Наступил решающий момент продемонстрировать сдерживающий механизм Лиги наций. 13 марта 1936 г. Черчилль писал: «Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком». Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск из демилитаризованной Рейнской области, Черчилль с горечью заявил в палате общин: «Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно это были годы несчастий… Нарушение статуса Рейнской области создает опасность для Голландии, Бельгии и Франции». Черчилля ни в коей мере не успокаивало строительство на французской границе гигантской «линии Мажино». Мобильные средства ведения войны уже сделали бетонный пояс статичной обороны устаревшим. Черчилль произнес 6 апреля 1936 г. пророческие слова: «Создание линии фортов на французской границе позволит германским войскам сэкономить на обороне этих мест и даст возможность главным их силам совершить обходное движение через Бельгию и Голландию… Положение в Центральной Европе меняется. Балтийские государства, Польша, Чехословакия, Югославия, Румыния, Австрия и другие страны окажутся в опасности в тот момент, когда эти оборонительные работы будут закончены».
Чувствуя, что он находится на поворотном рубеже исторического развития Европы, и видя преступную инерцию британской внешней политики, Черчилль приложил чрезвычайные усилия для того, чтобы изменить точку зрения правящей консервативной партии. В конце марта 1936 г. он выступил перед комитетом консервативной партии с наиболее, пожалуй, полным и детальным обоснованием принципов британской внешней политики на протяжении длительного исторического периода. «В течение четырех столетий внешняя политика Англии заключалась в том, чтобы противостоять сильнейшей, наиболее агрессивной, более всего стремящейся к доминированию державе на континенте и, в частности, предотвратить попадание Нидерландов в руки этой державы. С точки зрения истории, эти четыре столетия представляют собой цепь последовательных усилий. Несмотря на непрестанную перемену имен, фактов, обстоятельств и условий, постоянство английской внешней политики следует отметить как одну из самых примечательных черт в истории расы, наций, государств и народов. Более того, нужно отметить, что в всех этих случаях Англия, следуя своему курсу, ставила перед собой самые тяжелые задачи. Она противостояла Филиппу II Испанскому, выступила против Людовика XIV при Мальборо, против Наполеона, против Вильгельма II Германского в тех случаях, когда гораздо легче и соблазнительнее было бы присоединиться к сильнейшей стороне и поделить плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более сложный курс, присоединялись к менее сильным державам, создавали их коалицию и таким образом развивали и лишали надежд континентального военного тирана, кем бы он ни был, какую бы нацию ни возглавлял. В результате после четырех столетий битв мы сохранили свободу Европы. Я не знаю ничего, что могло бы ослабить или изменить справедливость, мудрость, ценность того, что вело вперед наших предков. Я не знаю ничего в военной, политической, экономической, или научной области, что заставило бы меня думать, что мы не должны или не можем двигаться той же дорогой. Германия не боится никого. Она вооружена лучше, чем когда бы то ни было. Ее возглавляет группа отчаянных игроков, которым сопутствует удача, очень скоро они вынуждены будут выбирать, с одной стороны, между экономическим и финансовым крахом, внутренним недовольством и – с другой стороны – войной, которая приведет к германизированной Европе под нацистским контролем. Поэтому, мне кажется, что присутствуют все старые условия и снова наше национальное спасение зависит от того, сумеем ли мы собрать опять все силы Европы для сдерживания возглавляемых Германией попыток. Мои три главных предложения заключаются в следующем: первое – мы должны выступить против державы, претендующей на доминирование. Второе – мы должны признать, что Германия при современном нацистском режиме быстро создает новые виды оружия. Третье – объединившись в рамках Лиги наций, мы можем овладеть контролем над будущим агрессором».
В свете жалкого поведения Парижа и Лондона бельгийский король Леопольд пришел к заключению, что на союзников полагаться нельзя и денонсировал договор о военном союзе. Теперь французские войска могли войти в Бельгию только после вторжения в нее Германии. По словам британского военного историка Хорна, «стратегия» «линии Мажино» была разбита одним ударом». Принимая 18 мая Буллита, друга Рузвельта, министр иностранных дел Германии фон Нейрат сказал: «Как только фортификации на Западе будут завершены и страны Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую территорию, они переменят ориентацию своей внешней политики и в Европе образуется новое созвездие союзных стран».
В эти дни Черчилль потерял один из самых надежных источников своей информации – видного чиновника Форин-оффиса Ральфа Виграма. После неудачного визита Фландена в Лондон Виграм проехал по занятой немецкими войсками Рейнской области. Его шокировали дети, игравшие под руководством солдат в военные игры, снежки имитировали гранаты. Как позднее писала Черчиллю его жена Ава Виграм, по прибытии домой «он сказал мне: «Теперь война неизбежна, и это будет самая ужасная война. Не думаю, что я увижу ее, но вы увидите. Ожидайте теперь, когда бомбы начнут падать на наш маленький дом». У Виграма было чувство личной вины: «Мне не удалось убедить людей здесь, что стоит на кону. У меня не хватает сил убедить их. Уинстон всегда понимал, что происходит, и у него достаточно сил, чтобы пойти до конца». Под влиянием депрессии Виграм покончил с собой.
