Господин Пьер был задет за живое.
— В моих бескорыстных намерениях вы можете не сомневаться. Но я не хочу, чтобы у вас оставалась хотя бы тень сомнения. Мы сейчас же пойдём с мадемуазель Люсиль к её отцу и поговорим с ним, как подобает в таких случаях.
— Пусть с вами пойдёт Клеран! — предложил Франсуа тоном, не допускающим возражений.
И Клеран покорно последовал за г-ном Пьером и совершенно счастливой Люсиль, не заставившей приглашать себя дважды.
Жак, как обычно, сидел в своём кабинете, занятый сразу множеством дел.
Когда-то много лет назад, когда мальчишкой он начал работать у своей тёти Франсуазы, он восхищался размерами и убранством кабинета для чтения, который казался ему верхом совершенства. Теперь он сам стал владельцем такого кабинета для чтения в модном Пале-Рояле.
Свободных денег у Жака не было. Заработка хватало на то, чтобы содержать семью. Но когда у него в кармане оказывался лишний франк, он, с согласия Бабетты, вносил какие-нибудь улучшения в свой кабинет.
Увидев Клерана и незнакомого ему г-на Пьера, вошедших в сопровождении Люсиль, Жак учтиво приподнялся навстречу гостям.
Выслушав, о чём идёт речь, он не знал, что ответить.
Г-н Пьер был настолько осторожен, что, говоря о замечательных голосовых данных Люсиль, лишь вскользь упомянул о том, что такой голос открывает путь на сцену. Он настойчиво предлагал давать ей уроки пения, деликатно обходя вопрос об их оплате, но подчёркивая, что лучшее вознаграждение для учителя — успехи, которые делает его ученица. А Люсиль будет успевать — в этом он не сомневается.
Жаку показалось, что сама судьба идёт навстречу желаниям Люсиль. И в то же время хранит от тех опасностей, которые её подстерегают на театральном пути. Пусть девочка занимается пением, у неё ведь и в самом деле такой чудесный голос! Вот только как быть с оплатой уроков? Жак заколебался.
— Я должен поговорить с женой, посоветоваться…
Люсиль пришла в восторг. Раз отец хочет посоветоваться с Бабеттой, значит, он ещё не уверен, как надо поступить, следовательно — не всё пропало. А уж с матерью она найдёт общий язык.
Бабетта легко согласилась:
— У Люсиль и в самом деле такой голос, какой не часто услышишь. Уроки пения ведь не сцена. Пусть поёт! Только как же нам отблагодарить господина Пьера?! Люсиль говорит, что он предлагает давать уроки бесплатно. — И, покачав головой, она добавила: — Впрочем, Жак сообразит, какие книги по музыке или ноты могут быть ему полезны. Ведь не каждая книга по карману господину Пьеру. А Жак для него ничего не пожалеет.
Так Люсиль стала ученицей г-на Пьера.
Глава восьмаяВальдек де Воклер на распутье
Племянник г-на Пьера Вальдек де Воклер завоевал репутацию «доброго малого». Он никому не причинял зла, впрочем, и хорошего от него тоже никто не видел. Правда, в светских салонах, модных кафе и на прогулках в парках Парижа, где проводил время Вальдек, не требовалось всех тех достоинств, которые дают подлинное право называться «добрым».
Ко времени Реставрации мать Вальдека скончалась, отец успел восстановить свою принадлежность к дворянству и частичку «де» перед своей фамилией. Но не успел поправить расшатавшиеся финансовые дела. Потеряв отца, Вальдек вступил на самостоятельный путь, не зная, с чего начать. Получаемая им небольшая рента[13] отнюдь не могла его удовлетворить. Не имея никакой профессии, молодой Вальдек к тому же получил только поверхностное домашнее образование.
И де Воклер, светский острослов и балагур, выбрал карьеру журналиста, как ему казалось — самую лёгкую из всех возможных в его положении. И так как у него не было призвания к тому, чтобы погрузиться в атмосферу политических споров и страстей, он начал писать в газеты отчёты о театральных спектаклях. Тут ему, по крайней мере, было легче лавировать, не высказывая собственных суждений. Надо было только улавливать на лету, в какую сторону склоняется общественное мнение, и отсюда делать вывод — хвалить или ругать новую пьесу. Каковы были его политические убеждения, де Воклер не смог бы ответить сразу. Вернее, они менялись у него в зависимости от самых разных причин. Иногда ему казалось, что правление Карла X совсем не так уж плохо, иногда же он искренне восхищался стихами Беранже и других поэтов именно потому, что они выражали недовольство политикой короля. Вальдек усвоил твёрдо: он должен быть с теми, кто в конце концов обеспечит ему безбедную жизнь, возможность вращаться в светском обществе. Одна беда: быть принятым в свете — значит, менять костюмы, шляпы, трости, следуя моде. А это стоит дорого. Денег требовало и постоянное посещение кафе. А какой же журналист не посещает кафе, не показывается на выставках, в фойе театров, в актёрских уборных?
Выгодный брак! Вот что могло бы вывести де Воклера из тупика, дать ему возможность сорить деньгами. И Воклер стал присматриваться к богатым невестам.
