Черчилль должен был вылететь в Касабланку 11 января, однако, дурная погода не позволила совершить перелет. У него оказался свободный день и он провел его в размышлениях о послевоенном мире. «Один вопрос не покидает моего сознания – писал Черчилль, – какой будет роль Великобритании в послевоенном мире? 45 миллионов англичан должны идти вперед, имея компас, им нужно дать посильное бремя». Теперь он отмечал, что Соединенные Штаты будут главным конкурентом Великобритании в период ее ослабления, когда заграничные инвестиции Великобритании почти исчезли.
Вечером 12 января 1943 г. погода улучшилась и премьер-министр на «освоенном» им бомбардировщике «Либерейтор» в компании с фельдмаршалом Порталом, врачом Уилсоном, послом Гарриманом и телохранителем Томсоном – отправился в Северную Африку. После девятичасового перелета бомбардировщик приземлился неподалеку от Касабланки. Английские истребители, оснащенные диковинными тогда еще приборами – радарами, прикрыли место встречи с воздуха. На следующий день прибыл «адмирал Кью», т.е. Рузвельт. Ему предоставили отдельное бунгало, некогда принадлежавшее богатой француженке. В нескольких десятках метров находилось бунгало Черчилля (т.н. вилла «Анфа») и он уже ждал с аперитивом. С английской стороны выстроилась когорта военных – Брук, Маунтбеттен, Паунд, Портал.
Главным советником Черчилля в выработке взаимоотношений с американской стороной (а именно этот фронт становился для Черчилля главным в его мировой стратегии) был фельдмаршал Дилл – британский представитель в Объединенном комитете начальников штабов в Вашингтоне. Тот полагал, что американцы «честно придерживаются мнения, что Германия их противник N 1, но они не знают, каким образом действовать против нее, на них также влияет наличие больших и важных задач на Тихом океане». Знание о царящей среди американцев неопределенности было важным для Черчилля – в январе 1943 г. решался вопрос, куда направить гигантскую американскую мощь, растущую от месяца к месяцу.
Ужин при свечах затянулся до рассвета. Хотя участники мобилизовали все свое остроумие и доброжелательность, чувствовалось напряжение. Еще до встречи лидеров днем состоялось знакомство военных экспертов и стало ясным резкое противостояние военных планов. Речь шла не о мелких несоответствиях, а о несогласии в коренных вопросах. Выступивший с английской стороны Брук в течение часа излагал английский вариант действий: продолжение военных операций в Северной Африке, затем перенесение их на средиземноморские острова (прежде всего на Сицилию), использование возможностей в Средиземноморье и только после этого наращивание десантных сил в Англии для высадки на континенте.
Американцы полагали, что, затерявшись в средиземноморском лабиринте, они могут опоздать на решающее поле сражений, в Европу. Поэтому генерал Маршалл предложил начать сосредоточение войск для высадки на европейском континенте в текущем 1943 году. Американцев также беспокоила судьба Чан Кайши. Потеря Китая, означала бы для них удар по их общей стратегии, предполагающей наличие сильного националистического Китая как южного соседа Советского Союза. Поэтому адмирал Кинг предложил англичанам удвоить квоту помощи Китаю. Для английского командования, сосредоточенного на идее сохранения контроля над Индией, над арабским Ближним Востоком и путями к ним через Восточное Средиземноморье предложение американцев казалось «ненаучным» способом военного планирования, что и было открыто высказано.
Американские военные настаивали на долгосрочном планировании. Англичане же отвергали попытки заглядывать «слишком далеко» вперед и предлагали на связывать себя долговременными обязательствами. Война, мол, таит в себе много непредсказуемых обстоятельств.
В определенном смысле англичане как дипломаты и как однородный коллектив были сильнее американцев. Дилл просветил их об американской позиции заранее. На внутренних совещаниях была выработана контраргументация. Черчилль определил осевую линию действий и обещал всемерную помощь в случае конфликтных ситуаций. Он поучал своей военных: «Не создавайте атмосферу экстренности, дайте американцам выговориться. Никакой непримиримости, создавайте мягкое обволакивание словами. Пусть нетерпеливым американским стратегам станет скучно».
Рузвельт, со своей стороны, не сумел добиться сходного единства своих сотрудников и чувства командной борьбы. Хотя предпочтение Германии (как цели номер один) перед Японией было обязательным, адмирал Кинг приложил немало сил для поддержки приоритета тихоокеанской стратегии. Другой влиятельный военный авторитет – командующий авиацией генерал Арнольд был сторонником наращивания мощностей бомбаридровочной авиации, эту цель он считал более важной, чем подготовку десанта в Европе. В отличие от англичан, между американскими генералами, возглавившими отдельные рода войск, шла интенсивная внутренняя борьба. Нередко англичанам, пораженным темпом американского военного строительства, казалось, что Соединенные Штаты готовятся контролировать весь мир, но при этом армия стремилась к достижению контроля в Европе, а флот склонялся к тихоокеанскому приоритету.