Британия теряла авторитет среди малых стран. В 1914 году она вступила в войну из-за поруганного бельгийского нейтралитета. Ныне же крупнейшая мировая империя отказывалась гарантировать права нейтралов. Этот поворот британской политики отталкивал потенциальных союзников и усиливал в них профашистские силы. В довольно короткое время выросли ряды фашистских организаций в Австрии, Чехословакии, Польше, Данциге, Болгарии, Румынии, Венгрии. Ослабление Британии давало шанс пронемецким силам в Европе.
28 июля 1936 г. премьер-министр Болдуин слушал Черчилля в кругу делегации членов палаты представителей и палаты лордов. Премьер всегда был хорошим слушателем. Черчилль открыл это совещание: «Первое, мы находимся перед лицом величайшей в нашей истории опасности. Второе, у нас нет никакой надежды разрешить нашу проблему иным путем, кроме как действуя в тесном союзе с Французской республикой. Лишь союз британского флота и французской армии может спасти нас». На этой встрече Черчилль потребовал рекрутирования пилотов среди выпускников университетов, увеличить выпуск самолетов, обеспечить безопасность портов – Лондона, Бристоля, Ливерпуля, Саутхемптона; определить место функционирования правительства, если Лондон будет разбомблен, обеспечить сохранность запасов нефти, создать прибор для определения летающих предметов – радар, провести мобилизацию военной промышленности.
В ответ Стэнли Болдуин сказал, что милитаризация создаст перерыв в развитии промышленного производства, который «может отбросить внешнюю торговлю страны на много лет назад». Черчилль парировал: какая польза в британском кредите, если Гитлер установит свою штаб-квартиру в Букингемском дворце, рейхстаг – в палате общин, а англичан загонит в концентрационные лагеря? Премьер-министр заверил парламентариев, что до этого дело не дойдет. Что же так успокаивало умиротворителей в Лондоне и Париже? Мы можем с полным основанием указать на слепую веру в то, что Гитлер не бросится на Запад, что его главная цель лежит на Востоке. Такой спасительной мысли придерживались в Британии Болдуин и Чемберлен. Они полагали, что от Гитлера можно откупиться, что есть цена, заплатив которую можно обратить фокус немецкой динамичности на великую русскую равнину. С этого времени (1936 г.) начинаются активные действия английской дипломатии по умиротворению Германии посредством дипломатических переговоров. Имея теперь перед собой документальные свидетельства, мы видим, что не было цены, ради которой гитлеровская Германия отказалась бы от достижения гегемонии в Европе.
Из современников тех событий яснее всех эту страшную истину на Западе понял Черчилль. Но это понимание отнюдь не увеличило его влияния в стране. Напротив, отойдя от «основной дороги», он обрек себя на одиночество. Возможно низшей точкой его отстраненности был 1937 год. Американская писательница, прибыв в Чартвел вспоминает, как, прогуливаясь по парку, она увидела Уинстона Черчилля сидящим «на берегу пруда в потертом пальто и поношенной шляпе, трогающего воду палкой, словно в поисках исчезнувшей золотой рыбки». Это было время, когда Черчилль был максимально удален от центров принятия решений. Скончался Остин Чемберлен, прежде помогавший ему. Умиротворители во главе с Невиллем Чемберленом правили страной. Для Черчилля оставались два поля деятельности – палата общин и пресса. В течение одного лишь 1937 года он написал более ста статей в различных газетах – от правой «Ивнинг стандарт» до левой «Ньюс оф Уорлд». Его статьи перепечатывали в десятках городов во всем мире. Это был оплот его политического влияния.
В этих статьях Черчилль выработал программу конкретных действий: «Прежде всего мы должны скрепить наш союз с Францией». Черчилль выступал также за создание вооруженных сил Лиги наций. С его точки зрения, Англия и Франция – две великие страны Европы «вдвоем могут взнуздать любой шторм и нанести удар любой восставшей темной силе». Черчилль искал союзников в правительстве. У него восстановились рабочие отношения с сэром Томасом Инскипом, ответственным за координацию проблем обороны. По его просьбе Черчилль сделал обзор того, какие военные запасы производятся Британией. (Заметим, что министерство военных запасов было создано лишь весной 1939 г., т.е. три года спустя – это были годы, когда Германия лихорадочно вооружалась).