Он внимательно следил за тем, что будет представлять из себя послевоенная Франция. Когда после высадки союзников в Северной Африке Вермахт оккупировал вишийскую Францию и немцы приблизились к Тулону, французы потопили находящийся здесь военно-морской флот Франции, и Черчилль отметил это событие 29 ноября 1942 г.: «Из пламени взрывов в Тулоне Франция воспрянет снова». В этом вопросе Черчилль радикально отличался от президента Рузвельта. Франция нужна была Черчиллю для того, чтобы в мире, где резко возросла мощь двух гигантов – Соединенных Штатов Америки и Советского Союза. Англия могла возглавить коалицию европейских стран. Эта схема все больше становится во главу угла британской мировой стратегии.
Второго декабря 1942 года физики лаборатории Чикагского университета осуществили первую в мире управляемую ядерную реакцию. Центр тяжести в американских исследованиях начинает смещаться с теоретических и лабораторных исследований к опытно-конструкторским работам. Президент Рузвельт очертил совокупность специальных мер, направленных на сохранение секретности расширяющихся работ. В США создавалась сложная система прикрытия крупного научно-промышленного проекта. Руководитель проекта – генерал Гроувз предпринял необычные даже для военного времени меры безопасности. Посмотрим, от кого он хранил секрет прежде всего. Цитируем генерала Гроувза: «Через две недели после того, как я взял на себя руководство проектом, у меня навсегда исчезли иллюзии в отношении того, что Россия является нашим врагом, и проект осуществлялся именно на этой основе».
15 декабря 1942 г. посол Великобритании Керр вернулся из Москвы, и, узнав о планах британского командования на 1943 г., он буквально впал в отчаяние. По мнению посла Керра, «мы не представляем себе того напряжения, в котором находятся русские. Советская армия и в целом русское руководство – боится, что мы создадим гигантскую армию, которая сможет однажды повернуть свой фронт и займет общую позицию с Германией против России». Фантастичен ли такой поворот событий? Посол посчитал нужным сказать Черчиллю, что в «Британии высказываются мнения, которые прямо или косвенно поддерживают это опасение русских». Известие о том, что в 1943 г. не будет открыт настоящий второй фронт явится подлинным «шоком» для Сталина. «Невозможно предсказать, какими будут результаты этого». Но аргументы Керра не заставили Черчилля пообещать предпочтение в 1943 г. высадку во Франции (как это было обещано Сталину) проведению средиземноморской стратегии (как рекомендовали начальники штабов). Полагая, что две крупнейшие континентальные державы, борясь и ослабляя друг друга, действуют в «нужном направлении», премьер-министр поставил во главу угла задачу сохранения основы вооруженных сил и скрепления связей империи в наиболее уязвимом месте – Средиземноморье.
К этому времени Черчилль уже не сомневался в том, что немцы не пробьются через Кавказский хребет. Поэтому он задумывается над тем, как использовать немалые английские силы генерала Окинлека в Иране и Ираке. Теперь Черчилль считал, что их можно будет послать в Восточное Средиземноморье (или в Турцию, если та вступит в войну). А если возможно переместить эти силы в Восточное Средиземноморье, то почему бы не использовать их в Южной Европе?
В Лондоне Черчилль начал размышлять над темами, которые с тех пор стали постоянными для него до конца войны. Это случится, если вермахт потерпит серию тяжелых поражений и Советская Армия выйдет в Центральную Европу? В союзных штабах уже не могли не считаться с возможностью такого поворота событий. Ответом на него со стороны Запада должен был быть план «Раундап» – быстрая высадка всеми возможными силами во Франции.
Брук, судя по его дневниковым записям, полагал, что Рузвельт и Черчилль поступают близоруко, имитируя «второй фронт» в Северной Африке и максимально удаляя «Раундап». Такой результат 1943 года имел бы негативные последствия во многих отношениях. Москва высвободилась бы – в свете нарушения союзниками своих обязательств – от всяких формальных (или подразумеваемых) ограничений, Советская Армия получала возможность самостоятельно решить судьбу Европы.
В это время американские военные аналитики полагали, что Германии скорее всего удастся нанести Советскому Союзу ряд тяжелых поражений и вероятие выхода Советской Армии за пределы своих границ еще крайне отдаленно. Разумеется, поведение Лондона, отнюдь не склонного пока ринуться в бой на континенте, удовлетворенного страшным напряжением как Германии, так и Советского Союза принималось во внимание американцами. И когда Рузвельт писал Черчиллю, что «русский фронт имеет для нас сегодня величайшее значение, он самая большая наша опора», а это вкладывался также и тот смысл, что напряжение на восточном фронте дает Америке время и возможности развертывания своих сил.
