вом кризисе» Черчилль писал, что в первой мировой войне западные союзники смогли продержаться три года только потому, что огромная армия царя сковала немцев с востока. Об этом следовало помнить. Советский Союз стоял на пути нацистских завоеваний, каждый мог прочитать об этом в «Майн кампф». Черчиллю не нужно было доказывать, что он противник большевиков. Но теперь речь шла о выживании Британской империи, и он говорил в палате общин и повсюду, что нуждается в пяти миллионах Красной армии. «Россия представляет собой колеблющийся противовес на весах мира. Трудно даже измерить поддержку, которая может поступить из Советской России… наша задача: максимум возможного сотрудничества. Разумеется, в свете прошлого опыта трудно ждать автоматической помощи. Но ответ на возникающую ситуацию дает то, что Советская Россия в высшей степени затронута амбициями нацистской Германии. Никто не может сказать, что не существует солидной общности интересов между западными демократиями и Советской Россией… Величайшей глупостью, которую мы могли бы совершить, явилось бы отчуждение в отношении этого нашего естественного союзника». Выход для Британии – забыть тяжелое прошлое и сформировать тройственный союз с Францией и Россией.
Чемберлен, размышляя на ту же тему, заметил в частном письме от 26 марта 1939 года: «У меня нет веры в способность России осуществить эффективное наступление». Он продолжал при этом утверждать, что Россия, а не Германия’ представляет собой главную угрозу западной цивилизации.
В запасе британской дипломатии как бы оставалось сделанное 18 марта 1939 года предложение М.М.Литвинова о созыве в Бухаресте конференции шести держав – СССР, Румынии, Польши, Британии, Франции и Турции для создания «мирного фронта» против германской экспансии. Примечательно, что в Париже не осталось никаких письменных свидетельств реакции французского правительства на предложение, которое собственно могло бы спасти Францию. В мемуарах министра иностранных дел Бонне, где немало страниц посвящено мишуре, нет даже упоминания об этом предложении. Чемберлен и Галифакс, по крайней мере, засвидетельствовали факт прочтениями этого предложения. Чемберлен отверг его на том основании, что оно «преждевременно». Министр иностранных дел Галифакс назвал его «неприемлемым». 23 марта Чемберлен в палате общин выступил в принципе против создания «противостоящих друг другу блоков» в Европе.
Черчилль привел посла СССР Майского в курительную комнату палаты общин: «Господин посол, если мы желаем добиться успеха, нам нужна помощь России. Ныне меня не волнует ваша система, но поляки и румыны любят ее еще меньше. Хотя в крайнем случае они могут позволить вам войти, они хотели бы получить гарантии, что вы в конечном счете выйдете с территорий этих стран. Можете ли вы дать такие гарантии?» Выступая 13 апреля в палате общин, Черчилль выдвинул все находящиеся в его распоряжении аргументы в пользу союза с СССР. «У России огромный интерес к тому, чтобы предотвратить нацистскую экспансию в восточном направлении. Именно на этот глубокий, естественный, законный интерес мы должны полагаться», необходимо «добиться полного возможного сотрудничества с Россией, сделать так, чтобы никаким предрассудкам со стороны Англии или Франции не было позволено мешать теснейшему сотрудничеству между нашими странами, что обеспечило бы нашей коалиции огромный контрбаланс русской мощи».
Через несколько дней Литвинов вручил послу Великобритании в СССР сэру Уильяму Сидсу официальное предложение: любое продвижение германских вооруженных сил на Восток от существующих германских границ будет рассматриваться как нападение на Советский Союз и Красная Армия будет действовать соответственно. При этом СССР, Англия и Франция будут оказывать друг другу взаимную военную помощь. Польша, если пожелает, может подключиться к этому союзу. Это было разумное предложение. Гитлер со всей его мощью попадал в то самое железное кольцо, об опасности которого он так много говорил. При этом Литвинов, зная подозрительность Сталина, потребовал немедленного обсуждения военных условий союза.
Если у Британии были основания для подозрений в отношении России, то и у России (как пишет верный приверженец Черчилля Макмиллан) были свои основания для подозрений: враждебность западных держав после первой мировой войны, интервенция, потеря Россией территорий – ничто это не было забыто. И все же при Литвинове русская политика была направлена на поиски безопасности посредством Лиги наций и союза с Западом. Мюнхен был шоком, но все же Россия выдвинула 16 апреля 1939 года предложение о союзе с Британией и Францией. Это был последний шанс Литвинова, но это был и последний шанс Запада.
Черчилль суммировал ситуацию таким образом: «Если бы мистер Чемберлен по получении русского предложения ответил: «Да. Давайте сомкнем руки и разобьем Гитлеру нос», или похожими по смыслу словами, парламент поддержал бы его. Сталин пришел бы к определенному мнению и история пошла бы другим курсом».
