Пока Черчилля не покидало лихорадочно-эйфорическое состояние духа. Удача сопутствовала англичанам – на теле утонувшего немецкого сигнальщика нашли книгу с секретным шифром германского военно-морского флота. Это позволило следить за перемещениями немецких судов. В океан навстречу германским рейдерам вышли крейсеры. В немецкие заморские колонии были посланы английские вооруженные силы. В самой Англии готовился экспедиционный корпус под командованием фельдмаршала сэра Джона Френча. 5 августа военным министром Англии стал лорд Китченер, он попросил Черчилля принять на себя заботу о воздушной обороне Британии. Черчилль создает королевскую военно-морскую авиацию и готовит авиационные базы на континенте. Его военно-морские летчики совершили налеты на Кельн, Дюссельдорф и другие немецкие города. Бомбардировка городов стала новой чертой ведения военных действий, одной из страшных черт двадцатого века. Черчилль признал, что “война, которая обычно бывала жестокой и великолепной, стала жестокой и отвратительной”.
Но с первого плана забот Черчилля никогда не уходила дипломатия. Он начал завязывать собственные связи с Италией и Японией, обсуждать те условия, на которых те могли бы присоединиться к англо-франко-русской Антанте. Черчилль задавал вопрос: “Что можно сделать, чтобы японцы вступили в войну?” И сам же отвечал: “Они могут получить Китай”. Напряжение этих дней, ввергавшее в депрессию даже самых сильных, Черчилля лишь стимулировало. М.Хенки писал о Черчилле первых месяцев войны: “Уинстон Черчилль принадлежит к типу людей, резко отличающихся от своих коллег. У него настоящая страсть к войне… Мужество Черчилля было бесценным качеством для кабинета, парламента и нации в эти первые дни. Когда все вокруг казалось черным и настроение у всех опускалось до нижней отметки, он умел убеждать других, что существует более яркая сторона картины… Он внес элемент юношеской энергии, жизненной силы и уверенности, составивших силу кабинета Асквита в эти трудные дни”. Критики же (в данном случае Ллойд Джордж) говорили, что он “как торпеда – его слышишь только тогда, когда он уже разрезает воду”.
Между тем, Черчиллю пришлось заплатить за реквизицию двух турецких линкоров. Немецкие корабли “Гебен” и “Бреслау” вошли в Дарданеллы и кайзер заявил, что он передает их Турции в качестве компенсации за суда, захваченные англичанами. Команды обоих кораблей остались немецкими. Эти два наиболее современных корабля повели турецкую эскадру в Черное море и обстреляли Одессу, Николаев и Севастополь. Вслед за Россией объявили войну Турции Англия и Франция. Такова была цена за реквизированные Черчиллем турецкие корабли.
События первой мировой войны, как мы уже говорили выше, шли совсем не так, как ожидало военное командование любой из воюющих стран. Проход “Гебена” в турецкие воды, потопление нескольких британских кораблей на центральной базе в Скапа Флоу, неожиданная значимость подводных лодок, поражение у Коронельских островов в сентябре с грубой силой ударили по популярным воззрениям о непобедимости британского флота. “Подводная лодка казалась привыкшим к палубам броненосцев-левиафанов адмиралам каким-то причудливым экспериментом, – пишет Ллойд Джордж. – Они никогда не считались с ней серьезно как с подлинным фактором в борьбе за господство на море. В лучшем случае, считали они, подводная лодка может помочь линейным кораблям в качестве невидимого разведчика и, если счастье поможет, искалечить и даже потопить парочку случайных неприятельских военных судов. Когда последний бродячий германский крейсер был загнан в тропическое болото у берегов Африки и выбросился на берег, чтобы избежать взятия в плен, германское адмиралтейство стало больше доверять маленькой подводной лодке, которая за один месяц погубила больше неприятельских судов, чем крейсерам удалось потопить за всю их славную, но непродолжительную деятельность. Когда германское адмиралтейство поняло, каким мощным было это изобретение, оно начало строить подводные лодки в большом количестве и конструировать лодки гораздо больших размеров”. Небольшая немецкая подводная лодка сумела сквозь небрежно поставленные заграждения пробраться в святая святых – на стоянку британского флота в Скапа Флоу и в течении нескольких отчаянных минут повергла британских адмиралов, а с ними и всю Англию, в шок. Когда Черчилль на заседании кабинета министров 15 октября заявил, что адмиралтейство не может предотвратить проникновение германский субмарин в Ла-Манш, премьеру Асквиту осталось только заметить: “Вы подразумеваете, что мы потеряли контроль над морскими пространствами”. (К концу 1916 года немецкими подводными лодками было уничтожено 738 судов – одну пятую довоенного британского торгового флота).
