Это была Агафа.
Она вцепилась в меня ногтями. Я оттолкнул ее, но понял, что она не пытается напасть на меня, а просто цепляется за меня, как утопающий цепляется за камень.
- Отойди! – прорычал я и толкнул ее, но она продолжала в ужасе вцепляться в меня, царапая ногтями мою кожу.
И внезапно она остановилась. Словно она была марионеткой, и ей обрезали ниточки. Она рухнула у моих ног. Я чувствовал, как ее истощенное тело трясется от ужаса. Она дрожала, как испуганная собака. И я понял, что точно так же дрожу от страха.
Мне трудно рассказать, что произошло той ночью. Даже сейчас, годы спустя, я чувствую, что соскальзываю в безумие, когда начинаю вспоминать это. Ладони потеют, рот наполняется слюной, в горле поднимается желчь. И, честно говоря, я сомневался в своем здравом уме, после того, как это случилось со мной.
Я стоял спиной к двери камеры и слышал, как невидимая рука со скрипом пытается открыть ручку. Послышался скрип металла, когда ручка начала поворачиваться, и я, обернувшись, вцепился в нее, чтобы она не двигалась.
Я почувствовал было облегчение, но вдруг с ужасом осознал, что в спешке я оставил ключ с другой стороны двери. И мгновение спустя после того, как ручка двери перестала двигаться, я услышал звон ключа, вынимаемого из замочной скважины.
- Он здесь! – прошептала Агафа.
Я глубоко вздохнул. Даже обычный дешевый лазерный пистолет, выданный Муниторумом, мог превратить рекрута-гвардейца в героя. А у меня был «Тронзвассе», благословленный самим Кардиналом-архиепископом Кластера Виселиц.
Я – Рудгард Хау. И я не собираюсь прятаться здесь, как трусливый серв. Нет, я со своим благословенным оружием встречу этот ужас лицом к лицу.
Укрепив таким образом свой дух, я взялся за ручку двери и немного приоткрыл ее.
Лестница была освещена угрожающим красным светом. Я открыл дверь еще немного.
Два горящих красных глаза смотрели на меня из-под нависающих бровей.
Внезапно я вспомнил, где видел лицо Астерина Люция. В этот момент я услышал жужжание дрели, начавшей вращаться. И неожиданно сервочереп метнулся к моему лицу.
Агафа попыталась захлопнуть дверь.
- Останови его! – закричала она.
Она снова вцепилась в меня, и я попытался оттолкнуть ее. В своем безумии она попыталась выхватить у меня пистолет. Я упал, и сервочереп влетел в открывшуюся дверь. Гул его включившейся циркулярной пилы предупредил меня. Падая, я изогнулся, и как раз вовремя. Пила зацепила меня – было такое ощущение, что лезвием бритвы провели по коже головы.
Горячая кровь полилась по моему лбу. Оттолкнув Агафу, я бросился в угол и прижался спиной к стене. Я видел, как сервочереп разворачивается для следующего захода. Агафа снова бросилась на меня. На этот раз я вовремя оттолкнул ее, поднял пистолет и выстрелил.
Кровь лилась по моей шее. Свет в красных глазах сервочерепа сузился до двух яростных точек. Когда они нацелились на меня, я ощутил себя будто под прицелом снайперского лазгана.
Мои пальцы нащупали один из благословенных патронов в подсумке на поясе. Я зарядил его в магазин и снова поднял «Тронзвассе». В красных глазах сервочерепа светился злобный разум.
- Иди сюда, ублюдок! – прошептал я.
Сервочереп бросился на меня. Я прицелился и выстрелил.
Подкрепление прибыло через два дня в составе колонны вездеходов «Таурос». Высадившись, силовики осматривали местность.
По земле были разбросаны куски фанерных крыш, ферма выглядела покинутой, словно в зоне военных действий.
Мой отец подошел ко мне, его лицо было мрачным.
- Где Террини? – спросил он.
- Убит.
- Я не поверил, когда услышал о его смерти. Убийство силовика – тягчайшее преступление. Ты поймал виновного?
Я напрягся, когда из одного вездехода вылетел сервочереп. Он направился ко мне, и я схватился было за пистолет, прежде чем опомнился.
Это не было грубое изделие, вроде тех, что использовались на фермах. Этот сервочереп был искусно сделанным устройством, традиционным для Эверсити.
- Я уничтожил его, - ответил я.
Он нахмурился.
- Уничтожил? То есть убил?
Я глубоко вздохнул. Правда была в том, что убийца Террини был казнен много лет назад. С чего начать?
- Да, - сказал я. – Убил.
В Торсарборе я столкнулся с ужасом, о существовании которого я не мог и вообразить. Из этого испытания я вышел более жестким и сильным, словно закаленный клинок. В последовавшие месяцы здоровье моего отца неуклонно ухудшалось, но он цеплялся за жизнь еще два года. Моим братьям повезло меньше – они столько не прожили. Один из них был ответственен за убийство моей матери. Я не интересовался, кто из них именно был виновен. Я убил их обоих, предоставив Императору судить. Но это уже другая история.
