Что было дорого Черчиллю, во что он верил? Он был вдохновенным певцом своей страны, ее истории и славы. Пожалуй, концентрированное выражение пафоса Черчилля дано в описании деяний его предка-герцога Мальборо, сокрушившего притязания Людовика-Солнца на европейскую гегемонию. «Благородный колосс Франции лежал распростертым в пыли, в то время как маленький остров начал создавать империи в Индии и Америке, лишая Францию и Голландию их колониальных владений, становясь хозяином Средиземноморья, проливов и океанов, утверждая свои законы и свое понимание свободы, свое образование и литературу, которые стали сегодня достоянием всей человеческой расы. Это чудо было создано совместными усилиями жителей острова и их благородных иноземных друзей. Мы обязаны нашим спасением упорной независимости палаты общин и ее создателей, аристократии и джентльменов из провинции. Мы обязаны нашим смелым морским капитанам и качествам британской армии. Мы обязаны внутреннему здоровью и энергии политических концепций, порожденных гением английской расы». Этот гимн говорит ради чего Уинстон Черчилль жил и сражался. В Англии он видел защитницу человеческих свобод, опору гуманизма и просвещения. Другие могли думать иначе, но Черчилль никогда не подвергал сомнению свое кредо.
Черчилль был бы одиноким борцом с ветряными мельницами, если бы его представление об Англии, благожелательной, щедрой и достойной своего богатства, не разделяли миллионы его соотечественников, которые как и он читали Гиббона и Маколея – среди ушедших поколений историков, Дж.Грина, Дж.Тревельяна и сэра Артура Брайанта среди современников. Так же как Черчилль думало в период опасности и все население острова – в этом была его сила. В 1930-х годах Черчилль обращался к премьер-министрам Болдуину и Чемберлену: «Говорите правду английскому народу, это крепкие, прочно созданные люди… Если вы скажете им определенно, что происходит, вы гарантируете себя от жалоб и упреков тогда, когда они освободятся от своих иллюзий». Черчилль верил в стойкость английского народа, и в час самых суровых испытаний народ и его лидер оказались на высоте исторической необходимости. В 1940 году Англию повел за собой человек, который мог увидеть призрак надежды в беспроглядном мраке, чье мужество шло и от рассудка и от коренных национальных убеждений. Исайя Берлин, философ из Оксфорда, однажды заметил, что Черчилль 1940 года был лидером, который «излучал свое воображение в свою волю на соотечественников», идеализируя их «с такой интенсивностью, что в конечном счете они приблизились к его идеалу, и начали видеть себя такими, какими он видел их».
Исходя из своего понимания истории, Черчилль полагал, что война является естественным состоянием человечества, что Карлейль, Ницше, Гобино и Клаузевиц правы: война – это легитимное продолжение политики. Пережив три периода расцвета пацифизма – перед мировыми войнами, между и после второй мировой – он не изменил своей точки зрения. Фолклендский кризис и война в Персидском заливе наверное не удивили бы его. Но если конфликтов не избежать, нужно быть к ним готовыми. И здесь Черчилль твердо следовал старой британской традиции владеть контролем над морскими подходами к Европе и не позволять континенту оказаться в руках одной державы. Елизаветинская Англия противостояла посягательствам со стороны Мадрида. Герцог Мальборо вел английские полки против Франции – Веллингтон победил Наполеона при Ватерлоо.
Поколению Уинстона Черчилля пришлось решать в ХХ веке ту же историческую задачу – отражать посягательства на владычество в Европе – на этот раз со стороны Германии при кайзере Вильгельме Втором и Гитлере. Вторая мировая война вывела вперед двух гигантов – Россию и США. Для Черчилля началась длительная интеллектуальная агония: победа на положении младшего партнера оказалась неотличимой от поражения, на пути к победе Англия была оттеснена со своих прежних мировых позиций. Черчилль отказывал в поддержке близкого американцам Чан Кайши, энергично пересекал вмешательство Рузвельта в индийские проблемы, старался вовлечь американцев в вязкую средиземноморскую стратегию, чтобы в небывалой истребительной войне Германия и Россия исчерпали свою жизненную энергию. Одновременно Черчилль стремился воссоздать западноевропейский центр силы, опираясь, в частности, на правительства, в немалом числе нашедшие убежище в Лондоне. Лидер французского сопротивления де Голль получил поддержку вопреки неприязни к нему американцев. Черчилль заложил основы строительства западноевропейского блока, способного восстановить авангардные мировые позиции западноевропейского региона, утерянные в 1914-1945годах.
Трагизм деятельности Черчилля заключается в том, что он возглавил свою страну и империю на этапе спада ее мировой мощи. При непосредственном участии Черчилля Великобритания победила в обеих мировых войнах нашего века. Но общий ход мирового развития – появление конкурентов, ослабление индустриальной мощи страны и отделение от метрополии доминионов придало бурной дипломатической деятельности Черчилля характер «битвы на склоне холма», движения против исторической тенденции.