Рузвельт уже неудержим и быстро перестраивается. К концу 1942 года главной целью работы становится не «обогнать немцев» и даже не сделать атомную бомбу как можно скорее. Главным становится использовать новое оружие для послевоенного урегулирования. Рузвельт (а вместе с ним Буш и Конант) был готов даже к тому, что англичане порвут всякое сотрудничество с США. Главные совещательные органы – Группа выработки политики и Комитет по военной политике – высказались достаточно ясно: даже с риском (не зная степени прогресса немцев) нужно уходить от многостороннего сотрудничества с Англией и Канадой, становиться на путь односторонних усилий. Некоторые специалисты полагали, что подобные действия замедляют проект «Манхеттен» примерно на 6 месяцев. Но это считалось приемлемой платой за атомную монополию.
Черчилль угрюмо молчал, так как понимал, что американское решение не могло быть принято на уровне ниже президентского. Для англичан удар был тем более тяжелым, что они пришли к выводу о нехватке собственных ресурсов. Ответственный за английскую атомную программу Андерсен информировал Черчилля, что «даже возведение и приведение в рабочее состояние атомного центра потребует крупнейшей перегруппировки всего военного производства». Он, как и Черчилль, считал стратегически обязательным добиться участия английских ученых в работе американских центров. Тогда, после окончания войны они, вернувшись в Англию, смогут действовать в чисто английских интересах, но уже на том высоком уровне, на котором идет реализация «Манхеттена». Как раз этого-то и не хотел Рузвельт.
Не только ядерная мощь стала синонимом американских военных усилий. Америка быстро становится гигантом в обычных вооружениях. Американская армия выросла после трех лет мобилизационных усилий с полумиллиона человек до четырех с половиной миллионов в 1942 году и к концу 1943 года должна была составить 7,5 миллиона – феноменальное армейское строительство.
Черчилль, ощущая, что приближается роковой час обсуждения судеб мира, выразил желание назначить встречу лидеров коалиции «в любой точке Земли». Он предложил Рузвельту назначить встречу во Сталиным где-нибудь в Африке, в Хартуме или Марракеше и «чем раньше, тем лучше».
Черчилль уже ощущал, что лишь участие Англии как полнокровного союзника на ранней стадии формирования послевоенного мира позволит ей оградить свои мировые позиции. Не такой была позиция Сталина. Сталинградская битва достигла апогея, враг еще стоял на берегах Волги, спор о будущем казался почти схоластичным – от отказался участвовать в обсуждении этого будущего на данном этапе. Не лишено вероятия, что Сталин имел в виду и другие соображения. Он, возможно, не хотел давать своим высоким союзникам возможности отказаться от твердо данного обещания: второй фронт в 1943 году. По крайней мере, заслуживает внимания мнение Черчилля. 10 декабря 1942 года премьер-министр писал Рузвельту: «Он (Сталин) думает, что мы предстанем перед ним с идеей «никакого второго фронта в один девять четыре три».
С точки зрения Рузвельта, встреча на данном этапе, когда немцы достигли Волги, когда СССР был связан борьбой не на жизнь, а на смерть, в то время как США могли выбирать время и место своих ударов, когда США могли увеличить или уменьшить поток помощи, была бы благоприятной для американской стороны. В январе 1943 года Рузвельт выдвинул идею встречи руководителей трех стран в Алжире или в Судане. Президент при этом писал Черчиллю: «Мне бы не хотелось, чтобы у Сталина возникло впечатление, что мы решаем все между собой перед встречей с ним. Вы и я понимаем друг друга настолько хорошо, что в предварительной нашей двусторонней конференции нет необходимости». Англичане выразили согласие. Черчилль твердо верил, что тесное сотрудничество американского и английского военных штабов укрепят «единое понимание» стратегических нужд Запада.
Несомненно, что твердый отказ Сталина разочаровал Черчилля. После некоторых колебаний он все же решил обсудить глобальную стратегию с Рузвельтом и предложил в качестве места встречи недавно занятую союзными войсками Касабланку. Пусть “Император Запада (Рузвельт) встретится с императором Востока без Красного императора”.
Еще до вылета в Марокко Рузвельт знал основные черты той схемы действий, за которую будут держаться англичане: развивать операцию «Торч», изгонять немцев из Африки, обезопасить английский путь в Индию и гарантировать английское господство на Ближнем Востоке. Затем перейти к «мягкому подбрюшью» Европы – Балканам и перерезать Советской Армии путь в Центральную Европу.
Встреча с Черчиллем в Северной Африке, несомненно, волновала Рузвельта. Предстояло вольное, не связанное протоколом, обсуждение глобальных проблем, игра ума в условиях возникающего американского всемогущества. Игривое настроение Рузвельта видно хотя бы из того, что он предложил закодировать себя и Гопкинса как «Дон Кихота и Санча Пансу». Черчиллю такие псевдонимы не показались верхом конспиративного искусства и он предложил обозначить буквой «Кью» президента и буквой «П» Гопкинса. Сам Черчилль отправился в Африку, одев синий мундир офицера королевских военно-воздушных сил, что вызвало ремарку одного из высших английских чинов: «Разве не видно, что это летчик, замаскированный под премьер-министра?». Псевдоним Черчилля был «коммодор военно-воздушных сил Франкленд».