Гарольд Никольсон записал в своем дневнике, что «эта речь едва ли понравилась стране. Страна находится в слишком нервном состоянии и ее нельзя успокоить прекрасно составленными фразами. Но что еще он мог сказать?» Он, Черчилль, сам задал вопрос: «Движемся ли мы вниз или вверх?». И, подводя баланс, сделал вывод, что, во-первых Соединенные Штаты «бросили свои гигантские ресурсы» в пользу союзников. «В этой войне они вместе с нами и будут вместе с нами либо до смерти, либо до победы». А во-вторых, русская армия еще не потерпела поражения: «Они вовсе не разбиты, нет». Русский народ не только не побежден и не разбит, но именно в эти дни наступление русских армий «в первый раз разбило легенду о непобедимом Гитлере».
Черчилль в этой речи не преуменьшал тягот, испытываемых британской империей: «Мы способны лишь держать нашу голову чуть выше уровня воды». Это касалось, в частности промышленных запасов, товаров и запасов продовольствия в метрополии. «Мы едва держимся в долине Нила, на Ближнем Востоке и в Средиземном море. Это море закрыто для нас и все наши транспорты должны огибать Мыс Доброй Надежды, делая лишь три рейса в течение года».
Из Лондона Г.Николсон писал: «Я боюсь, что ярость публики лишит Уинстона его легенды». А Черчилль признался (это было редкое признание): «Я не люблю дни, когда стресс овладевает мной. Королю Черчилль признался, что ожидает потери «Бирмы, Цейлона, Калькутты и Мадраса в Индии и части Австралии».
Дело было, собственно, не в падении крупной крепости, оно было в том, что Черчилль осознал: надежды на исторически долговременное плато британского могущества является оптическим обманом. Оказалось, что впереди довольно крутой исторический спуск, движение по склону холма от всесилия к бессилию. «Это были, – пишет Клементина сестре, – дни печали для Уинстона, оказавшегося не в силах сдержать этот ужасный ураган на Дальнем Востоке». Его ближайший военный советник – генерал Брук писал в его время: «Почти каждый день мы теряем по части нашей империи, один кошмар следует за другим».
Дочь Черчилля Мэри записала в своем дневнике 27 февраля 1942 г. после ланча на Даунинг-стрит-10: «Папа не очень хорошо себя чувствует физически. Он истощен из-за надвинувшейся на него цепи событий». Улучшению настроения Черчилля не способствовала быстрая и умелая операция англичан, сумевших высадиться на французской территории около Гавра и захватить германский радар. Англичанам стало ясно, что во многих отношениях германский радар является технически более совершенным, чем английский. Клементина Черчилль пишет своей сестре 28 февраля, что «эти дни полны забот и несчастий для Уинстона».
Более всего в эти дни его занимали вопросы обороны Цейлона. Речь шла о том, кто будет господствовать в Индийском океане. Вдобавок англичане лишились важного тайного преимущества. Центр в Блечли, который сумел разгадать германский военный шифр, по непонятным причинам перестал получать немецкие сигналы и в течение почти года англичане не знали о перемещениях немецких подводных лодок, что ставило под угрозу всю систему сообщений с американцами через Атлантику. Доктор Моран описывает эти дни: «Я зашел в комнату карт, здесь находился премьер-министр. Он стоял спиной ко мне, смотрел на огромную карту с небольшими черными жуками, обозначающими германские подводные лодки. «Ужасно», прошептал Черчилль. Я был готов уйти, когда он внезапно повернулся и бросился мимо с опущенной головой. Я не был уверен в том, что он видел меня. Он знал, что мы проигрываем войну на море и что в течение, по меньшей мере, нескольких месяцев мы будем находиться в критическом положении».
В определенном смысле весна 1942 года была более тяжелым для Черчилля периодом, чем любой другой период времени с начала войны. Глубоко чувствуемая им патетика держала его на поверхности, когда Британия стояла одна против коричневой Европы. Но вот осуществились необходимые условия – два величайших государства – СССР и США вступили в борьбу на стороне Британии. Угроза национальному существованию отодвинулась. Но естественной стала угроза потери места Британии в мире. Несмотря на гигантское напряжение, роль британской промышленности уменьшалась, а британские войска несли неслыханные поражения. В Сингапуре шестьдесят четыре тысячи англичан сдались меньшему числу японцев – величайший удар по британской империи со времен отпадения североамериканских колоний. Фотографии сдачи генерала Персиваля были невыносимы для любого англичанина. Может быть, как пишет Николсон, два десятилетия, на протяжении которых интеллектуалы и либералы всех сортов “сокрушили принципы и силу, на которых была построена наша империя, ослабили боевой дух британцев?” Сдача Сингапура, прославленной «лучшей крепости в мире,» была символом этого отхода Британии и от штурвала своей судьбы, и от героики британской выдержки и мужества. Черчилль начал спрашивать, той ли крови британские солдаты, что их отцы и деды. Вайолет Бонэм-Картер записывает, что впервые видела Черчилля в состоянии глубокой депрессии, неспособным сконцентрироваться в палате общин.