В этой ситуации решающее, критическое значение приобретала позиция самого Рузвельта. У президента были свои сомнения. Однозначно поддержать Маршалла в стремлении ринуться на континент означало антагонизировать англичан, а в мире будущего они были нужны. И Рузвельт не был убежден, что позиция Черчилля – позволить немцам и русским израсходовать друг против друга свои лучшие силы – является близорукой. Провозглашая словесно свою твердую привязанность делу быстрого открытия второго фронта, президент на решающих обсуждениях когда этот вопрос был поставлен в конкретной плоскости, гасил свой пыл. Рузвельт на этом этапе ушел от той жесткости и суждениях, на которую, как все знали, он был способен. Дело было не в долгих и красноречивых речах Черчилля, которые откровенно нравились президенту. Рузвельту в конечном счете нравилось то, что из них вытекало: не делать окончательных обязательных выводов, держать все двери открытыми, не закрывать для себя возможностей выбора, который еще многократно предоставит мировая война.
Чувствуя, что Рузвельт слушает его с симпатией, Черчилль шел все дальше. Он уже не останавливался на задаче захвата Сицилии, он ставил вытекающую логически следующую задачу – смертельный удар по слабейшей части «оси» – Италии. Возникала перспектива быстрых, эффективных, потрясающих воображение – и в то же время менее дорогостоящих (в плане людских потерь) побед. А русским все это можно будет продать за искомый второй фронт. Уже к четвертому дню конференции Черчилль видит в средиземноморских операциях логическое развитие северо-африканской кампании. То же изменение почувствовали и американские военные, их главнокомандующий уже не оказывал безоговорочной поддержки идее высадки в Европе в текущем году. Рузвельту казалось, что он таким образом сохраняет расположение и лояльность Черчилля, необходимые для союзнического будущего, для формирования выгодного соотношения сил в рамках великой коалиции. Своим же генералам – Маршаллу и Эйзенхауэру он со спокойной совестью говорил, что действия в Средиземноморье – это этап, необходимый для тщательной подготовки высадки на континенте.
Перемена в стратегическом видении президента безусловно сказалась на позиции высших военных чинов американской делегации. На десятый день конференции они сложили словесное оружие и в присутствии президента и премьера согласовали список предстоящих военных операций. Главной задачей была названа не высадка в Европе (прежняя американская позиция) и не удар по «мягкому подбрюшью» (английская позиция), а сохранение морских коммуникаций в Атлантическом океане. Второй по значимости задачей была названа помощь Советскому Союзу. Заметим, что речь шла (при всех высокопарных словесных пассажах), не о прямой военной помощи наиболее страдающему союзнику, а об экономической помощи и поставках вооружения.
Третьим приоритетом был назван среднеземноморский бассейн. Была определена цель – захват Сицилии. И лишь на четвертом месте стояло то, что более всего соответствовало первоначальному устремлению Рузвельта и что было жизненно необходимо для СССР – высадка во Франции. Пятое место заняли операции на Тихом океане. Происшедшее не было простой «победой английской дипломатии». Это было бы слишком простым объяснением. Встает вопрос, почему эта победа стала возможной. Касабланка стала местом, где Рузвельт, выслушав английские соображения, добровольно пришел к выводу, что битвы на восточном фронте и овладение контрольными позициями в Средиземном море – хороший путь к послевоенному доминированию. Потенциальные претенденты на это доминирование ослабляют себя, а США входят в Европу через более безопасный «черный ход». Изображение конференции как «победы» английской стороны требовало бы показа, где президент Рузвельт вводил свои «тяжелые дипломатические войска» – помощь англичанам по ленд-лизу, единую линию с Маршаллом и т.п. Ничего этого не было. Да и по чисто внешним признакам эту конференцию трудно изобразить как «поражение» одной из сторон. Касабланка была одной из тех первых дипломатических битв, где мощь и возможности США ощущались всеми без исключения. Рузвельт был в превосходном настроении. Как отметил в мемуарах Макмиллан, «он постоянно смеялся и шутил». Он чувствовал свою силу. И не из-за ее недостатка он изменил первоначальный план действий. Рузвельт определил более удобный шаг к вершине мировой иерархии и пошел по нему.
Удовлетворенные англичане «уступили» место главнокомандующего в Северной Африке генералу Эйзенхауэру. Своему врачу Черчилль сказал, что любит «этих великодушных американцев».
Гарольд Макмиллан так описал свои впечатления о Черчилле в дни, проведенные в Касабланке: «Вилла «Императора Востока», в которой жил Черчилль, охранялась военно-морской пехотой. Черчилль почти весь день проводил в постели и почти всю ночь находился на ногах, что было довольно сложно для его штаба. Я никогда не видел его в лучшей форме. Он много ел и пил, и в то же время решал большие проблемы».