ому летнему времени сегодня, в воскресенье, 3 сентября, удовлетворительные заверения германского правительства не будут переданы правительству Его Величества в Лондоне, между двумя странами с этого часа будет существовать состояние войны».
Гендерсону на Вильгельмштрассе сказали, что Риббентропа не будет до 9 часов утра, но он может оставить свою ноту переводчику Шмидту. Тот, проспав, прибыл в министерство на такси и увидел британского посла, поднимающегося по лестнице. Через боковой вход Шмидт сумел проскользнуть в кабинет Риббентропа, когда часы били 9 утра. Стоя посередине комнаты, Гендерсон зачитал британскую ноту, вручил ее Шмидту и попрощался. Шмидт же помчался в рейхсканцелярию. «Когда я вошел, Гитлер сидел за столом, а Риббентроп стоял у окна. Оба выжидающе посмотрели на меня. Я остановился на некотором расстоянии от стола Гитлера и медленно перевел британский ультиматум. Когда я кончил, наступила полная тишина… «Что теперь?» – спросил Гитлер, дико глядя на Риббентропа, словно министр иностранных дел умышленно неверно ориентировал его относительно возможной реакции Англии. В соседней комнате Геринг, узнав новость, сказал: «Если мы проиграем эту войну, пусть бог будет милостив к нам». Геббельс одиноко стоял в углу, погруженный в себя. Каждый, кого я видел в этой комнате, выглядел озабоченным».
Между тем весь мир был удивлен, что Англия и Франция не помогли Польше в те дни, когда германская военная машина крушила польское государство. Дело ограничивалось тем, что английские самолеты разбрасывали листовки на германской территории. По просьбе французского правительства англичане даже не бомбили немецкие цели – французы боялись возмездия. 7 сентября Гитлер говорил Браухичу: “Перспективы на Западе еще не ясны. Кое-какие факты говорят о том, что западные державы не хотят войны… Французский кабинет отнюдь не настроен на решительность и героизм. Из Англии уже раздаются первые робкие голоса разумных людей”.
Хотя Черчилль и надеялся на крепость французской армии, он видел ее слабости. По его мнению, Франция 1939 г. очень отличалась от той, которая выступила против Германии в августе 1914 г. Прежний дух реванша иссяк, потеря полутора миллионов человек в первой мировой войне не могла быть забыта, она нанесла нации долговременную травму. Стратегическая мысль отстала от требований дня. Во Франции (как и в Англии) не осознали того факта, что бронированные движущиеся механизмы способны превозмочь артиллерийский огонь и продвигаться на многие километры в день. Написанная полковником де Голлем книга «Действия танков» – яркая и убедительная апология маневренных танковых действий – не получила никакого отклика в военной среде. Стареющая плеяда французских военачальников во главе с маршалами Вейганом и Петэном реагировала аллергически на новые стратегические идеи. Она была полностью во власти убеждения, что оборона сильнее наступления. Генерал Кейтель: “Мы, военные, все время ожидали наступления французов во время польской кампании и были очень удивлены, что ничего не произошло… При наступлении французы наткнулись бы лишь на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону.”
Гитлер был азартным игроком. На западе он не оставил ни одного танка, ни одного самолета и лишь с трехдневным запасом боеприпасов начал польскую кампанию. Удар французской армии был бы смертелен, но его не последовало. Фантастически точно сбылось предсказание фюрера – западные союзники не шелохнулись. Они не оказали жертве помощи. Тридцать три дивизии, оставленные Гитлером на Западном фронте зря ожидали удара. 70 французских дивизий с 3 тысячами танков стояли на месте когда Польша приняла на себя удар страшной силы.
Германские бомбардировщики нанесли удар по штабу полькой армии, по основным коммуникациям страны и – ради устрашения – по польским городам. Западные союзники в эти роковые дни занимались дипломатией, 3-го сентября Англия и Франция предъявили Германии ультиматум, требуя отвода германских войск. По истечении 24 часов они оказались в состоянии войны с германским рейхом. Но к этому времени 4-я германская армия, действовавшая с территории Померании, уже соединилась с 3-й армией, наступавшей со стороны Восточной Пруссии. Польского «коридора», отделявшего Восточную Пруссию от основной части рейха, больше не существовало. К 7-му сентября рухнула линия обороны поляков по реке Варте, западнее Варшавы и польская столица оказалась открытой перед штурмующими колоннами немцев и с севера, и с запада. А на юге уже в 50 километрах от Варшавы оказалась южная группировка германских войск.