Оказалось ошибочным предположение, что главной ареной боевых действий будет Бельгия. На 20-й день начала боевых действий на пороге кабинета Черчилля появился военный министр. “Лицо Китчинера, – вспоминал Черчилль, – было искажено, словно по нему нанесли удар кулаком, его глаза вращались”. Телеграмма от сэра Джона Френча сообщала, что бельгийская крепость Намюр пала, и следовало думать об отводе британского экспедиционного корпуса на запад. Черчилль пригласил Китченера в клуб и, нарушая клубное правило провозглашать тосты только за короля, с нотой решимости и обреченности в голосе провозгласил тост “за успех британского оружия”. Однако слова утешали уже с трудом. Вскоре главный официальный цензор Ф.Смит держал в руках донесение военного корреспондента газеты “Таймс”, в котором говорилось, что немцы наступают как волны в море, что английский экспедиционный корпус практически разбит, что все офицеры погибли, что он не видит перспектив выстоять. После некоторых колебаний цензор пришел к выводу, что, учитывая национальный характер англичан, подобный репортаж будет лучшим средством мобилизации нации. “Таймс” вышла с заголовком “Самое ожесточенное сражение в истории”, в газете говорилось об огромных потерях англичан и французов. Премьер Асквит был возмущен, но цензор оказался прав: на следующий день на пунктах рекрутирования собрались молчаливые толпы. В течение одного месяца через пункты рекрутирования прошли пятьсот тысяч человек, затем их число увеличилось до миллиона. А затем до двух и трех миллионов людей. Пока в англичанах живет это чувство долга, страна может не беспокоиться о своем будущем.
Как же развивалось сражение в Европе? Германское военное командование вступило в первую мировую войну руководствуясь “планом Шлиффена”, согласно которому основные силы рейха устремились через Бельгию в Северную Францию, заходя с севера во фланг французской армии. На востоке войскам прикрытия поручено было сдерживать русские корпуса на границах Восточной Пруссии. Французский главнокомандующий Жоффр не верил, что немцы пройдут через центральные и западные провинции Бельгии, потому что там не было хороших дорог, годных для продвижения больших армий. По мнению Черчилля, не существует объективных оснований утверждать, был ли план Шлиффена удачным или нет. Фактом является, что начальник генерального штаба Германии фон Мольтке (племянник победителя французов в 1870 году) допустил отклонение от плана – он поступил более осторожно, чем завещал фон Шлиффен. Генерал Мольтке направил на север Франции на 20% войск меньше, чем того требовал сакраментальный план и, соответственно, на 20% увеличил численность войск, стоявших на восточных германских границах. Возможно, что это изменение было фатальным для германского наступления. Черчилль склонен был думать, что, будь план Шлиффена применен в первоначальном виде – с концентрацией четырех пятых германской армии на севере Франции, западные союзники оказались бы в самом тяжелом положении. Но, “план не был выполнен до конца и мы выжили”.
Выдвижение армий Ренненкампфа и Самсонова в Восточную Пруссию вызвало определенное замешательство в стане немцев. Но с прибытием в штаб Восточного фронта Гинденбурга и Людендорфа начинается “научная” война германского командования против храброго, но лишенного стратегического видения и организации элитарного русского воинства. Определенное спокойствие в отношении активности русских вносил заместитель Людендорфа Гофман (который следил за русской армией на сопках Манчжурии и который еще подпишет Брестский мир). В свое время он служил германским военным атташе в Санкт-Петербурге и никакая глупость со стороны русского военного руководства не могла его удивить. Другие удивлялись, а он принял как должное то, что русский командующий армией по радио клером, открытым текстом ставил задачи своим командирам корпусов. Он же убедил Людендорфа, что Ренненкампф не будет спешить на помощь Самсонову – два генерала не разговаривали друг с другом, а их дуэль во время японской войны предотвратил лишь царь. Гофман убедил Людендорфа, что русские послания подлинны и что Ренненкампф не прибудет вовремя на помощь Самсонову.
Русские первая и вторая армии разместили на германской территории 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадрона и 1392 пушки против 224 батальона пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев. Женщины из аристократических семей в Петрограде собирали деньги на премию первому русскому солдату, который войдет в Берлин. В последовавшей битве горько обозначилось несчастье России – отсутствие плана, взаимосвязи, раскованной энергии, полагание на авось. Жертвенность все это не компенсировала. В битве при Танненберге (совсем рядом с великим полем Грюнвальда, где лежали кости победоносных предков) русская армия потеряла 310 тысяч человек и 650 пушек. Это был цвет кадровой русской армии, и это была плата за Париж.
Черчилль высоко оценил жертвенные действия русской армии в те дни, когда германские войска, создав превосходство над французами и англичанами, обрушились на Северную Францию через Бельгию. В “Мировом кризисе”– своей истории первой мировой войны – Черчилль писал: ”Нужно отдать должное русской нации за то благородное мужество и лояльность по отношению к союзникам, руководствуясь которыми она бросилась в бой. Если бы русские исходили лишь из собственных интересов, они должны были бы отвести свои армии от границы до тех пор, пока не закончится мобилизация огромной страны. Вместо этого они одновременно с мобилизацией начали быстрое продвижение не только против Австрии, но и против Германии. Цвет русской армии скоро полег в ходе сражений на территории Восточной Пруссии, но вторжение русской армии пришлось как раз на решающую фазу битвы за Францию”. Нервы германского генерального штаба дрогнули, и 25 августа два армейских корпуса германской армии были отправлены из Франции на восток. Поздним вечером 26 августа 1914 года начальнику штаба восточного фронта Людендорфу позвонили из штаб-квартиры