Среди них графиня Жанна д’Эрикур занимала не последнее место. Красива, умна, остроумна, богата! Но стоило де Воклеру оказаться в числе поклонников этой светской красавицы, как он не на шутку в неё влюбился. Так, по крайней мере, он решил. Казалось бы, чего лучше! Но Воклер переоценил своё обаяние.
Жанна д’Эрикур, не отказывая ему окончательно, охотно выслушивала его комплименты, смеялась его шуткам, но не говорила, ни «да», ни «нет».
Солнце сегодня особенно ярко светило в окна холостяцкой квартиры Вальдека, когда он решил, что ему пора заняться пересмотром своего гардероба.
Увы! Извлечённые из шкафа и разбросанные им по креслам и дивану костюмы всех цветов показались ему в лучах раннего солнца блёклыми, поношенными, не модными.
Огорчённый Вальдек остановился наконец на светло-сером, ещё очень элегантном рединготе,[14] более тёмных, но в тон серых брюках и голубом жилете. Да, в этом костюме он ещё может показаться Жанне. Но пора обновить гардероб! А как его обновить, когда нет денег! Да, да, настало время потребовать от Жанны решительного ответа. Она должна принять его руку и сердце. Но Вальдек был дерзок только у себя дома. Когда же он встречал насмешливый взгляд холодных серых глаз Жанны, он тотчас забывал все остроумные слова, приготовленные заранее.
Жанна сидела в гостиной в обществе банкира Лепелетье, грузного, немолодого человека, с которым Вальдеку приходилось не раз встречаться на балах и раутах. Хотя Вальдек мечтал застать Жанну одну, чтобы поговорить с ней напрямик, он обрадовался, что её гостем был именно Лепелетье: с его стороны он мог не опасаться соперничества. Лепелетье был известен как хороший отец и муж.
Протянув для поцелуя холёную руку, Жанна сразу же озадачила Вальдека вопросом:
— Что вы слышали о втором марта?
Лицо Вальдека вытянулось. Что означает её вопрос? Что за ним скрывается? Как же это он пропустил новость, которая связана с днём второго марта?
— Я не понимаю, о чём вы говорите?
— С каких это пор вы так непонятливы? — небрежно бросила Жанна. — Ведь второго марта должна наконец собраться палата. Но так как король недоволен её составом и поведением депутатов, упорно твердят, что её созыв будет ещё отсрочен.
— А, да, возможно, конечно, — промямлил Воклер.
Очередная сессия палаты действительно была назначена на 2 марта. Но в городе возбуждённо толковали о том, что открытие не состоится. Передавали даже слова, которые якобы Карл сказал своим приближённым: «Какие бы преступные козни ни строили злонамеренные люди, я найду в себе силы их преодолеть. Эти силы я почерпну в моей непреклонной решимости поддержать общественное спокойствие».
Конечно, Воклер слышал, что король пренебрегает Хартией, и отнюдь не желает давать прав народу. Слышал он и 0 недоразумениях с палатой, но, занятый устройством собственной судьбы, он не придал им должного значения.
Но Жанне было по душе поддразнивать Вальдека, и она не унималась.
— Какой же вы журналист, если не знаете последних новостей! Кстати, как вы принимаете политику Полиньяка? Ведь его рука чувствуется во всём. Это он интригует против палаты… Это ему она неугодна.
— Конечно, я считаю, как и вы, — подхватил Вальдек, — что князь Полиньяк перегибает палку. Сейчас в политике надо быть более гибким. Но когда я слышу такую тонкую оценку политического положения из уст одной из наших красивейших женщин, нет предела моему удивлению и восхищению.
Этими банальными комплиментами Воклер вернул расположение Жанны, и она продолжала щебетать, уже с бо́льшей благосклонностью к своему незадачливому поклоннику.
— Вы знаете, — продолжала она светский разговор, — что мать князя была ближайшей подругой Марии-Антуанетты,[15] А теперь её сын приближённый короля, его главный советчик!
— Мда-а… — промямлил Вальдек, не зная, как лучше ответить, чтобы попасть в тон Жанне. Говорит ли она о Полиньяке потому, что так думает, или потому, что здесь сидит банкир Лепелетье.
Но Жанна разрешила его сомнения, сказав вдруг самым искренним тоном:
— А может быть, и впрямь князь Полиньяк решится наконец вернуть аристократии полностью её законные права и привилегии.
— Да, да, конечно, — теперь уже уверенным тоном подтвердил Вальдек.
Но тут банкир Лепелетье решил, что и ему пора вставить своё слово.
— А я полагаю, что каждому овощу своё время. То, что было хорошо при короле Людовике Шестнадцатом, вряд ли может быть уместно при дворе короля Карла Десятого, ибо между этими двумя королями пролегло сорок лет. А это срок немалый. Всё меняется. Сейчас не титулы, а деньги решают всё. Как вам должно быть известно, аристократия давно выпустила их из своих рук, и капиталы, и земли оказались у банкиров.
Жанна рассеянно взглянула на говорившего.
— Вы рассуждаете как деловой человек, и поэтому, наверное, вы правы. Ну, а какие светские новости вы принесли мне, мосье Вальдек? Кто женился, кто развёлся, кто блеснул каким-нибудь необыкновенным туалетом?