Черчилль признался однажды: «Жаль, что Война отодвинула все лучшее, следуя своим жадным, солидным, оппортунистическим путем, обращаясь к химикам в очках, шоферам, нажимающим кнопки и рычаги аэропланов и пулеметов». Черчилль искренне полагал, что «замена лошади мотором внутреннего сгорания являет собой мрачный поворот в истории человечества». У него возникали искренние сомнения, «действительно ли полезными для человечества были все изобретению науки после создания паровой машины». В этом суть. Эпоха пара сделала Британию хозяйкой мира, эпоха атома заставила империю отступить. Врач Черчилля лорд Моран писал: «Уинстон – гордый человек и ему больно думать, как уязвим в ядерный век маленький, плотно населенный остров». Именно Морану Черчилль сказал: «Мне бы хотелось, чтобы авиация не была изобретена. Мир сузился с тех пор, как братья Райт поднялись в воздух; это был несчастный час для бедной Англии. Морская мощь сделала великим этот остров. Мир верил в тебя, Англия. Ты стала мастерской мира. Но злосчастная случайность – изобретение самолета возможно прекратит твое существование».
Находясь не у дел и размышляя во второй половине 40-х годов о роли Британии как мировой державы, Черчилль приходит к выводу, что в мире, где Соединенные Штаты поставили Западную Европу в положение подчиненного союзника, получают новую значимость идеи военных лет, идеи объединения западноевропейских сил под главенством Британии. И Черчилль в Гааге в мае 1946 г. призвал к созданию объединенной Западной Европы. Более детально Черчилль обрисовал свой план западноевропейского объединения, выступая в Цюрихе в сентябре 1946 г.: следует найти противовес двум серхдержавам.
Он считал, что Германия должна быть частью этой западноевропейской группировки. Теперь он меньше боялся Германии, он полагал, что западноевропейскому объединению следует полностью использовать германский потенциал в мире двух сверхдержав. Можно сказать, что в своем восприятии западноевропейского объединения Черчилль, так же как и его союзник в этом деле де Голль (премьер-министр Франции в первый послевоенный год), считал, что объединенная Европа должна быть именно конфедерацией наций, в которой каждая из них сохранила бы свои внутренние отличительные черты и необходимую долю суверенитета. (Британское отношение к Европейскому Союзу сохранило черчиллевские традиции по сию пору).
Когда Черчилль в 1951 году снова стал премьер-министром, президент Трумэн попросил аналитиков государственного департамента представить свои соображения по поводу будущей английской политики. Президент получил следующий ответ: «Черчилль надеется заново установить интимность, которая существовала в отношениях между двумя правительствами на протяжении последней войны. Среди прочих его целями являются: восстановить увядающий престиж Британии и ее влияние, в частности, посредством демонстрации особых отношений между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами». Второй аналитический обзор предупреждал о колоссальных возможностях Черчилля как мастера переговоров, закулисных сделок и как публициста: «Он наверняка попытается институционализировать каким-нибудь образом американо-английские отношения, сделать особый характер этих отношений более явственным и очевидным для всего мира. Нужно также иметь в виду, что мистер Черчилль мыслит в терминах большой глобальной стратегии. Он не будет заинтересован в обсуждении деталей или в выработке специфических решений. От него можно ожидать впечатляющего обзора всех мировых дел и умозаключений сразу по самым крупным проблемам».
Американцы без особой деликатности поставили своих союзников на место. У них не было никакого особого интереса к тому, чтобы выделять Англию – ставшую практически рядовой европейской страной – в качестве полноправного партнера. Трумэн и его администрация считали «реализм» своим достоинством и высказывали свое пренебрежение западноевропейскими возможностями довольно открыто. В письме президента Трумэна Черчиллю содержались слова, которые могли охладить кого угодно: «Наши отношения в общем и целом будут более эффективными, если они будут стоять в одном ряду с другими многосторонними отношениями союза, такими как связи внутри НАТО, и они будут вести к сложностям, если будут слишком выделены по отношению к другим дружественным державам, у которых могут появиться подозрения в отношении союзнических связей, к которым они не допущены». Позиция американцев парировала усилия Черчилля стать главным союзником Америки и воспользоваться необычайным могуществом Америки в середине нашего века. И хотя Черчилль приложил все мыслимые усилия (он пытался романтизировать англо-американские отношения: кровное родство народов, говорящих по-английски; приводил аргументы геополитики, идеологии, экономики, и все прочее), ему не многое удалось перед лицом хладнокровно мыслящих и трезво калькулирующих стратегов Вашингтона.
Англичане не могли многое дать Соединенным Штатам в зените их могущества. Трагедия Черчилля заключалась в том, что подвластные ему материальные ресурсы не соответствовали уже прежней мировой роли страны. Характерна беседа Черчилля с доктором Мораном в спальной комнате английского посольства в Вашингтоне во второй половине январского дня 1951 г. «Он заговорил о том, что чувствует неравенство, Он был полон печали по поводу того, что Англия в ее нынешнем ослабленном положении не может больше обращаться в Америкой как равная с равной, а должна протягивать кепку, обращаясь с просьбами».