20 марта Черчилль создает список приоритетов для Британской империи: 1) оборона Цейлона; 2) захват Мадагаскара; 3) укрепление побережья Египта и Ливии; 4) воздушное патрулирование в прибрежных водах Британии; 5) усиление бомбардировок Германии. Выступая перед центральным советом консервативной партии, Черчилль признал, что последние 12 месяцев «были временем почти непрерывных военных поражений». Но союз тридцати наций, восставших против агрессоров был бы невозможен, если бы Британия не выстояла в 1940 году. «Отныне мы пойдем маршем вместе до тех пор, пока тирании не будут сокрушены».
Возможно, это был худший для Черчилля период руководства военными усилиями страны. 2 марта 1942 года Иден и Кадоган согласились, что «в последние две недели не было руководства войной. Военный кабинет не функционирует. На колесах нет резины». Вокруг все более пристрастно обсуждали качества Черчилля как государственного деятеля. Защищая премьер-министра, лорд Бивербрук писал другу: «Премьер-министр – человек строгих правил, он работает день и ночь Говорят, что он пьет. Это неправда. Я знаю его как человека трезвого. Его главные качества – привязанность к своим друзьям. Его семейная жизнь может служить образцом. Его отношения с миссис Черчилль могут представить собой эталон согласия в семейной жизни».
Посмотрим каково было расписание дня политика в период спада его душевных и физических сил. 3 марта 1942 года он начал свой рабочий день с изучения официальных и секретных документов, продиктовал несколько записок и телеграмм, встретился с министром финансов в своей официальной резиденции, во время обеда обрисовал королю положение на фронтах, на заседании кабинета министров обсудил конституционную реформу в Индии, дал интервью мексиканскому послу, встретился с новыми заместителями министров, поужинал с лордом Бивербруком. После ужина последовало совещание Комитета обороны, на котором обсуждались недостатки производства вооружений и боевые действия в египетской пустыне, помощь югославам и возможный удар по линкору «Тирпиц». Пусть каждый впавший в депрессию политик пройдет такой путь за день.
Как обычно он вставал в восемь часов утра и в постели между мармеладом и сигарами читал все газеты от “Таймс” до “Дейли Уоркер”. Затем он сидел в постели, его восточной расцветки халат (красные драконы на зеленом и золотом),окруженный красными ящиками секретной почты. В поездки заграницу он предпочитал брать слугу Питера Кинна, что позволяло ему диктовать и перемещаться не особенно заботясь об одежде. Известный эпизод произошел в Белом Доме, когда с Черчилля спало полотенце в момент, когда в ванную ввезли Рузвельта. Черчиллю редко изменяла находчивость и в данном случае он произнес: “Вы видите, мистер президент, мне нечего скрывать от вас”. Напряжение не сказалось на аппетите премьера, Он ел, пил и курил гораздо больше чем средний мужчина в 67 лет.
Падение Сингапура, сдача Рангуна и все жестокие поражения Британской империи в начале 1942 года сделали Черчилля чрезвычайно осторожным, гораздо более осторожным, чем в 1940 году. Он резко сокращает даже расписание воздушных боев с немцами. Теперь, глядя в историческую бездну, он считает каждого солдата, каждый самолет и корабль.
Через неделю после падения Сингапура Черчилль реформировал правительство. Военный кабинет был сокращен с девяти до семи человек. Лейборист Эттли стал заместителем премьер-министра. Он концентрирует военное руководство, делает лорда Маунтбеттена «начальником объединенных операций». Но самые, пожалуй, важные изменения он сделал в дипломатии. (На фоне внешних поражений он становится более агрессивным и в своем поведении. Когда один из членов палаты общин указал на Рендольфа Черчилля как на человека в униформе и не на фронте, отец с кулаками набросился на обидчика: “Вы не смеете больше разговаривать со мной. Вы назвали моего сына трусом. Теперь вы мой враг. Не смейте больше говорить со мной”. Сын не менее яростно защищал отца в палате общин, но груз алкоголя и несдерживаемой агрессивности уже начинал сказываться на нем).
Отныне сдерживать процесс падения веса Британии должна была более искусная, чем прежде, дипломатия, гибкая и маневрирующая между США и СССР. Черчилль говорит о необходимости добиться доверия Сталина. Он отозвал посла сэра Стаффорда Крипса, не вызывавшего доверия Кремля. Он требует более пунктуального соблюдения поставок восточному союзнику и сообщает Идену (6 марта), что готов встретиться со Сталиным в Тегеране, Астрахани или любом другом месте. 7 марта он говорит о необходимости начала планирования «второго фронта» и сообщает Сталину, что квоты военных поставок в Россию не подлежат сокращению. В этот же день он пишет Рузвельту, что «не может отрицать за Россией права на границы, которые она имела к моменту нападения Германии». В этом же письме он просит Рузвельта поделиться американскими планами на текущий год. Ответ президента удовлетворил его и Гопкинс прочитал такие адресованные ему слова Черчилля: «Счастливые дни еще