Британский народ всегда превосходил британский климат. Британцы всегда были выше своего климата и вынесли из него многие свои принципы и образы жизни.
Историки на протяжении веков замечали одну особенность английского народа, стоившую ему весьма дорого. Добыв в борьбе победу, мы всегда выбрасывали на ветер большую часть плодов ее.
Британский Лев, столь свирепый и доблестный в былые времена, столь бесстрашный и непобедимый в любых смятениях Армагеддона, теперь гоним кроликами с полей своей прошлой славы. Не сила наша подорвана – мы хвораем болезнью воли.
Интересы Британии идут в ногу с прогрессом и свободой человечества.
Какой благородный посредник – английский язык. Невозможно написать страницу, не насладившись богатством и разнообразием, гибкостью и глубиною нашего родного языка.
Я видел границы и владения Британской империи в мирное время и в военное, видел достаточно, чтобы знать: Империя не продержалась бы и года на сугубо материальном фундаменте. Жизненная энергия нашего правления исходит из моральной силы, не физической. Свобода и справедливость, английская честность, английская терпимость вознесли жизнь нашего родного острова над стандартами соседних наций.
Я был только слугою своей страны, и окажись я в какой-то момент неспособен выразить ее неуклонную волю к борьбе и к победе, я должен был бы быть должным образом отставлен в сторону.
У Британии одна конституция – здравый смысл.
Я незыблемо верю в гений Британии. Я верю в инстинктивную мудрость нашей многажды испытанной демократии.
Любопытно, что британские островитяне, которые ненавидят муштру и не знали иноземного вторжения почти тысячу лет, при приближении и возрастании опасности нервничают все меньше. Когда угроза критична, они неистовы, когда она смертельна, они неустрашимы.
Бисмарк сказал однажды, что главнейший факт XIX столетия в том, что Британия и Соединенные Штаты говорят на одном языке. Давайте сделаем так, чтобы важнейшим фактом столетия XX стало то, что они идут одной дорогой.
Четыреста лет британской политикой было противодействие сильнейшей державе на континенте плетением комбинаций других стран… Иногда это Испания, иногда французская монархия или французская империя, иногда Германия.
Британская империя существовала на принципах семьи, а не на принципах синдиката.
Посмотрите в любую точку Британской империи, вы увидите, что британцы приносят окончание войн, искореняют варварские обычаи, открывают церкви, школы и больницы, строят железные дороги и порты, разрабатывают природные ресурсы с тем, чтобы облегчить почти всеобщую, повсеместную, отчаянную бедность. Мы щедро даем деньги и материальные блага… но ни один налог не обременяет колониальные народы, помимо тех налогов, что используются их собственным правительством на их собственные нужды. Я пишу «их собственным правительством» сознательно, ибо, как бы ни требовали разные обстоятельства разных подходов, британцы давно имеют в отношении заморских территорий одну цель: конечное развитие этих территорий в нации, свободно ассоциированные с Британским Содружеством. Нынешнее состояние Содружества – доказательство этой искренности (1960).
Я не для того стал первым министром Короля, чтобы председательствовать над ликвидацией Британской империи. Для этой задачи, если б ее когда-то поставили, пришлось бы подыскать кого-то другого.
Я мог бы защитить Британскую империю от кого угодно, но не от британского народа. Уганду защищают насекомые.
Франко-канадцы больше наслаждались пением песни «Боже, храни короля», чем «Правь, Британия».
Не преувеличение сказать, что будущее всего мира зависит… от отношений между Британской империей и США.
Идентичность целей и решимость, преобладающие в англоязычном мире, более, чем любой иной факт, определят образ жизни, доступный человечеству на протяжении поколений и, возможно, столетий, последующих за нами.
Великобритания и Соединенные Штаты как одно целое? Да, я всецело за это. Хотите, чтобы я выставил свою кандидатуру на президентских выборах?
Британцы хорошо платят налоги, но ненавидят муштру. Французы не возражают против муштры, но избегают платить налоги.
И те и другие готовы сражаться, если убеждены, что это единственный способ выжить. Но в этом случае у французов будет маленький бюджет, а у британцев маленькая армия.
