Социальные проблемы стали новым полем деятельности для Черчилля. Он вырос в иной Англии, он был огражден от эксплуатации, нищеты и сопровождающих ее бедствий. Но у него было воображение и ему претило пассивное отношение к любой проблеме. Два года в Совете по торговле не были пустой тратой времени. Черчилль не произвел социальной революции, но провел в парламенте серию актов по установлению минимальной заработной платы для неорганизованных в профсоюзы рабочих, по созданию системы страхования по безработице, которая охватывала более двух миллионов рабочих в строительстве и торговле, наиболее уязвимых в случаях экономического спада. В политике вперед устремились массовые профсоюзы. Им противодействовали консерваторы, опирающиеся на палату лордов. Черчилль потребовал “честной и равной для всех конституции”, создание которой будет возможно лишь тогда, когда “вето верхней палаты будет разбито вдребезги”. Потомок герцогов сражался против своего класса, уповая не на узкие привилегии класса, а на совокупную мощь и благосостояние страны.
На похоронах Эдуарда Седьмого в 1910 году в Лондоне собрался весь цвет западной аристократии, которая уже никогда не соберется вместе. Колоссальный венок привез кайзер Вильгельм Второй. Во главе траурной процессии за гробом вели любимую лошадь покойного короля и любимого пса Цезаря. За ними следовал новый король Георг У в маршальской форме, короли Норвегии, Греции, Испании, Дании, Бельгии, Португалии, царь болгарский, брат российского императора Михаил, эрцгерцог Фердинанд австрийский, наследник оттоманского престола, бывший президент США Т.Рузвельт. Никогда больше девять королей не соберутся вместе. “Закат Европы”, – скажет позднее Шпенглер. Черчилль был частью этого мира. По воспитанию и мироощущению он был врагом всех вариаций социалистических идей. Ультразападное, фаустовское видение мира оттеняло его отношением к коллективистским ценностям: “Социализм желает растоптать богатство. Либерализм стремиться ликвидировать бедность. Социализм желает сокрушить частные интересы – либерализм сохраняет их в единственном возможном виде, путем примирения их с общественным правом… Социализм атакует капитал, либерализм атакует монополию”.
Назначенный на один из важнейших постов в государстве – пост министра внутренних дел – Черчилль был озабочен тюремной реформой. (Этому способствовала виденная им пьеса Голсуорси “Справедливость”. Встреча с драматургом во многом определила его позицию в приобретавшем национальную важность вопросе). Общенациональный престиж Черчилля подвергся, однако, жестокому удару во время забастовки шахтеров в Тонипанди, когда он бросил против забастовщиков полицию и армейские подразделения. В 1911 году в ходе забастовки железнодорожников Черчилль мобилизовал 50 тысяч солдат, разместив их в стратегических пунктах железнодорожной системы страны. Офицерам был отдан приказ действовать исходя из военной целесообразности. Солдаты убили двух рабочих и будущий лейбористский премьер-министр Макдональд выступил с яростной критикой министра внутренних дел. Ллойд Джордж указал на ненужную драматизацию событий – он коснулся неистребимой черты характера Черчилля.
Черчилль подвергся разносу со стороны левой прессы. Его изображали беспринципным кавалерийским офицером, готовым вытащить саблю из ножен по любому поводу. Именно в эти годы пресса и часть политиков (как лейбористы, так и консерваторы) создали тот образ Черчилля, который мешал его возвышению на национальной арене в 30-е годы. В тени остались его административные и законодательные действия, такие как реформа мест заключения, введение системы штрафов вместо небольших сроков заключения.
Черчилль справедливо указывал, что рабочая молодежь жестоко наказывается за то, за что студенты Кембриджа и Оксфорда получают лишь легкое порицание. Было создано специальное законодательство для молодежи от шестнадцати до двадцати одного года. Но эти успехи были приглушены и не получали национального признания, в то время как явное (в случае, скажем, с ухудшением положения в Ирландии) отсутствие у Черчилля тактического искусства, недостаточная гибкость, излишняя горячность, стремление к искусственному драматизму были прискорбно оттенены. В глазах многих он стал не ответственным реформатором, а преисполненным горячности эгоцентриком, беспечным, бесшабашным, безответственным.
Но в глазах других он был растущей величиной национальной политики. Уже в 1908 году Э.Грей заметил, что “Уинстон очень скоро будет неспособен – ввиду особой активности своего ума – быть кем бы то ни было, кроме как премьер-министром”. Он считал Черчилля почти гением, но видел и слабое место: “Его беда в том, что фразы правят им, а не он фразами”.
В 1908-1913 годы крепнет его дружба с Ллойд Джорджем, великим политиком своего времени. Вместе они готовили программу борьбы с безработицей и другие социальные реформы. Благодаря Ллойд Джорджу Черчилль был принят и защищен в самых высоких советах Британской империи. В эти годы Черчилль говорил, что Ллойд Джордж “может заговорить птицу на ветке”. Происходило сближение с Эдуардом Греем. Если Ллойд Джордж был свидетелем Черчилля при заключении брака в 1908 году, то Грей стал крестным отцом его сына в 1911 году. Нередко после напряженного дня (особенно в период агадирского кризиса 1911 года) оба политика отправлялись в бассейн, где (по словам Грея) “он охлаждал свой темперамент, а я освежал свой дух”.
