодки. Черчилль был за то, чтобы выполнить требование Москвы как можно скорее. Он даже склонен был отдать СССР британский линкор «Малайя» и один крейсер, стоящие на приколе ввиду нехватки моряков. В период, когда СССР становился важнейшим фактором войны, Черчилль в огромной степени нуждался в его доброй воле.
Но диалог лондонских поляков и Москвы был сложным. Когда Советская Армия пересекла польскую границу, польское эмигрантское правительство в Лондоне призвало к «максимально раннему восстановлению суверенной польской администрации на освобожденных территориях республики Польша, единственного и законного слуги и выразителя идей польской нации». По поводу этого заявления Сталин телеграфировал Черчиллю, что «эти люди неисправимы». В заявлении советского правительства от 11 января об эмигрантском польском правительстве говорилось как о «неспособном установить дружественные отношения с Советским Союзом». Ответное заявление лондонских поляков от 15 января 1944 года призывало США и Англию вмешаться в их дискуссию с СССР.
20 января 1944 года Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне посоветовал им «принять линию Керзона за основу для дискуссий», поскольку им обещаны немецкие территории на западе – вплоть до Одера. Черчилль выступал в непривычной роли адвоката Советского Союза. Потребности обеспечения безопасности СССР от еще одного сокрушительного германского наступления, объяснял Черчилль, а также «огромные жертвы и достижения русских армий» в процессе освобождения Польши дают русским право на пересмотр польских границ. Рузвельт писал Черчиллю о необходимости сбавить тон в дискуссиях о будущем Польши. «Главное – это вовлечь польскую военную мощь, включая силы подполья, в эффективную борьбу против нацистов». Важным он считал и американское закрепление на западе европейского континента. А это означало определение новой линии в отношении Франции, в частности, ее колониальной империи. В меморандуме Рузвельта от 24 января 1944 г. говорится: «Я видел на прошлой неделе Галифакса (посла Англии. – А.У.) и сказал ему откровенно, что уже более года я придерживаюсь следующего мнения: «Индокитай не должен быть возвращен Франции, он должен быть взят под международную опеку. Франция владела страной – тридцать миллионов жителей – в течение почти ста лет, и ее жители ныне в худшем состоянии, чем сто лет назад».
Симпатизировал ли этим планам посол Галифакс? Чтобы узнать это, нужно посмотреть, о чем говорили между собой Уинстон Черчилль и Шарль де Голль на встрече в Марракеше в середине января 1944 г. Ясно, что собеседники были далеки от славословия Соединенных Штатов. Мысли, которыми де Голль делится в мемуарах, он, несомненно, изложил английскому премьеру. «Уже присутствие в этом кругу (в кругу великих держав. – А.У.) Англии зачастую казалось им (Соединенным Штатам) неуместным, несмотря на то, что Лондон всячески старался ни в чем не перечить Америке. А как мешала бы там Франция со своими принципами и своими руинами!.. Что касается Азии и ее рынков, то по американскому плану предусматривалось положить там конец империям европейских государств. В отношении Индии вопрос, по-видимому, уже был решен. В Индонезии Голландия вряд ли может долго продержаться. Но вот как быть с Индокитаем, если Франция оживет и вновь займет место среди великих держав?.. Вашингтон старался сколь возможно дольше рассматривать Францию как поле, оставленное под паром, а на правительство де Голля смотреть как на явление случайное, неудобное и в общем не стоящее того, чтобы с ним считались, как с настоящей государственной властью. Англия не позволяла себе такой упрощенной оценки положения. Она знала, что присутствие, сила и влияние Франции будет завтра, так же как это было вчера, необходимы для европейского равновесия».
Результаты бесед в Марракеше еще скажутся в дальнейшем. Британский министр иностранных дел А.Иден писал своему послу в Алжире Дафф Куперу: «Для меня ясно, что любая мировая организация, которая может быть создана, должна быть укреплена различными системами союзов». Британский министр иностранных дел наиболее важным считал союз Англии с Западной Европой.