Я не испытывал угрызений совести по поводу их смерти. Это было лучше, что они умерли от моей руки. Это было семейное дело, и если бы их убил кто-то чужой, для меня делом чести стало бы отомстить за них. Никто не должен вмешиваться в дела семьи Хау – никто кроме нас самих. Ни на этой планете, и нигде в Кластере Виселиц. Этот урок я усвоил от отца.
Я встретился с отцом, едва успев смыть с рук кровь Хингалла.
Отец, посмотрев на меня, понимающе произнес:
- Значит, остался только ты?
Я кивнул.
- Садись. Я должен многому научить тебя, а времени мало.
Больше мы не говорили о моих братьях.
Одной из первых задач, которую отец поручил мне, было направить отделение силовиков в Торсарбор – но и они не пережили моего отца. Через пару недель один из полицейских сошел с ума и перебил своих товарищей. Экклезиархия направила в Торсарбор исповедника, чтобы изгнать зло из этого места, прежде чем туда были посланы подкрепления силовиков, но еще два отделения ожидала схожая участь: одно отделение было уничтожено в результате мятежа сервов, а в другом все люди умерли от странной болезни.
Примерно в тоже время умер мой отец. И одним из первых моих самостоятельных действий в качестве нового начальника полиции было решить проблему Торсарбора – раз и навсегда. Честно говоря, я думал, что, уничтожив череп Астерина Люция, я избавил это место от зла, но я ошибался. Зло скрывалось куда глубже. Казалось, оно впиталось в саму землю Торсарбора. Поэтому я принял решение, выглядевшее единственно разумным в этой ситуации – приказал полностью закрыть доступ к этому месту. Границей запретной зоны я назначил древнюю стену, и объявил, что заходить за нее отныне является преступлением.
- Терра Экскоммуникадо, - объявил я, лично закрыв ворота и наложив на них свою печать.
Сегодня Торсарбор остается покинутым. Кардиналы Эверсити посылают к его воротам монахов-отшельников молиться в специальных кельях, пристроенных к стене, чтобы их молитвы помогли сдержать зло, таящееся в этой земле, если оно будет разрастаться. Отшельники здесь долго не выдерживают, но всегда находится достаточно религиозных молодых людей, готовых принять на себя это послушание.
Я никогда не был трусливым человеком – и тем более не являюсь им сейчас – но до сих пор я не хочу видеть это место снова, ибо не могу забыть его зловещую тишину и таящееся в ней присутствие чьей-то злой воли. Я боюсь ужаса, проникающего в трещины в реальности этого мира, словно едва слышимая где-то мелодия безумия.
Я подготовил папку с документами, которая может объяснить моим вероятным наследникам, почему я принял такое решение. В решении моих древних предшественников была мудрость, хотя часто бывает так, что со временем древняя мудрость забывается. Новые поколения начинают все заново и часто совершают те же ошибки.
Ожоги учат детей не играть с огнем лучше, чем любые запреты, и некоторые уроки никогда не забываются.
Но было бы лучше, чтобы скрытое там осталось бы скрытым.
Что касается Агафы, то я передал ее Экклезиархии; я лично отвез ее к собору. Тогда праздновали день Святой Арабеллы, и под звон колоколов мы въехали в ворота собора.
Из прецептории Сестер Эбеновой Чаши раздавалось пение псалмов. Над дворцом кардинала кружили птицы-херувимы, восхваляя добродетели Арабеллы.
Мы остановились перед дворцом кардинала. Это было сурового вида здание с готическими окнами, поднимавшееся в высоту на много ярусов. В этом месте царила мрачная и серьезная атмосфера. Это было не просто место поклонения, но и место власти, ибо отсюда Кардинал-Архиепископ осуществлял свою власть над всем Кластером Виселиц.
На мгновение наступила пауза, и я просто стоял, рассматривая здание. Наконец открылись тяжелые двери, и из здания вышли три человека в черных одеяниях, на их бритые головы были надеты капюшоны, руки спрятаны в широких рукавах.
Они остановились в десяти футах от меня и поклонились.
Первый из них был, вероятно, важным священником. Он объявил свое имя и звание (которые я тут же забыл). Я взглянул в его лицо с крючковатым носом и напряженными голубыми глазами.
- Да благословит вас Император, начальник полиции Хау, - произнес он.
Я сотворил знамение аквилы и тоже поклонился. Я никогда не был особенно религиозным человеком, и чувствовал себя неловко, оказавшись в сердце владений Экклезиархии.
Я приехал сюда на полицейском полугусеничном транспортере. Агафа сидела в десантном отделении, ее лицо было скрыто за завесой распущенных черных волос.
- Вот она, - сказал я.
Священник подошел к ней и властно сказал:
- Выходи!
Агафа не двигалась. Священник дернул за веревку, накинутую ей на шею. Она подняла взгляд. Зрелище ее болезненно бледного лица и черных глаз поразило его.
- Трон Святой! – произнес он, сотворив знамение аквилы.
- Она обладает странными силами, - предупредил я, и кратко рассказал о проявившейся у нее способности предсказывать нападения этого сервочерепа.
Священник протянул мне руку.
- Вы правильно поступили, начальник полиции Хау. Мы позаботимся о ней, и если есть средство, способное излечить ее, мы его найдем.