Командиры всех трех армий получили приказ встретиться не в Варшаве, а значительно восточнее, на берегах реки Буг. В эти дни была осуществлена фактически единственная успешная операция польской армии – ее познаньская группировка развернулась и нанесла удар в тыл 8-й и 10-й германским армиям, нанеся им весьма ощутимые потери. И все же Варшава была окружена 17 сентября и методичный противник польской армии начал безжалостные бомбардировки польской столицы, которые продолжались до 27 сентября, когда защитники столицы и капитулировали. Все замыслы отхода к труднопроходимым Припятьским болотам угасли 17 сентября, когда Красная армия, отвечая на призывы германского командования от 3-го и 10-го сентября, перешла государственную границу. 217 тысяч (из остававшихся 910 тысяч польской армии) оказались в плену Красной армии и 6 октября 1939 г. сопротивление польских вооруженных сил прекратилось. Примерно 100 тысяч солдат и офицеров польской армии перешли границу Литвы и Румынии и Венгрии, остальные оказались в плену вермахта и Красной армии. Польское государство, воссозданное в 1918 году, снова погрузилось в пучину исторического небытия. Германская армия потеряла всего 14 тысяч солдат и офицеров. Германия развязала себе руки на Востоке и могла отныне концентрироваться для наступательных действий на Западе.
Первый британский солдат погиб на Западном фронте 9 декабря 1939 года. На Нюрнбергском процессе генерал Йодль скажет: «Мы не потерпели поражение в 1939 году только потому, что во время польской кампании примерно 110 французских и британских дивизий на Западе бездействовали, стоя перед 23 немецкими дивизиями».
«Я не помню более жаркой погоды – я одевал лишь черный пиджак на шелковую рубашку. Большие реки, на которые надеялись поляки в своих оборонительных планах, почти повсюду обмелели, почва была твердой для движения танков и машин всех видов. Каждое утро генерал Айронсайд, стоя перед картой, делал пространные сообщения, которые очень скоро не оставили сомнений в том, что сопротивление Польши скоро будет подавлено». Уже 5 сентября Айронсайд доложил о прорыве польских оборонительных линий у Ченстохова, «что может привести к потере Польшей своего главного индустриального района». В конце заседания было решено, что, если французская армия начнет наступление против «линии Зигфрида», Британия пошлет на фронт свою авиацию. Но французы замерли на своих оборонительных позициях. 9 сентября Черчилль во второй раз в своей жизни руководил переброской авангарда британского экспедиционного корпуса во Францию. Он установил рабочие отношения с французским командованием.
Тем временем, мобилизовав свои силы, французы не решились пересечь «линию Зигфрида», где в то время сотне французских дивизий противостояли десять немецких. Впрочем, Гитлер априори был абсолютно уверен, что французы не выйдут за «линию Мажино». Более того, и Париж, и Лондон выразили готовность начать переговоры с Берлином, если немецкие войска будут выведены из Польши. Теперь Гитлер твердо знал, что и без помощи Муссолини он «решит» свою польскую проблему: западные союзники не двинутся вперед.
15 сентября 1939 года генерал Айронсайд доложил военному кабинету мнение высших французских военных чинов, что немцы после завоевания Польши «начнут крупномасштабную атаку на Западном фронте примерно через месяц». Айронсайд полагал, что наступление на Западе начнется в конце октября. Черчилль выразил сомнение по поводу этих прогнозов. Более вероятно, что немцы постараются расширить свою зону влияния на Юго-Востоке Европы – «в Польше, Венгрии и Румынии и постараются достичь такого взаимопонимания с Россией, согласно которому Россия получит часть Польши и возвратит себе Бесарабию». Размышляя о поразившем всех блицкриге, он приходит к выводу, что атакующая сила германских танковых дивизий может быть остановлена лишь «природными препятствиями, защищаемыми решительными войсками и мощной артиллерией».
В эти дни Черчилль мрачно смотрел на складывающуюся ситуацию. «Польша покорена за неделю; Франция представляет собой слабое отражение былой воинственной нации; русский колосс больше не является союзником, он может стать и противником; Италия не является другом. Япония не является союзником. Вступит ли Америка снова в войну? Силы британской империи пока нетронуты и она объединила их воедино, но она плохо подготовлена, хотя все еще владычествует на морях. Это позволило осуществить блокаду Германии». Германские торговые корабли замерли в портах, где они находились 3 сентября. В конце сентября примерно 325 германских торговых кораблей водоизмещением 750 тыс. тонн были интернированы в иностранных портах или конфискованы. В то же время германские подводные лодки начали топить английские суда. У англичан в то время был крупнейший в мире торговый флот (водоизмещением в 21 млн. тонн). У немцев имелось 60 боевых подводных лодок и еще одна сотня подводных лодок должна была быть готова в 1940 году.
Но Черчилль думал больше не о конкретных задачах британского флота, а о судьбе той эпической борьбы, в которую вступила его страна. Черчилль стремился найти развязки стратегических задач своей страны. Нужно при этом специально отметить, что в тот период, когда Черчилль уже не был в оппозиции, и в то же время еще не получил решающих рычагов власти (в период между началом второй мировой войны и маем 1940 года) проведение собственного курса было для него делом сложным. И все же основная стратегическая линия видна достаточно отчетливо. Речь шла прежде всего о том, как блокировать Германию в Европе.