Недоброжелатели указывали на бюст Наполеона, поставленный Черчиллем на письменном столе. Возможно самый влиятельный член кабинета Асквита Морли сказал Черчиллю, что карьера Наполеона успехом не завершилось. Тот ответил, что перспектива завершить дни на Святой Елене его только воодушевляет.
Гарольд Макмиллан, младший современник Черчилля вспоминает об этом времени: “Большинство из нас, молодых людей в школах и университетах полагали, что и во внешней, и во внутренней политике мир еще долго будет идти по своей старой дороге. Мы были оптимистами и надеялись на постоянный прогресс в направлении реализации все более полного счастья человечества. Если даже мы испытывали скептицизм, тревожась по поводу проявлений германского шовинизма, никто из нас не имел ни малейшего представления о кошмарном мире, в который нам вскоре пришлось погрузиться”.
Последними придя к дележу колоний, экспансионисты в Германии постарались исправить эту “несправедливость”. Противясь закреплению французов в Марокко, Берлин в июле 1911 года послал канонерскую лодку в марокканский порт Агадир, что повлекло за собой целую цепь событий. Итальянцы, воспользовавшись взаимонейтрализацией Парижа и Берлина, захватили у турок Триполи. Это детонировало взрыв на Балканах среди противостоящих Турции стран. Последовали балканские войны 1912 – 1913 годов, увеличившие влияние Сербии. Мировая держава Австро-Венгрия начала опасаться усиления Сербии на Балканах. Союз России и Сербии создал в отношениях между Россией и Австро-Венгрией взрывоопасную обстановку. Германия не желала ослабления влияния Австро-Венгрии. В Берлине начали серьезно размышлять о насильственном разрешении конфликта.
События 1911 года оказали влияние и на Англию. Теперь, с высоты прошедшего века видно, как происходила трансформация взглядов крупнейших политиков британской политической арены, в частности, у двух самых молодых и талантливых – Дэвида Ллойд Джорджа и Уинстона Черчилля. В дни кризиса, вызванного агадирской провокацией немцев, Ллойд Джордж сказал банкирам Сити в Мэншн-Хаузе: “Если нам навяжут такое положение при котором мир может быть сохранен только лишь посредством ослабления позиций Британии, завоеванных в течении столетий героизмом и усилиями многих англичан, если интересы Англии окажутся затронутыми в жизненно важных сферах, как если бы она ничего не значила в общем совете наций, тогда я хочу сказать абсолютно определенно, что мир за такую цену стал бы нестерпимым унижением для столь великой страны, как наша”.
Четыре дня спустя Ллойд Джордж и Уинстон Черчилль прогуливались у Букингемского дворца. К ним быстро приблизился гонец: не сможет ли министр финансов прибыть к министру иностранных дел Грею? Ллойд Джордж обернулся к Черчиллю: “Это касается моей речи. Немцы хотят моей отставки”. Черчилль ответил: “Это сделает вас самым популярным человеком в Англии”. Предчувствие Ллойд Джорджа подтвердилось. Германский посол граф Меттерних сообщил, что для Германии подобное обращение с собой нестерпимо.
То было событие немалого значения. Немцы впервые были поставлены перед фактом: слова Ллойд Джорджа указывали на то, что Англия не будет стоять в стороне в случае большого европейского конфликта. В мемуарах Черчилль указывает, что именно с этого времени он начал интенсивно следить за соотношением сил в Европе, за состоянием дел в европейской дипломатии. В меморандуме тех дней изложены мысли: “Действия Германии в Агадире были ошибкой, неверным шагом, они заставили нас пересмотреть политику в свете неприемлемости немецких методов”. Теперь Черчилль полагает, что “если между Францией и Германией не будет достигнуто соглашения и последует тупик, мы должны будем обеспечить британские интересы… Если Германия объявит войну Франции, мы должны будем присоединиться к Франции”.
К этому времени тридцатипятилетний министр внутренних дел стал реально влиять на внешнюю политику своей страны, участвуя в заседаниях комитета имперской обороны. Именно в этом комитете сэр Эдуард Грей конфиденциально сообщил присутствующим, что Британия связана обещанием выступить на стороне Франции в случае ее конфликта с Германией.
Незадолго до отбытия из Англии германский посол граф Меттерних (его Берлин отзывал за то, что он не сумел предсказать вышеупомянутой речи Ллойд Джорджа) пригласил молодого министра на прощальный ужин. Черчилль вспоминает: “Мы были одни и долго говорили о Германии, насколько могущественной она стала после своего объединения. Я сказал, что согласие Бисмарка на захват Лотарингии было ошибкой. Именно оккупация Эльзаса и Лотарингии вызвала европейское вооружение и соперничество”. Посол Меттерних защищал свою версию европейской конфронтации: противостоящие Германии державы стараются заключить ее в кольцо, но она имеет союз с двумя первоклассными державами – Австро-Венгрией и Италией. Самой большой ошибкой Германии явился вызов Британии на морях. “Германия никогда не сравняется с нами. Мы будем строить два корабля в ответ на строительство одного германского, мы пойдем так далеко, насколько это необходимо, и на каждой стадии антагонизм между двумя нашими странами будет неумолимо расти. Радикалы и тори, что бы они ни говорили друг о друге на внутренней арене, безусловно найдут взаимопонимание в проведении такой политике. Ни одно британское правительство не может рисковать своим превосходством в этой области”.