В мемуарах Черчилль еще более определенно указал на утраченные возможности. «Теперь, глядя на эти события издалека, приходишь к выводу, что Британия и Франция должны были принять русское предложение, провозгласить трехсторонний союз и поставить выяснение метода конкретных действий союза в случае войны на будущее. Тройственный союз мог бы перехватить дипломатическую инициативу и Гитлер не смог бы прибегнуть к своей излюбленной тактике действий то на одном участке, то на другом». Но, как заметил Черчилль, «премьер-министр Чемберлен и министерство иностранных дел Англии стояли словно пораженные загадкой Сфинкса».
После долгих внутренних переговоров Париж принял это предложение, а Лондон нет. Здесь его обсуждение происходило 19 апреля. Выступивший вместо Галифакса Кадоган охарактеризовал московский план как «чрезвычайно неудобный». Он заявил, что военная мощь СССР незначительна и заключил: «С практической точки зрения все аргументы говорят за то, чтобы не принимать русского предложения». Предложение Литвинова должно быть отвергнуто на том основании, что оно может «вызвать отчуждение наших друзей и укрепить пропаганду наших врагов, не дав при этом реального материального вклада в укрепление нашего фронта».
Чемберлен был в затруднении, зная, что завтра Черчилль укажет на него перстом. И все же старая команда – Чемберлен, Галифакс, Вильсон, Кадоган, Инскип и Саймон выступили против союза с большевиками. Одни из главных аргументов было возможное недовольство Польши и Румынии. Военные тоже помогли: согласно их экспертизе, военная помощь, которую мог оказать Польше и Румынии Советский Союз «не столь велика, как это принято считать». В частной беседе Чемберлен сказал, что «скорее уйдет в отставку, чем заключит союз с Советами». Более простодушный адмирал Четфилд сказал, что обеспокоен, «как бы Россия не заключила союза с Германией. Это создаст для нас самую опасную ситуацию». Протокол в этом месте фиксирует оживленное изумление по поводу страхов адмирала.
После двух недель молчания Лондона Сталин сместил Литвинова с поста комиссара иностранных дел. Пост занял Молотов. Как пишет У.Манчестер, «исследовать сознание психопата невозможно – кратчайшее расстояние между двумя точками становится лабиринтом и все же Черчилль полагал, что в мышлении Сталина был метод. По-своему, следуя собственным извращенным представлениям, он все же был патриотом; как Уинстон он видел опасность Рейха и желал своей стране избежать этой опасности. Такова была его цель. Любые средства были приемлемы для него. Он начал поиски выхода из данного положения. Без сомнения, он предпочел бы избежать привязанности к союзникам вовсе. Если на него с подозрением смотрели в европейских столицах, то и он наблюдал за западными лидерами с немалой долей паранойи». Пока союз с Британией и Францией выглядел предпочтительнее. Поэтому Молотову было поручено не прекращать дискуссий с Галифаксом и Бонне. Черчилль пишет в своих мемуарах, «советское правительство под воздействием Мюнхена было убеждено, что ни Британия, ни Франция не станут воевать до тех пор, пока немцы на них не нападут. Поэтому рассчитывать на них не приходится… Россия обязана была позаботиться о себе. Смещение Литвинова означало конец эпохи. Оно регистрировало то обстоятельство, что в Кремле потеряли веру в обеспечение безопасности совместно с западными державами и в возможность организации совместного восточного фронта против Германии».
Гитлер следил за переменами в Кремле. Германский поверенный в делах сообщал из Москвы в Берлин: «Не далее как 2 мая Литвинов принимал английского посла и был назван в прессе среди почетных гостей на параде. Его смещение представляется результатом спонтанного решения Сталина… На последнем партийном съезде Сталин призвал к осторожности с тем, чтобы избежать втягивания Советского Союза в конфликт».
Черчилль всячески подталкивал правительство. Он писал в «Дейли телеграф»: «Мы должны полностью поддержать идею сотрудничества с Россией, все балтийские государства – Литва, Латвия, Эстония – должны также войти в ассоциацию… Не существует никаких средств образования Восточного фронта против нацистской агрессии без активной помощи России. Русские интересы самым непосредственным образом связаны с предотвращением реализации планов Гитлера в Восточной Европе».
Контраргументы английского правительства заключались в том, что договор с Россией будет негативно воспринят Японией. Румыния выступит против него вместе с Польшей. К договору неприязненно относятся английские католики. Реакцией Испании может быть присоединение к странам «оси». Последует отчуждение Италии. Возникнут возражения у Португалии. Гитлер может предпринять «отчаянные меры». Нетрудно увидеть, что речь идет либо о предрешенном (союз Италии с Германией), либо о явно второстепенном. Черчилль оценил речь Чемберлена в палате общин 19 мая 1939 г., содержавшую негативную оценку советского предложения как «холодную и исполненную презрения». Напрасно лучшие умы – Ллойд Джордж, Черчилль, Иден требовали немедленного соглашения с СССР.