Получив неожиданное обилие свободного времени, Черчилль помимо мощных авторских усилий, стремится давать советы тем, кто готов был его слушать. Осенью 1945 г. им завладевает тема советского экспансионизма. Премьер-министру Канады Маккензи Кингу он пишет: «Россия берет одну страну за другой – столицу за столицей». Противодействием может быть лишь англо-американский союз, – об этом он говорит королю Георгу. Адмиралу Леги он пишет, что в таком союзе Англия готова занять даже заведомо подчиненное положение.
Чтобы преодолеть послевоенную депрессию, Черчилль отправился в начале 1946 года за солнцем во Флориду. Перед отплытием фото экс-премьера появилось на обложке журнала «Лайф». Черчилль стоял в своем «костюме сирены», сигара в зубах, на голове шляпа, перед мольбертом. Текст гласил: «Уинстон Черчилль сыграл много ролей в современной истории, но ни одну из них он не воспринимает с большим энтузиазмом, чем художник-любитель».
У него уже было приглашение выступить в Вестминстерском колледже города Фултон, в родном штате президента Трумэна – Миссури. Черчилль согласился выступить там только потому, что Трумэн пообещал сопровождать его. Это придавало событию общественный вес – то, о чем Черчилль так остро нуждался. Исмей писал Эйзенхауэру: «Приглашение еще более важно для него, чем солнце и отдых. Признаюсь, мне ненавистно видеть его занимающимся партийной политикой… Мне бы хотелось, чтобы он обратился к действительно великим вопросам». Лейбористское правительство одобрило мероприятие по собственным соображениям: в американском конгрессе обсуждался вопрос о предоставлении Англии займа в 3,7 млрд. долларов. Известность Черчилля могла склонить американских законодателей в пользу положительного решения.
В Майами на британскую энаменитость набросилась американская пресса. Журналисты дали такой его портрет: «Круглое лицо, круглая голова, благожелательный, почти веселый джентльмен без всяких намеков на чопорность. Воротник его рубашки расстегнут. Мягкая шляпа с полями, загнутыми вперед, придает ему вид гениальной шаловливости… Когда шляпа снята, остатки волос служат как бы обрамлением короны. Юмор, который смягчает тяготы его жизни, бросается в глаза и сверкает в его речи. Смягчает ли он его жизнь? Кто сражался столько, сколько он? И что кроме характера могло бы помочь сохранить баланс? Что касается позы, то сидит он непринужденно, ни на дюйм не выглядит государственным деятелем, а ведь это атомная бомба Англии».
В Майами Черчиллю в очередной раз присвоили докторскую степень. Доктор наук поделился своими соображениями: «К моему немалому удивлению во второй половине жизни я приобрел значительный опыт сбора научных степеней. А ведь школьником я никак не мог сдать экзамены. Можно теперь даже сказать, что никто еще не сдавал так мало экзаменов и при этом получил так много ученых степеней».
Во Флориде для написания первой картины ему понадобилось всего три дня. Но затем мысли о будущем выступлении решительно отвлекли его от мольберта. Хуже всего, если его речь будет воспринята как фантазия отставного политика, поэтому Черчилль обсуждал ее идеи с Трумэном. Они играли в карты, он проиграл семьдесят пять долларов, но, как позднее сказал лорду Галифаксу, «дело стоило того».
Вначале Черчилль хотел начать свою речь стихами Байрона: «Кто превзошел все человечество и поднялся ввысь, должен посмотреть вниз, на ненависть тех, кто отстал», но потом пришел к выводу, что это может быть воспринято как невежливость в отношении хозяев-американцев и сразу же взялся за главную тему.
“Тень упала на сцену, на которой столь недавно была отмечена союзническая победа. Никто не знает, что собирается делать Советская Россия и коммунистические международные организации в ближайшем будущем и каковы пределы, если они есть, их экспансии… Во Франции, в Италии, да и в других странах, где влияние коммунистов чрезвычайно ощутимо, коммунистические партии представляют из себя пятую колонну, растущий вызов и угрозу христианской цивилизации… Изо всего, что я видел во встречах со своими русскими друзьями и союзниками во время войны, я вынес убеждение, что на русских ничто не производит большего впечатления, чем сила, и ничто не вызывает у них меньшего уважения, чем военная слабость».
Что же предлагал Черчилль, какого рода соглашения с Россией он видел альтернативой войне? По существу он предлагал лишь одно: Америка и Британия должны увеличить свою военную мощь. Теперь безопасность Запада, по его словам, зависела только от масштаба вооруженности Запада и от “нового единства в Европе”.
Черчилль в немалой степени гордился речью в Фултоне. Он полагал, что ею он начал новую эпоху в мировой политике. Так, 28 сентября 1950 г. он (с нехарактерным самолюбованием) говорил в палате общин, что «речь в Фултоне, вначале ставшая объектом суровой критики, затем превратилась в основополагающую концепцию, которая была затем принята по обе стороны Атлантики всеми ведущими партиями».
Мы должны отметить, что именно в этом, 1946 году Англия получила от США займов и другой финансовой помощи на сумму более 6 млрд. долл. Позднее она получила еще больше средств в ходе реализации «плана Маршалла», Большие займы она получила в ходе реализации программы перевооружения, когда был создан Североатлантический договор. Зависимость требовала союзнической лояльности.
