Столкнулись две линии. Министр иностранных дел лорд Галифакс 14 сентября 1939 года изложил свои соображения о том, где должна быть прежде всего активизирована английская дипломатия: «Нейтральная и дружественная Италия представляется более ценной для нас, чем вовлеченные в войну на нашей стороне Балканы. Совместить же и то и другое практически невозможно». Черчилль придерживался противоположной точки зрения: в свете приготовлений Германии к нападению на Румынию «было бы чрезвычайно полезно, если бы Югославия присоединилась к Турции в оказании давления на Болгарию. Английскому правительству следовало бы оказать давление на Румынию, чтобы та предложила Болгарии южную часть Добруджи, которая полностью населена болгарами и которую Румыния захватила после последней балканской войны». Идея Черчилля заключалась в том, чтобы создать мощную Балканскую федерацию, способную постоять за себя против Германии и Италии.
В ответ Галифакс утверждал, что Гитлер, повернувшись к Балканам, одержит одну за другой серию быстрых и относительно «дешевых» побед. Черчилль убеждал, что, если Югославия и Турция сумеют сблизиться и войти в договорные отношения, победы Германии здесь могут быть достигнуты лишь дорогой ценой. Черчилль утверждал, что Советский Союз не может не быть обеспокоен выходом германских дивизий к Черному морю. В британских интересах «придать новое дыхание отношениям с Россией».
Второй момент, где Черчилль противостоял официальной дипломатии, касался умиротворения Италии за счет уменьшения военного присутствия английского флота в Средиземном море. Черчилль выступил также за подписание договора с Турцией. Если Турция боится заключать договор с Англией, если этот договор вызывает беспокойство Москвы – тем лучше! Пусть «подписание договора с Турцией произойдет параллельно с подписанием турецко-советского пакта. Мир увидит тогда, что Великобритания, Франция, Турция и СССР выступают за достижение взаимных соглашений либо друг с другом, либо с партнером противостоящей стороны”.
Основное различие в мировой политике Чемберлена и Черчилля заключалось в том, что первый смотрел и на Соединенные Штаты и на СССР с холодным подозрением, а Черчилль хотел заручиться поддержкой обеих великих держав. В то самое время, когда премьер-министр рассуждал, что победа Америки будет так же губительна для Британии, как и победа Германии, Черчилль начал переписку с президентом Рузвельтом. В конце сентября 1939 года Черчилль получил личное письмо Рузвельта. «Ввиду того, что вы и я занимаем сходные позиции в этой войне, я рад, что вы вернулись в адмиралтейство… Я приветствовал бы, если бы вы сочли возможным писать письма лично мне. Вы можете всегда посылать запечатанный конверт через свою службу или мою. Я рад, что вы закончили биографию Мальборо прежде чем началась война. Я наслаждался, читая эти тома». Черчилль немедленно ответил и подписал свое письмо: «Военно-морской деятель». Так началась знаменитая в дипломатической истории переписка. Она состоит из более чем 1000 писем с каждой стороны и в ней охвачены буквально все вопросы развернувшегося мирового конфликта.
Главной ареной политической борьбы для Черчилля продолжала оставаться палата общин. Гарольд Николсон записал в своем дневнике впечатления о выступлении Черчилля в палате общин 26 сентября 1939 года. Черчилль начал с того, что обратил внимание присутствующих, как странно для него спустя четверть века найти себя снова в том же самом зале перед теми же картами, воюя с тем же противником и решая те же проблемы. На его лице возникла огромных размеров улыбка, когда он добавил, глядя прямо в лицо премьер-министра: «Я не могу объяснить себе как произошла эта забавная перемена в моей судьбе». Вся палата утонула в хохоте, но у премьера не нашлось достоинства ответить хотя бы слабой улыбкой.
В те дни, когда никто в Англии не смел заглянуть в будущее, Черчилль напряженно искал способы изменения соотношения противостоящих друг другу сил. Выступая по радио 1 октября 1939 г., Черчилль сказал: «То, что русские стоят на разграничительной линии в Польше объясняется необходимостью обезопасить Россию от нацистской угрозы. В любом случае уже существует демаркационная линия и восточный фронт все же создан. Я не могу предсказать действия России, эта загадка обернута в тайну и находится внутри неизвестности. Но, возможно, существует ключ. Этим ключом являются национальные интересы России. Не может соответствовать интересам безопасности России то обстоятельство, что Германия способна разместиться на берегах Черного моря, или то, что она захватит балканские государства и подчинит народы Юго-Восточной Европы. Это было бы противоположно жизненным интересам России». Советско-германские противоречия неизбежны.