Черчилль покинул Марракеш в полдень 14 января 1944 года. На линкоре «Король Георг Пятый» он отплыла к берегам Англии. Успехи советских войск под Ленинградом заставили его задуматься над судьбой Прибалтики. «Скоро русские будут владельцами этих территорий и абсолютно ясно, что мы никогда не попытаемся возвратить их. Более того, когда в Тегеране Сталин говорил об удержании восточнопрусской территории к востоку от Кенигсберга, мы ничего не сказали о балтийских государствах, которые в любом случае будут включены в русские владения при любом решении… Мы не можем быть глухими к тому факту, что балтийские государства, а также вопросы Буковины и Бессарабии большей частью разрешились сами в результате побед русских армий. И мы должны учитывать, что русские требования никоим образом не превосходят прежние границы царя, фактически они несколько меньше их». Премьер выступал перед моряками линкора. Один из них писал домой: «Это как энциклопедия, ты задаешь вопрос, а он выдает ответ… У него не так уж много седых волос и огромные плечи, но вовсе не лицо ребенка, как это кажется на фотографиях… Он пообещал убедить съезд консервативной партии спеть русский гимн».
В Плимуте, где бросил якорь «Георг Пятый», Черчилля ждал личный поезд короля. Было мало церемоний, было возвращение домой. На следующий день последовал отчет военному кабинету и ответы на запросы в палате общин. Вспоминает член палаты: «Внезапно все вскочили на ноги и замахали руками, Когда Уинстон, скорее агрессивный, чем скромный, пробрался на свое место, он весь лучился удовольствием и эмоциями, но стоило ему месть, как две слезы скатились по его щекам. Он неловко вытер их белым платком. Через две минуты он уже отвечал на вопросы… Но когда первая волна воодушевления прошла, он казался несколько бледнее обычного, а голос был не таким энергичным».
В конце января 1944 года все внимание Черчилля было обращено на высадку союзных войск под командованием английского генерала Александера в Анцио, в Италии. Это была своего рода прелюдия к «Оверлорду». Черчилль отдавал должное противнику: «Немцы сражаются великолепно. Не думайте, что они уже сокрушены. У них блистательно гибкая штабная работа. Они, импровизируя, создают подразделения из остатков отступивших частей и эти подразделения сражаются так же хорошо, как и свежие части. Я не знаю, как русским удалось разбить основные германские армии».
Англо-советские отношения достигли своего рода поворотного пункта. Британия была готова признать советское определение восточных границ Польши, но не готова была признать зависимое от Москвы польское правительство. Между январем 1944 и январем 1945 года Черчилль приложил буквально невероятные усилия, чтобы примирить то, что в конечном счете оказалось непримиримым. Советская Армия выходила к Польше, а лондонское правительство, не имея рычагов влияния, отказывалось тем не менее от компромисса, желая невозможного. 7 февраля 1944 года Черчилль сказал польскому премьеру Миколайчику, что «Польша сделала много неверных поворотов в своей истории, но что нынешний грозит оказаться самым фатальным и разрушительным из всех». Без феноменальных жертв России от Польши не осталось бы и следа. В 1920 году союзники считали справедливой «линию Керзона», а сейчас поляки получают еще и значительные немецкие территории. Тем, кто видит в британской позиции «новый Мюнхен», Черчилль напомнил о тогдашней позиции Польши, «вскочившей на спину Чехословакии в момент ее агонии и помогавшей растащить ее на куски».
16 февраля польская делегация во главе с Миколайчиком пыталась убедить Черчилля возвратить Польше Вильнюс. Премьер ответил, что это невозможно в свете вхождения Литвы в Советский Союз. Тогда Миколайчик стал жаловаться, что, получив Кенигсберг, Польша «будет не только окружена, но и полностью контролируема Россией. Следуя этой логике, сказал Черчилль, южная часть Англии должна быть под французским влиянием. В конце концов, Британия может быть лучше расположена стратегически, но она не больше Польши.
21 февраля Черчилль сделал в палате общин обзор военных действий за последние пять месяцев. Гарольд Николсон отметил, что «он снова выглядит хорошо, но ему мешает кашель. Он не так энергичен, как в 1940 году. Но этого и не нужно. Он прав в том, что избрал более трезвый тон зрелого государственного деятеля». Главным военным усилием обозреваемого периода Черчилль назвал бомбардировки Германии. С начала войны Британия потеряла 38300 летчиков и десять тысяч самолетов. Но Германия ощутила на себе эффект союзных налетов. Ближайшие цели – Лейпциг и Штутгарт. Эти бомбардировки – основа союзных планов вторжения на континент. «Воздушные силы являются орудием, которое оба государства-мародера избрали своим главным орудием агрессии. Это была та область, где их ждали триумфы. Это был метод, каким соседние нации подчинялись их воле. Я не буду морализировать более, но просто скажу, что есть своеобразная странная справедливость в долгой череде разворачивающихся событий».