Впервые Черчилль стал богатым человеком. Он купил несколько домов в Лондоне и снимал шикарный номер в отеле «Савой». Гости, которым он устраивал прием раз в две недели, удивлялись его аппетиту. Сэр Дэвид Максвелл Файф однажды записал, что Черчилль кряду съел дюжину устриц, две большие порции ростбифа с овощами, большой кусок яблочного пирога и пирожное, запивая все это томатным соком, вином и коньяком. Черчилль был велик во всем.
Природа наделила Черчилля отменным здоровьем, хотя он не миновал обычной участи болезней и эпидемий. В приготовительной школе он пережил серьезную форму воспаления легких, в юности отрицательный эффект дало его падение с лошади, в молодые годы серьезно повредил плечо во время игры в поло. Сбитый автомобилем в 1929 году он успешно преодолел серьезные травмы. Первый инфаркт (в относительно легкой форме) он перенес в декабре 1941 года, а двумя самыми большими приступами болезни в военные годы были пневмония в 1943 и в 1944 годах. Периодически – и на государственном посту и в отставке – он страдал от приступов депрессии. И, несмотря на это, мы не можем не поражаться щедрости данных ему природой сил. Его расписание работы военных лет убило бы обладателя любого здоровья. Подсчитано, что он работал в среднем девяносто четыре часа в неделю.
Правдой в отношении Черчилля было то, что в одну минуту он мог выглядеть «трагически старым», но в следующую минуту его алертность поражала всех окружающих. Его ум подчинялся несгибаемой воле. И если иногда в конце войны двое дюжих моряков вносили его по лестнице наверх в кресле, то в 1948 году он охотился в диком лесу. И, как признавали почти все, пока он не потерял своего политического искусства. Именно в эти годы Бивербрук охарактеризовал его как «закаленного всеми ветрами политика, всегда готового выхватить кинжал». Многие города и страны представили ему награды, и он как король в торжественной кавалькаде пересекал декорированные площади. У него был теперь личный поставщик шампанского, а с далекой Кубы присылали специально приготовленные сигары. Один из гостей на вилле Бивербрука на юге Франции, отметил в 1949 году, что «Черчилль был в пике своей формы. Он пел, плавал, писал ли играл в карты. Один из таких вечеров, затянувшийся далеко за полночь, привел к инфаркту. «Удар ножа, – сказал, придя в себя Черчилль, но он не достиг цели». Публику о происшедшем не информировали. К ноябрю 1949 года Черчилль вышел из кризиса, свой 77-й день рождения он встретил в постели, заложенный подарками и телеграммами. После Рождества он отправился «в южные моря».
Там Черчилль узнал о предстоящих внеочередных выборах и немедленно вылетел в Англию, чтобы, как он сказал, восстановить «подлинное место Британии в море… во главе империи, над которой никогда не заходит солнце». В предвыборной кампании он был сама ярость и энергия. Когда лейбористы неделикатно намекнули на его возраст, он опубликовал официальный бюллетень, что его смерть еще не наступила. 23 февраля 1950 года консерваторам не хватило до победы лишь 6 мест, но на следующих выборах – в октябре того же года они все же победили.
Одной из причин победы было то, что у Черчилля был завидный дар порождать лояльность. Мы можем прочесть об этом, скажем, в мемуарах сэра Джорджа Моллэби, заместителя министра в кабинете Черчилля. «Всякий, кто служил где-либо рядом с ним, был предан ему. И трудно сказать почему. Он не был ни добрым, ни внимательным. Его не трогали наши дела. Он знал имена только тех, кто был очень близок к нему и едва ли позволил бы кому-либо войти к себе. Он не сдерживался в брани и жалобах. Он был требовательным выше разумных пределов и безжалостно критичным. Он выказывал те черты характера, которые обычно скрываются и которые отвратительны в руководителе. Однако не только он продолжал идти своим путем, но никто на самом деле не желал ничего иного. Он был необычным, непредсказуемым, воодушевляющим, оригинальным, стимулирующим, провоцирующим, яростным, уникально опытным, безгранично талантливым, полным юмора, готовым пошутить – почти все в нем было, что делает человека великим».
Черчилль никогда не выступал с претензией, что демократия – это совершенная форма правления или наимудрейшая. “На самом деле демократия – наихудшая форма правления – если не учитывать того факта, что другие формы, которыми пользуются люди, еще хуже”.
Став снова премьером в 1951 году, Черчилль попытался остановить отлив истории, остановить падение мощи Британии. Черчилль, разумеется, участвовал во внутренней трансформации консервативной партии после войны. Он поддержал критически важную в этом плане “Индустриальную хартию” консерваторов 1947 года, призвавшую к широким социальным реформам (что и помогло консерваторам вернуться к власти в 1951 году). Но, как писал автор указанной хартии Р.Батлер в мемуарах, “конструктивная часть его (Черчилля) ума всегда принадлежала международной сцене, а не вопросам хлеба и масла”. Проблемы империи, место Британии в мире волновали его более всего.