Выступая перед Комитетом освобождения Парижа:
Я предупреждаю вас – будьте настороже, ибо я буду говорить по-французски, – весьма рисковое предприятие, которое поставит под сомнение вашу благожелательность к Великобритании.
О росте британских военных расходов в конце XIX – начале XX века:
Мы движемся быстро, но в каком направлении? Сэр, я усматриваю в этом все более скором подъеме динамику падающего тела.
В Англии мы даже платим лидеру оппозиции зарплату в 2000 фунтов годовых за то, чтобы он держал правительство в ответе.
Древнее англосаксонское основание всей нашей системы правосудия – это суд присяжных… Мы считаем его фундаментальным гарантом наших демократических свобод… Этот принцип вплетен во всю историю нашей юридической системы, и вопрос «Виновен или нет?» будет решен простым людом.
Во время нападения буров на английский бронепоезд в Южной Африке:
Нет ничего более захватывающего, чем… повторяющиеся взрывы снарядов, стук осколков, врезающихся в сталь вагонов, свист пуль, рычание и пыхтение мотора – несчастного, истязаемого существа, получившего попадания не менее дюжины снарядов, каждый из которых, попади он в котел, мог положить всему конец, – ожидание конца, осознание бессилия, сменяющие друг друга надежда и отчаяние…
Две великие политические партии разделяют всю Англию между собой в своей борьбе.
У каждой мощная структура; у каждой множество сторонников; у каждой свои функции, свои устремления и свои источники силы.
И так они возносятся и опускаются в своих борениях с разным успехом из года в год, от выборов к выборам, и из их борения, как ни покажется это странным, в долгие периоды многих лет рождается ровный поток прогресса.
Развитие дружбы и взаимного доверия среди англоязычных народов остается высшим объектом мировой политики и является сегодня вернейшим способом финального изгнания из мыслей человеческих ужасов и ненавистей войны.
У английской нации большой запас здравого смысла. Она владеет всевозможными способами, как это видно из ее прошлого, способами ограничения государственного давления и автократии.
Монте-Карло, 1962:
Я хочу умереть в Англии.
Право, язык и литература объединяют англоговорящий мир.
Я сам по себе англоязычный союз.
О пуштунских племенах, 1897:
Сильная туземная предрасположенность убивать, присущая от природы всем человеческим существам, сохранилась в этих долинах в беспримерной свежести.
Сикх был изначально изобретен, чтобы сражаться с пуштуном.
Будь Ирландия более процветающей, она была бы более лояльной, и будь она более лояльной, она была бы более свободной (1904).
В Ирландии почти все случается тогда, когда вы этого не ожидаете, а то, чего многие ждут, не случается никогда.
О Южной Африке, 1906:
В этой земле поразительных парадоксов добро оборачивается злом, и зло оборачивается добром. Золотые шахты, столь нужные при постоянном бюджетном дефиците, стали для страны величайшим проклятием, наполняя землю кровью и огнем и оставляя ее в долгах и во вражде.
О темноте африканских ночей:
Мы покинуты в скорби и тоске среди темноты, пока не засияют звезды и не напомнят нам, что есть что-то за пределами ночи.
О суданских махдистах, 1899:
«Безумный фанатизм» – это унижающий отзыв о дервишах со стороны их врагов. Я считаю его жестокой несправедливостью.
Не может быть храбр тот, кто не признает благородных побуждений этих воинов Ислама, и не поймет, что они погибли, дабы смыть со своей чести пятно поражения.
Почему должны мы считать безумством в дикаре то, что в цивилизованном человеке считаем благородством?
Слуга Черчилля умер в 1908 г. от холеры недалеко от места битвы при Омдурмане (1898), в которой участвовал Черчилль.
В день после битвы при Омдурмане мне выпало хоронить уланов 21 – го полка, умерших ночью от ран. Теперь, девять лет спустя, в совсем иных обстоятельствах, после путешествия с другого конца Африки, я снова был в этом угрюмом месте, где было пролито столько крови, и снова стоял над открытой могилой. Желтые разливы ушедшего солнца все еще стекали с пустыни, и звук погребальных салютов разбил ее тишину.
Характер нашей нации таков, что единственное место, которому гарантированы добровольцы, это кровавые траншеи Франции и Фландрии.