В ноябре и декабре 1939 г. Черчилль с исключительным вниманием следил за ситуацией в Скандинавии. Если Англия и Франция смогут лишить Германию доступа к шведской железной руде, то у них появится шанс на победу в войне. Военные специалисты в конечном счете не поддержали идеи Черчилля, указывая, что, в случае принятия его плана, Скандинавия на определенное время станет главным центром боевых действий англо-французов. Это осложнило бы для них действия в отношении Турции и также, главное, действия против немцев, в случае, если Германия решится вторгнуться на Балканы. Действия в Скандинавии резко сокращали английские возможности воздушным путем посылать подкрепления в Индию – это соображение тогда считалось критически важным.
К новому 1940 г. Черчилль сделал обзор положения обеих коалиций в мировом конфликте: «Существует некоторая схожесть между нынешней позицией и той, что имела место в конце 1914 г. Переход от мира к войне завершен. Моря к данному моменту очищены от кораблей противника, линия фронта во Франции стала статичной. Мы отбили первую атаку подводных лодок, которая в прежней войне началась только в феврале 1915 г. Во Франции линия фронта пролегает по государственной границе, что гораздо лучше положения 1915 года, когда 5 или 7 французских провинций находились в руках противника».
Разумеется, Черчиллем руководило желание найти оптимистическую точку зрения. К началу 1940 г. положение западных союзников было гораздо хуже, чем в 1914 г. Россия – Советский Союз не был союзником Запада, как это было в первой мировой войне. Министерство финансов уже начинало жаловаться на истощение долларовых запасов. Англия подписала пакт о взаимопомощи с Турцией, но в Лондоне уже трудно было найти средства, которыми можно было бы скрепить эти узы. Советско-финский конфликт ухудшил отношения Англии с Советским Союзом. Англия в это время продолжала обхаживать Италию, желая всеми возможными средствами оторвать ее от Германии. Но Муссолини уже твердо занял сторону Германии, хотя пока ему выгоднее было соблюдать видимость нейтральности. Черчилль в то время не знал, скажем, о письме, которое итальянский диктатор написал Гитлеру 3 января 1940 г.: «Решение нашего вопроса о жизненном пространстве лежит в России и нигде более. День, когда мы сокрушим большевизм, будет днем нашего триумфа. Затем придет очередь западных демократий».
19 января 1940 г. на бельгийской территории приземлился германский пилот с важнейшими документами. Плохая видимость не позволила ему выйти на аэродромы в Кельне. Он пытался уничтожить имевшиеся при нем документы, но бельгийская полиция успела вовремя – британское и французское правительства получили копии планов, из которых значилось, что германское командование готовится к вторжению в Бельгию, Голландию и северным путем во Францию. В тех, кто сам хотел спрятаться в скорлупе неверия в немецкое наступление, легко было заронить сомнение в аутентичности полученных документов. Черчилль же настаивал на достоверности этих документов, ведь худшее, что могли бы сделать для себя немцы – это подослать документы: в которых говорилось о возможности нарушения бельгийского суверенитета, что могло побудить бельгийцев примкнуть к англичанам к французам. Для немцев не было никакого смысла в подделке. Тем не менее сознательными и «интуитивными» примиренцами желаемое выдавалось за действительное. Бельгийский король вопреки очевидной опасности отказался стать союзником англо-французов и отказался поверить в планы, которые ему неожиданно достались.
В начале февраля 1940 г. премьер-министр Чемберлен сделал Черчилля членом высшего военного совета в Париже. Обсуждался вопрос о посылке весной 1940-го года в Финляндию воинских частей из Англии и Франции. Положительным с точки зрения Черчилля фактором был приход к власти во Франции кабинета Поля Рейно, обещавшего с большей энергией готовиться к войне. Личные отношения Черчилля с Рейно были гораздо более тесными, чем с Даладье (Рейно как и Черчилль выступал против Мюнхенского сговора). 22 марта Черчилль послал Рейно письмо: «Мы почти одинаково воспринимали международную обстановку последние 3-4 года и я полон надежд на тесное сотрудничество, я обещаю приложить все силы». На первом же заседании союзного совета с участием Рейно, Франция и Англия приняли торжественную декларацию, обещавшую «не заключать перемирия или договора о мире без взаимного согласия».
Готовясь к предстоящему конфликту, Черчилль усматривал две слабости в позиции Германии: отсутствие запасов железной руды и отсутствие запасов нефти. Основные месторождения этих ископаемых находились в противоположных концах Европы – руда шла к немцам из Швеции, а нефть в основном поставляла Румыния. Главной слабостью союзников Черчилль считал отсутствие национальной решимости сражаться до конца. «Ни Франция, ни Британия психологически не способны выдержать германский удар». Но этот вывод никто не должен был знать. Перед прессой и населением Черчилль развивал сугубо оптимистические мотивы. Он не желал слушать пессимистов и вступил в конфликт с начальником военно-морской разведки адмиралом Годфри, который, по его мнению, занижал успехи британской стороны. Отныне он брал Годфри на все совещания и тогда, когда писал свои речи – начальник разведки должен был проверять цифры. Годфри вспоминает о «самой эффективной из виденных мной машинисток, абсолютно молчаливой, в